Некоторые этические проблемы в отношениях "партия - лидер"; значение времени и денег для вождя; сохранение идейного лидера
Время и деньги. От наших обывателей Ленину сильно достаётся за то, что много лет провёл за границей, живя спокойной жизнью рантье и распивая кофеёк на партийные деньги. Складывается впечатление бестелесности вождя, а между тем, для того, чтобы вообще как-то влиять на историю, люди должны иметь возможность жить, то есть, иметь пищу, питьё, жилище и одежду, и время жизни, за которое они смогут как-то на историю повлиять. Но для выработки любой эффективной философии эти два условия корректируются: время для творческой работы - это время, не занятое никаким другим трудом, необходимым для добывания средств к жизни; средства – это свободные средства, необходимые для поддержания привычной жизни на более или менее длительный срок.
Философ – это, образно выражаясь, освобождённый партийный секретарь, он не имеет права отвлекаться на решение бытовых вопросов, нравится это кому-либо или нет. Во-первых, быт – это время, которого у него всегда в обрез; во-вторых, он плохо приспособлен к решению этих вопросов, он, как обыватель, неэффективен; в-третьих, он, угнетаемый сознанием ответственности за пропитание семьи, распыляется, снижает качество свого труда. Энгельс был обязан содержать Маркса и его семью не потому, что Маркс – друг, а потому что этот друг вырабатывал новую глобальную доктрину, ошибиться в которой, затормозить работу над которой или бросить её вообще – значило признать и свою судьбу ошибкой, и свою жизнь – заброшенной или остановленной. Да Маркс и сам признавался в том, что в те периоды, когда он был вынужден закладывать в ломбард свои брюки и потому не мог выйти из дома, работа не останавливалась, но «…не клеилась», она, как он образно выразился «…постоянно искажалась всякой дрянью, вроде мыслей о еде и одежде». Для мыслителя эта «дрянь» - и пытка, и преступление одновременно, так как он не умеет мыслить утилитарно и узко, а ситуация вынуждает его мыслить именно так, поперёк себя. Он презирает и ненавидит себя за растрату времени в никуда, он мучителько переживает фрагментарную забывчивость и сбой в линии мышления. А это невыносимо, потому что он всегда боится не успеть, не отдать, не объяснить непонятное, растратив время и сознание на повторы и восстановление в памяти, на лавки, долги, штаны, хлеб… Философ уже не частное лицо, он себе не принадлежит, но имеет тяжёлое обязательство перед другими людьми, он приговорён своим трудом всю жизнь отдавать «проценты» от философии. Поэтому мыслитель - это обобществлённое «имущество», он, как банк, должен открытую им истину всем вкладчикам, огромному числу людей. Его «потребляют» ещё при жизни, жестоко порицая за малейший изьян.
На какие деньги Ленин жил в эмиграции? Мне всё равно. Он, говорят, бездельничал целыми днями (то есть, как у Достоевского, в «Братьях Карамазовых», только читал и думал). Правильно делал. Иногда подступы к нескольким строкам, осмысление короткой статейки требуют дней и ночей видимого безделья. Но уж если напялить обывательскую шкуру и задать вопрос о средствах, то ответ на него будет очевиден: сколько бы Ильич не издержал на себя в Париже или Цюрихе, он в несколько дней отработал всё, до последнего сантима, даже если при этом забыть о том, что он делал за границей, в тиши и уюте, сколько написал, что детально разработал. Только написанное им в эти годы стоит всех денег РСДРП и пяти Центральных банков, потому что выработка любого цивилизационного смысла вообще бесценна, тем более, если этот смысл показывает, почему массовый человек обязан отличаться от скота.
Эмиграция. Эвакуация вождя – весьма сложная этическая проблема. При её рассмотрении всегда существуют две точки зрения, сверху и снизу. Сверху понимают эвакуацию руководителя тактически, как манёвр кадрами, когда есть вакантные места, но поблизости нет кандидатов с нужными качествами, потому с безнадёжного или второстепенного участка подходящий руководитель может быть снят и назначен на более нужный, с точки зрения руководства, пост. Здесь звакуация с политической позиции никакого противоречия в себе не содержит.
Другое дело, если начальники не считают руководителя незаменимым, но признают его потенциальную ценность. В этом случае возможны два, исторически подтверждённых, варианта. Первый: руководителю предлагают эвакуацию, и он либо отказывается от неё, оставаясь с «войсками» до конца (Самсонов, Белов, Паулюс), либо принимает её (Штумпф, Модель). Остаться со своими людьми до конца очень благородный поступок, но он означает игнорирование ситуации, которая неочевидна внизу, но которую видит высшее руководство. Поскольку инициатива эвакуации принадлежит руководству, руководитель, столкнувшись с организационной и этической неоднозначностью, вправе узнать, почему не могут обойтись лично без него. Если доводы за эвакуацию покажутся ему убедительными, превосходящими по значению для дела его собственные доводы остаться, руководитель имеет моральное право оставить людей и уехать. Если нет – он не подчиняется приказу и на некоторое время становится преступником. На некоторе – значит, до своей смерти, или до оправдания сложившейся далее ситуацией, в которой выясняется логическая необходимость остаться на месте, то есть, в юридическом смысле, его правота остаться, хотя, как правило, в этом случае политическое руководство такого ослушника так и не прощает: политическая целесообразность не может ставиться под сомнение никем.
Второй вариант: руководитель сам просит об эвакуации и получает разрешение на неё (Октябрьский, Петров). Это значит, что он, как руководитель, закончился, временно или навсегда. Соглашаясь на ходатайство наркома Кузнецова на эвакуацию генералитета из осаждённого Севастополя, Сталин руководствовался соображениями сложившегося к середине 1942 года руководительского дефицита. Петров и Октябрьский талантами и благородством не блистали, но представляли собой ценность уже потому, что имели образование и опыт управления значительными людскими и материальными ресурсами. Да, они не «гинденбурги», но толковые командиры оперативного звена, от дивизии до армии, тоже на дорогах не валяются, их только учат около 10 лет. Они не полководцы в хрестоматийном смысле, но они – ценный кадровый ресурс. Этическая сложность, проклятие такого ресурса в том, что он должен сам решать, оставаться ему или уезжать, оставляя людей вне своей ответственности, не перекладывая это решение на руководство. В необходимости самостоятельного решения кроется плата за неполное «служебное» соответствие, от которой объективно избавлены таланты: грамотный, но посредственный руководитель приближается к таланту тогда, когда решает остаться и фактически жертвует собой; напротив, такой руководитель заканчивается карьерно, если принимает решение на эвакуацию. Он ещё может быть назначен на руководящий пост, но его авторитет ущемлён, развитие «застывает» и консервируется на уровне управляемой им организации, который всегда ниже той карьерной точки, в которой им было принято роковое решение.
Некоторым особым случаем «эвакуации сверху» можно считать отъезд Наполеона из Египта. Здесь скрытым коллективным начальством выступает классовая необходимость буржуазии в упорядочении государства, что вполне совпадает в тот момент с властными амбициями генерала. Причём если генерала Петрова так и не простили ни солдаты, ни Сталин, то «маленькому капралу» со стороны солдат, вернувшихся из Египта, всё забылось довольно быстро.
Сложнее эвакуация выглядит снизу. Она однозначна и позитивна в оценке в том случае, если вождь, руководитель не может быть заменён никем равноценным, если он нужен живым и здоровым для продолжения своей работы. То есть, он должен быть эвакуирован, причём здесь низы под эвакуацией понимают не только спасение физической жизни руководителя, но прежде всего создание ему наилучших условий для творчества. Это рассматривается как спасение его «головы», тех уникальных для организации интеллектуальных способностей, без которых она не может обойтись. Политическое бытие организации поставлено в зависимость от личности выдающегося руководителя, поэтому все этические проблемы в политической целесообразности также снимаются. Вождь издалека видится и как символ и эталон, и как штаб, неосязаемый «войсками» живьём, но рука которого чувствуется в каждом решении. Подобную ситуацию хорошо описал Петрушевский: в сражении при р. Треббии в 1799 году (Итальянский поход) генерал Дерфельден заметил Фуксу, наблюдая с ним, как все преображалось в войсках, даже изнемогавших в бою, как только к ним приближался Суворов, что «…этот непонятный чудак является каким-то талисманом, которого достаточно разво¬зить по войскам и показывать, чтобы победа была обеспе¬чена». Ленину до поры, до времени было достаточно «показываться» статьями, письмами и более крупными теоретическими работами. Здесь не нужно лицемерить. Много ли было толку для РСДРП в каторге или смерти Ленина?
Если руководитель может быть заменён кем-то другим без особого ущерба для дела, эвакуация такого руководителя снизу видится бессмысленной, основанной только на личной трусости и предательстве. Поэтому руководитель, лишённый каких-либо выдающихся способностей, от которых зависит судьба его организации, на эвакуацию права не имеет. Для сохранения авторитета он обречён не просто разделить её участь, а разделить эту участь жертвенным образом, принимая на себя самый тяжёлый удар, первым идя в огонь и последним выходя из него.
|
|
