В свое время Максим Горький написал статью «О музыке толстых», в которой речь шла о джазе. Пролетарский писатель сильно ругался на ее явный буржуазный характер и бездуховность.
Много воды утекло с тех пор, дошло дело и до литературы. При этом не то чтобы до какого-нибудь отдельного направления, а до литературы в целом. Вся она без разделения на роды, виды и жанры, кажется, становится в современной России уделом толстых.
Эпоха массового запойного чтения и тотального продвижения моды на чтение ушла в прошлое вместе с Советским Союзом. Позднесоветская литература, недовольная стоянием авторов в очереди на издание в издательствах (плановая, административно-бюрократическая система, чтоб ее!), лимитами на подписку, искренне полагала, что рынок все поставит на свои места. Думали, падут идеологические и планово-хозяйственные оковы, и миллионные тиражи «толстых» журналов поведут, кто знает, счет тиражам на десятки миллионов, архитекторы человеческих душ перестанут получать «жалкие» гонорары и ездить в убогие санатории для совписов по путевкам, заживут в виллах и залетают по всему бескрайнему миру, а читатели наконец-то перестанут стоять ночами в очереди на розыгрыши подписок и доставать хорошие книги по блату.
Оковы, понятное дело, спали, но с крахом социалистической системы рухнул и весь культ народного просветительства, отвалилась сама потребность в художественном слове. Выживать надо, выживать, какая тут народу литература?
Литература из обязательной области просвещения и идеологии перекочевала в сферу по выбору - «досуг», ну примерно туда же, где объявления известного содержания. Личность, формируемая хорошей, проверенной, отборной (в лучшем смысле этого слова) литературой в нынешних социальных условиях оказалась не нужна, человек оказался лишним не только в том, дворянско-литературном смысле, в котором писали классики XIX века, но и в тотальном социально-антропологическом.
В итоге, вместо громадных тиражей и читательского ажиотажа, литература обрела полное забвение и незавидное положение – устаревающей формы досуга для пенсов и геронтофилов, любителей старины.
Впрочем, именно попадание в антиквариат удержало ее, равно как и театр от окончательного падения. Как всякая антиквартная вещь она попала в ряд винтажного и элитарного. Стала атрибутом принадлежности к высшему классу, непростоты интеллекта и душевной организации. Ведь не молотя и не производя, надо же на досуге чем-то заниматься, надо образованность свою показать. Литература стала специфической забавой, стала развлечением, а писатель чем-то вроде шута при барской персоне – забавляет и щекочет нервы.
Из пророков и учителей нации, нравственных авторитетов, писатели, назовем, не стесняясь, вещи своими именами, превратились в дворню, в барскую обслугу. Все их нынешнее бытие, если отбросить сантименты, свелось к функции какого-нибудь Петрушки развеивающего господскую скуку. В такой роли оказался теперь всякий, подвизающийся на литературной ниве, в какие бы он там одежды не рядился – вселенского гуманиста, православного писателя, левака и анархиста. Вся разница только в том, в чем господская воля видит для себя отличительную фишку. Были же раньше баре - англоманы, или любители французского, либо напротив славянофилы, были либералы и консерваторы. Так обернулось и с писателями. Обслуживают тех господ, у кого денежки есть. А есть у разных. Отсюда и существующее расхождение между писателями не по сути, а по форме потакания причудам того, кто музыку заказывает.
Такое зависимое и незавидное в сущности положение, не вполне сознается многими литераторами. Трудно отойти от ласкающих воображение и возвышающих в собственных глазах представлений о «высоком призвании поэта». Нет поэтому ничего удивительного, что многие из них по-прежнему убеждены, что они только сейчас, только при нынешнем устройстве общества приобрели свободу и способность к самовыражению.
Эти самоубаюкивающие грезы легко опровергнуть. Примеров тому сейчас, в Год Литературы, достаточно. Самый громкий и широко обсуждаемый в профессиональной среде случай – трудности с еще не отмершими рудиментами советской демократической реальности, с «толстыми» журналами, этими пролетарскими проводниками культуры в массы, этими бывшими инкубаторами пролетарских мастеровых слова. Трудности фатальные, с надвигающимся смертельным исходом, то один журнал грозит закрыться, то другой выбрасывает знак о том, что терпит бедствие.
Вот уже 25 лет, как от них ни культурного просвещения, ни выпуска новых литературных кадров не было нужно. Многие из них превратились в пансионы и санатории для тех, кто не хотел смотреть реальности в глаза, не хотел открыто идти к барину в потешные полки, а все надеялся прокормиться кустарным промыслом и натуральным хозяйством. Мечтание, конечно, наивное. И вот всем попыткам осуществить его в реальности, похоже, приходит конец.
А между тем книжная литература давно уже усвоила правила игры.
Глядя на нее, можно говорить о том, что литература у нас вообще постепенно превращается из просто литературы в литературу для богатых, для толстых. По всем параметрам, по материальным, по форме, по содержанию.
С первым все понятно. Деньги есть только у того, кто стоит ближе к вершине социальной пирамиды. Они и литературу заказывают на свой вкус, цвет и размер. Где-то напрямую, но чаще уже сам литератор спешит угодить заказчику. Старается изо всех сил, ради господской материально выраженной благодарности, инстинктивно выбирая нужную тему и интонацию.
С точки зрения формы, кажется, тоже все должно быть понятно. Литература, будучи средством досуга «толстых», подобно наркотику требует изощренного, даже извращенного удовольствия и причудливых видений. Модернизм начинает здесь доминировать над реализмом. Живописание фриков возвышается над рассказом о бедствиях обычной народной массы, так называемых пролов. Социальный критицизм, если и проскальзывает, то либо непроизвольно, как рудимент (еще не выдавили по капле), либо как та нотка горечи, без которой блюдо потеряет все свое очарование.
Содержание также претерпевает изменение. В нынешних романах разворачивается жизнь преуспевающих людей, отвлеченных от социальной жизни. Деньги - не проблема. Жизнь в искусственных декорациях, с ориентацией на искусственное времяпрепровождение, секс, псевдоинтеллектуальные разговоры становится предметом современной литературы толстых.
Претерпевает изменение и современный автор. Социальная иерархия выстраивается, в том числе, и в литературе. Так можно говорить о распространяющемся, вслед за жизнью общественной, типе литературных олигархов-миллионщиков, которые ведут космополитический образ жизни – с одной стороны, и литературных пролетариях, рабах и неграх – с другой. Впрочем, литературный олигархат, как бы он высоко не возносился и не удалялся в прекрасное далеко (США, Израиль, Франция) все равно помнит о своем месте под солнцем, о своей холопской судьбе – быть в услужении у публики «Новой» и «Сноба», либо в денщиках у державно-патриотического чиновничьего аппарата.
Однако в последнее время просматривается и новая тенденция - заполнять литературные ряды теми, кто не из простых, не холопского или разночинного происхождения. Господа ведь тоже не прочь изящной словесностью побаловаться. Новообразование, которое еще не получило полноценного развития, но за которым, можно быть уверенным, будущее – это уже творчество самих олигархов, без всяких кавычек и присказок «литературный». Записки Ходорковского с мертвой зоны, поэтическое творчество Улюкаева в журнале «Знамя» - возможные предвестники нового витка развития литературы толстых. Кто знает, может быть, с течением времени новые нероны разных ровней и масштабов вскоре окончательно вытеснят тех, кто пробрался в литературу с социального низа?
Впрочем, выход для литераторов «из простых» есть. Привычка к книжке еще, увы, сохраняется у народа, и у некоторых молодых этот атавизм – читать книги, тоже наблюдается. Опять же, грамота, хоть и плохая, но данная всем в школе, нет-нет, да требует применения.
Так открывается поприще литературы для быдла – дешевых лубочных книжек про золушек и суперменов, лишь оттеняющих якобы утонченность и возвышенность литературы для толстых, для богатых – с одной стороны, и в популярной форме вдалбливающей канон современного общества - «настоящая жизнь есть только у богатых», прививающих ценности «ухвати и урви» - с другой.
С этим не то, что даже классовым, а кастовым делением, похоже, и шагает в будущее современная российская литература, с литературой для быдла, дешевой, замызганной, позорной, и литературой толстых – превозносимой, увенчанной премиями и поощрительными хлопками от толстых мира сего. Но и ту и другую объединяет дух проституции, дешевой торговли собой, бегства от своего истинного назначения.
Великая отечественная народная литература, проникнутая духом гуманизма и демократизма, которая начала было расцветать в советское время, ныне прекратила свое существование. Окончательно ли? Это вопрос не литературный, это вопрос социальный, политический. Поэтому искренне смешны попытки некоторых наивных литераторов решить вопрос о возвращении народа к литературе или литературы к народу в текущих условиях только в рамках словесности. Литература оживет, но лишь тогда, когда жизнь вдохнут в социальную действительность. Только тогда «толстые» журналы останутся, а литература толстых уйдет в прошлое.
|
|
