Если в деле строительства коммунизма просчеты и глупость руководящей «элиты» можно было списать на издержки, связанные с новизной проекта, то после поворота на дорогу, по которой бредет все «цивилизованное» человечество, подобная аргументация потеряла свою убедительность.
Как могло случиться, что могучая сверхдержава, под знаменем которой прошел практически весь двадцатый век, вдруг совершила акт самоубийства на глазах всего изумленного человечества? Как могли оказаться такие политические деятели, как Горбачев, Ельцин и прочие во главе великой страны? И чем можно объяснить, что великая история великого государства, могущая явиться предметом гордости любого народа на протяжении десятков поколений, была подвергнута безнаказанному шельмованию, осмеиванию со стороны политических проходимцев, платной агентуры и просто шутов, при благодушном молчании общества? Почему новоявленные «мыслители» решили, что СССР есть империя, а посему должна быть разрушена, а Российская федерация – не империя? Какова аргументация противников Советского Союза?
Перестроечные стратеги тыкали пальчиками в Конституцию, где предусматривалась возможность выхода союзной республики из состава СССР. Лицемерно сокрушались о «непродуманности» государственного устройства. Вот если бы за основу был принят принцип федерализма, тогда другое дело! Винили путчистов, которые де сорвали подписание готового союзного договора.
Все это, конечно, было чистейшей ложью, шулерской подмены причины поводом. Конституция ни в чем не виновата, да и если бы путчистов и не было, результат был бы тем же. Причина в стремлении «элит» безраздельно и бесконтрольно властвовать. Это в самой природе человека - стремиться к власти над другими. А в случае с Россией это непременно и невежественная, самодурская власть.
Никогда не забуду существо в телевизоре, по фамилии Горбачев, которое, сохраняя остатки важности, изрекло нечто похожее на «из принципиальных соображений я слагаю с себя полномочия Президента СССР…». Да по какому праву, генсек? Кто ты такой? Каковы твои полномочия вопреки явно выраженной воли народов, прекращать существование великой державы? И какие у тебя могут быть принципы? После такого заявления мужчина должен попросить прощения и застрелиться. Если, конечно, это мужчина.
Соединенные Штаты Америки также испытывали непростые времена в период их становления. И пошли даже на кровопролитную гражданскую войну, когда целостность страны оказалась перед угрозой. У нас почему-то она больше известно как война за освобождение от рабства. Там же был случай типичного сепаратизма.
В Советском Союзе никакой войны бы и не возникло. Посадить наиболее активных суверенитетчиков в психушку и лечить до полного выздоровления. Делов то. Два с лишним века тому назад США представляли собой рыхлый конгломерат из тринадцати штатов. Штат, кстати, в переводе с английского означает государство. Вроде того, что представлял собой Советский Союз при Горбачеве. И перед государственными мужами Америки стояла непростая дилемма, построить свое государство как федерацию или как конфедерацию.
Гамильтон, один из авторитетных отцов-основателей США писал в 1787 году:
Следуя предложенному плану нашей беседы, мы переходим теперь к рассмотрению «недостаточности существующей Конфедерации для сохранения Союза». Но, быть может, нет надобности вдаваться в рассуждения и доказательства в защиту того положения, которое ни оспаривается, ни вызывает сомнения, которое удостаивается понимания и сочувствия со стороны всех людей, к какому бы классу они ни принадлежали, и которое принимается одинаково и противниками, и друзьями новой Конституции. Действительно, стоит признать, что как бы все эти люди ни отличались друг от друга в остальном, они достигают полного согласия, по крайней мере, в том, что в нашей системе общенационального правления много недостатков и нужно нам что-то предпринять во избежание надвигающейся анархии. Никто уже не оспаривает факты, лежащие в основе этого утверждения. Они глубоко проникли в сознание общества, и долго уже заставляют тех, чья ошибочная политика большей частью повинна в постигшем нас бедствии, нехотя признавать недостатки, на которые неоднократно с сожалением указывали проницательные друзья Союза. Справедливо утверждение, что как государство мы дошли до крайней степени унижения. Вряд ли осталось что-нибудь из того, что способно ранить и оскорблять достоинство независимого народа, что не выпало еще на нашу долю. Разве нет у нас обязательств, к исполнению которых нас призывают все узы, почитаемые среди людей? А они постоянно и бесстыдно нарушаются. Разве нет у нас долговых обязательств перед иностранцами и собственными гражданами, которые мы подписали в час, когда над нашим политическим существованием нависла смертельная угроза? Долги эти так и остаются неоплаченными, и мы до сих пор не сумели установить процедуру для их погашения. Разве нет у нас оккупированных иностранными державами ценных территорий и фортов, которые, по существующим договоренностям, должны были быть возвращены нам?
Да, все это так, и нашим интересам, не говоря уже о правах, продолжает наноситься урон. Разве способны мы отразить агрессора? У нас нет ни войск, ни казны, ни правительства1. На худой конец, разве можем мы заявить протест с достоинством? Но прежде нам надо будет снять справедливые сомнения в нашей собственной способности уважать условия договора, с нами заключенного. Разве нет у нас как естественного, так и обусловленного договором права свободной навигации по Миссисипи? Но Испания не дает нам им пользоваться. Разве не является общественный кредит2 необходимым источником для казны в час нависшей над страной опасности? Мы, как кажется, совершенно перестали заботиться об этом деле как о заведомо безнадежном. А коммерция? Разве она не имеет значения для национального благосостояния? Но у нас она находится в крайнем упадке. Разве уважение, которое питают к стране иностранные государства, не составляет препятствия к агрессии извне? Но бессилие нашего правительства не позволяет им даже вступать с нами в соглашения. Наши послы в иностранных государствах служат лишь для видимости чисто внешней суверенности. Разве не является резкое и противоестественное падение цен на землю симптомом бедственного положения страны? Цены на культивируемую землю в большей части страны нашей гораздо ниже того уровня, который оправдан количеством пущенных в продажу пустынных земель. Объяснить это можно лишь общественным и частным недоверием, опасным образом охватившим все слои, что обыкновенно резко сбивает цены на любые формы имущества. Разве банковский кредит не есть друг и покровитель промышленности? Наиболее полезная его форма — а именно ссуды и займы — сокращена до предела, и происходит это не из-за отсутствия денег, а по причине неуверенности в надежности залогов. Чтобы не вдаваться в дальнейшие подробности, перечисление которых не может ни доставить удовольствия, ни прибавить полезных знаний, следует задать вопрос: существует ли такой симптом общественного бедствия, обнищания и ничтожности из всех, которые только могут постигнуть общину людей, столь благославленную природными богатствами, как наша, — существует ли такой симптом, который не входил бы в мрачный список наших общих несчастий? Таково печальное положение, к которому привели нас все те красивые формулировки и советы, которые теперь препятствуют принятию Конституции и которые, как бы не довольствуясь тем, что подвели нас к краю бездны, пытаются, как кажется, ввергнуть нас в зияющую под нами пропасть. Дорогие соотечественники, вы, руководствующиеся доводами, достойными разума просвещенного народа, давайте же твердо встанем здесь на защиту нащей безопасности, общественного спокойствия, достоинства и репутации. Давайте же, наконец, освободим себя от этих чар, которые столь долго сводили нас с пути, ведущего к благосостоянию и процветанию. Как было справедливо замечено выше, факты, которые упрямо не поддаются опровержению, вызвали у нас некое всеобщее отвлеченное согласие, заключающееся в том, что наша общенациональная система действительно страдает от недостатков. Однако польза от этой уступки со стороны старых противников федерального устройства сводится на нет их усердной борьбой против целительных мер, основанных на принципах, единственно способных дать возможность этим мерам увенчаться успехом. Хотя они и признают, что правительство Соединенных Штатов страдает от недостатка энергии, они выступают против того, чтобы предоставить ему полномочия, которые требуются, чтобы придать ему недостающую энергию. Они все еще задаются целью совместить несовместимое: усилить федеральную власть без ослабления власти штатов, добиться суверенитета Союза и полной независимости штатов. В конце концов, они все еще продолжают лелеять со слепой преданностью идею imperium in imperium3. Все это делает необходимым дать полный обзор основным недостаткам Конфедерации, ибо нет другого способа показать, что беды наши имеют своим источником не малые и частные недостатки, а фундаментальные недочеты в построении здания, недочеты, которые не могут быть устранены без изменения основных принципов и опорных колонн, на которых покоится вся постройка. Самое большое и коренное зло в построении существующей конфедерации состоит в принципе ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ Союза, распространяющейся на ШТАТЫ ИЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВА, выступающие в роли КОРПОРАТИВНЫХ или КОЛЛЕКТИВНЫХ ЛИЦ, в отличие от ОТДЕЛЬНЫХ ЛИЦ, которые их составляют. Хотя этот принцип не охватывает всю переданную Союзу власть, дух его проникает в сущность тех самых полномочий, от которых зависит действенность всех остальных. За исключением власти по распределению налогового бремени, Соединенные Штаты имеют право по своему ничем не ограниченному усмотрению затребовать людей и средства, но у них нет полномочий в этих целях обложить прямым налогом самих американских граждан4. В результате, хотя теоретически решения Соединенных Штатов являются законом, обязательным для всех участников Союза по Конституции, на самом деле они представляют собой не более как рекомендации, которые каждый штат имеет возможность либо исполнять, либо игнорировать. Вот пример капризности человеческого рассудка. После всего того, чему научил нас прискорбный опыт, нам все еще приходится иметь дело с людьми, которые продолжают противиться новой Конституции из-за того, что она поступается тем принципом, который оказался гибельным для старой5 и, очевидно, несовместим с идеей ПРАВЛЕНИЯ вообще, ибо принцип этот может быть действенным (если и возможно такое) лишь при условии, если на смену мягкому давлению гражданской власти придет насильственная и кровавая власть меча. Нет ничего бессмысленного или неосуществимого в идее лиги или союза между независимыми нациями в определенных, ограниченных целях, с точностью сформулированных в договоре, включая все подробности в отношении времени, места, обстоятельств и числа, союза, в рамках которого ничего не оставлено ни на усмотрение, ни на случай и выполнение которого зависит полностью от добросовестности сторон. Конечно, соглашения такого рода существуют повсюду среди цивилизованных наций, но они подвержены обычным превратностям мира и войны, выполнения и нарушения в зависимости от интересов вступивших в соглашение сторон. В начале нашего столетия в Европе была сущая эпидемия таких союзов, от коих тогдашние политики доверчиво ожидали выгод, так и не последовавших. Желая установить равновесие политических сил и мир в той части света, государства потратили на это дело все свои дипломатические ресурсы, заключая трехсторонние и четырехсторонние союзы. Но едва их успевали подписать, как они тотчас же нарушались. Так человечество получило полезный, хоть и болезненный, урок, который учит нас не полагаться на договоры, если они ничем, кроме добросовестности, не закреплены и к тому же заставляют идеалы мира и справедливости вступать в соперничество с побуждениями, продиктованными непосредственной выгодой или страстью. Если некоторые штаты в нашей стране захотят занять по отношению друг к другу сходную позицию и отказаться от плана общей ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ ПО УСМОТРЕНИЮ6, то это будет пагубным шагом, который приведет нас ко всем перечисленным выше бедам; но он, по крайней мере, будет обладать достоинствами логической последовательности и осуществимости. Отказ от всех попыток создать конфедерационное правительство сведет все к элементарным наступательным и оборонительным союзам и сделает нас попеременно то друзьями, то врагами по отношению друг к другу, как и будет нам полагаться по взаимной зависти и соперничеству, питаемому интригами иностранных государств. Но если мы не желаем оказаться в этой опасной ситуации, если мы все еще придерживаемся идеи общенационального правительства, или (что одно и то же) верховной власти, направляемой общим советом, мы должны решиться включить в наш план элементы, составляющие, как можно считать, принципиальное различие между лигой и правительством. Мы должны расширить полномочия Союза вплоть до вручения ему власти над отдельным гражданином — единственно уместным объектом правительственной власти. Термин правительство подразумевает законодательную власть. Идея закона немыслима без сопровождающей его санкции, иными словами, взыскания или наказания за неповиновение. Если же неповиновение не влечет за собой взыскания, то решения и приказы, претендующие на звание закона, окажутся не более, чем советом или рекомендацией. Наказание, каким бы оно ни было, может быть наложено только двумя способами: либо через суд и представителей юридической власти, либо военной силой; т. е. либо через ПРИНУЖДЕНИЕ, осуществляемое гражданской властью, либо через ПРИНУЖДЕНИЕ силою оружия. Первая категория, как очевидно, применима только к отдельным лицам; вторая, по сущности своей, должна применяться против целых политических объединений или общин, или штатов. Очевидно, что нет такого судебного предписания, которое могло бы в конечном итоге обязать штаты7 повиноваться законам. Можно выносить этим штатам приговоры за нарушение ими обязательств, но привести эти приговоры в исполнение можно только мечом. В том союзе, где верховная власть принадлежит коллективным органам общин, в нее входящих, всякое нарушение союзного закона должно приводить к состоянию войны, а военная карательная акция будет единственным способом обеспечить гражданское повиновение. При этих обстоятельствах такая организация власти вряд ли заслуживает названия правительства, да и едва ли найдется человек, готовый доверить ей свою судьбу. Было время, когда говорилось, что не следует ожидать от штатов нарушения приказов, исходящих от федеральной власти, что сознание общности интересов будет руководить членами Конфедерации, которые вследствие этого будут неукоснительно следовать всем конституционным требованиям Союза. Сегодня эти речи звучат дико. Подобно этому большая часть речей, что доносятся до нас из тех же источников, будет дико звучать после того, как мы получим новые уроки от этого наимудрейшего оракула — опыта. Те, кому принадлежат эти речи, всегда выказывали свое непонимание истинных пружин, движущих людьми, и искажали первоначальные побуждения, приведшие к установлению гражданской власти. Зачем вообще было учреждать власть? Потому что без принуждения страсти людские не подчиняются разуму и справедливости. Разве доказано, что коллективы действуют с большей праведностью и с большей самоотверженностью, чем отдельные личности? Все тщательные наблюдатели человеческого поведения пришли к диаметрально противоположным выводам, и выводы эти основаны на ясных рассуждениях. Соображения репутации играют меньшую роль, когда дурная слава падает не на одного человека, а делится между многими. Групповая вражда, чей яд примешивается к рассуждениям во всех сообществах людей, часто толкает их участников на непристойные и несдержанные поступки, от которых, действуй они в одиночку, они бы густо покраснели. Помимо этого, суверенная власть не терпит обуздания, и это склоняет людей, ею располагающих, относиться враждебно ко всем исходящим извне попыткам направить или ограничить эту власть. В результате получается так, что в любой политической ассоциации, объединяющей на основе общего интереса несколько небольших суверенных государств, меньшие или подчиненные планеты обязательно развивают центробежную силу, действие которой постоянно угрожает каждой из них срывом с орбиты и уходом от общего центра. Этой тенденции не трудно найти объяснение. Любовь к власти — вот пружина ее. Власть, ограниченная или контролируемая, всегда враждебна власти, ее контролирующей или ограничивающей. Это простое положение должно помочь нам уяснить себе, как мало оснований ожидать, что человек, которому будет вверена власть над тем или иным членом конфедерации, всегда будет готов со всей доброжелательностью и с беспристрастной заботой об общем благе выполнять приказы и декреты верховной власти. А человек устроен так, что получится наоборот. Поэтому, если приказы Конфедерации не могут быть исполнены без вмешательства того или иного правительства8, то не следует и ждать, что они вообще будут выполняться. Независимо от того, имеют они на это конституционное право или нет, правители тех или иных членов Конфедерации возьмут на самих себя решение выполнять или не выполнять тот или иной приказ Союза. Они будут рассматривать предложенные меры в зависимости от своих собственных непосредственных интересов или целей, сиюминутных затруднений или выгод, которые эти меры им сулят. Все это будет делаться именно так, и решения будут приниматься в атмосфере пристрастной и подозрительной, без понимания общенациональных обстоятельств, соображений государственной необходимости, обязательных в политической оценке, и с сильной предвзятостью по отношению к местным интересам, которые не могут не противоречить здравому решению. Тот же самый процесс неминуемо повторится в органах власти каждого участника конфедерации, и решения, принятые в общенациональных органах, всегда будут исполняться по усмотрению невежественных, пристрастных умов во всех концах страны. Те, кто знаком с действиями народных собраний, кто знает, с каким трудом удается привести их к согласию по важным вопросам без давления внешних обстоятельств, тот легко поймет, насколько невозможно будет склонить несколько таких собраний к длительной совместной работе в рамках общих взглядов и целей при том, что обсуждать свои дела они будут вдали друг от друга, в различное время и под впечатлением различных событий и обстоятельств. В нашем случае для того, чтобы обеспечить полное выполнение самых важных решений Союза, конституция Конфедерации обязывает к полному согласию тринадцать отличных друг от друга суверенных воль. Произошло то, что и следовало предвидеть. Меры, принятые Союзом, не были выполнены, и нарушения обязательств со стороны штатов шаг за шагом привели нас к той опасной крайности, при которой все механизмы общегосударственной машины остановились. В настоящее время у Конгресса едва достанет средств на поддержание одной лишь видимости правления на тот период, пока штаты не найдут времени, чтобы достигнуть согласия относительно формы нового, более существенного правительства на смену нынешней тени федерального правления. Конечно, кризис этот назрел не сразу. Причины, о которых я говорил выше, поначалу сказывались лишь в неравномерном и непропорциональном выполнении требований Союза. Нарушения со стороны одних штатов создали пример, который послужил поводом и соблазном для тех, кто либо большей частью, либо полностью подчинялся требованиям Союза. Почему мы должны нести бремя непропорционально более тяжкое, чем то, что выпало на долю штатов, с которыми мы пустились вместе в это политическое путешествие? Почему должны мы соглашаться наложить на себя бремя тяжелее того, что полагается нам по справедливости? Были и предложения, которые не могли не соблазнить человеческое тщеславие, и даже рассудительным, дальновидным людям, способным оценить лежащие за горизонтом последствия, трудно было перед ними устоять. Так каждый штат, прислушиваясь к убедительному голосу собственных непосредственных интересов или выгод, постепенно сокращал свою долю поддержки органов власти Союза до тех пор, пока, наконец, хрупкое пошатывающееся здание не стало грозить повалиться нам на головы и раздавить нас под своими обломками.
Если бы Горбачев в перерывах между «общением с народом» читал подобные материалы и учился на чужих ошибках, мы жили бы сейчас в процветающем государстве…
|
|
