А в Буденновске я оказался вообще случайно. Я не должен был туда ехать. Мне там вообще нечего было делать. Просто тогда я возглавлял информационную службу в «Правде», а лето выдалось на редкость богатое на катастрофы – землетрясение на Сахалине, еще что-то. В общем, все сотрудники были в разъездах, а я сидел в редакции и думал, куда бы поехать в отпуск.
Все начиналось вообще как фантасмагория какая-то… Получил командировочные, Селезнев выписал мне «мандат», согласно которому я являлся его личным представителем – собственно, на случай, если уж совсем расстреливать будут, выдать себя за особо важную персону, чем спасти свою, реально интересную только мне самому шкуру. Не пригодилось.
Рано утром во Внуково оказались все, кто впоследствии фигурировал в этой истории – кроме Басаева, разумеется. Рейсов было не очень много. Пока ждали самолета на Ставрополь, по радио передали, что штурм уже состоялся, все в порядке, всех убили. Супруги Гисберт Мрозек и Наталья Алякина, представлявшие германский журнал «Фокус», услыхав про это, сдали билеты. Потом поняли, что попались на дезу, и к вечеру вылетели на Минводы. Этот пустяк стоил Наташе жизни – на въезде в Буденновск после проверки документов боец стоявшего в кустах БТР сделал случайный выстрел из пулемета, попал в затылок сидевшей на заднем сиденье «жигуленка» журналистке.
Когда Гисберт вошел в местный клуб, который использовался теперь как временный пресс-центр, точнее ночлежку для понаехавших со всего света журналистов, выглядел он хреново – от макушки до ботинок он был заляпан кровью жены с левой стороны, как сидел с ней рядом. Но он этого даже и не замечал.
Я уже писал как-то, что в тот момент внутренним войскам МВД только-только выдали тяжелую технику, и личный состав толком не умел с ней обращаться. В результате позже из-за случайного выстрела пушки на БМП была контужена еще одна журналистка, а несколько офицеров получили ранения. Судя по всему, довольно заметное число местных жителей пострадало от случайной ночной пальбы «во все, что шевелится», что было, конечно, списано на боевиков, но происходили эти несчастные случаи довольно-таки далеко от локализованных в больнице чеченцев.
Разумеется, винить солдата в том, что он произвел случайный выстрел из незнакомого ему оружия, или лейтенанта – за то, что плохо обучил солдата пользоваться тем, что и сам не до конца освоил, нельзя. Еще по событиям на таджикско-афганской границе я запомнил случай, как пограничники пытались из КПВТ (довольно сложная и капризная машинка) расстрелять небольшой мостик «на той стороне», чтобы затруднить проход «духов» через ущелье. Стояли рядом сержант-контрактник (собственно, стрелок), лейтенант, его непосредственный командир, майор и полковник, командир отряда. Сначала промазал сержант, потом лейтенант, потом майор… Полковник посмотрел на сержанта: «Долболоб ты, а не стрелок!» А ведь это были люди, действительно постоянно находящиеся в боевой обстановке. Что ж говорить о ВВ, только переходивших от охраны колоний к участию в боевых операциях.
В советское время было понятие «уровня боевой и политической подготовки».
О политической подготовке я понял все сразу, еще въезжая в город, когда дежуривший на КПП майор образно и смачно выразил всё: «Хуй знает, против кого воюем! И хуй знает, за кого».
В то время еще настоящей взаимной ненависти не было, ненавидеть по команде – своих, чужих - еще не научились. Потом наверстали.
Но и о боевой подготовке говорить было трудно. С организаторов этого бардака следовало бы, конечно, по-настоящему спросить за все, особенно со Степашина, тогда руководившего ФСК и не имевшего вообще никакой информации ни о противнике, даже о его численности, ни о том, чем и как они вооружены – про их планы и возможные действия я и не говорю. Ходил там этот «герой» в гражданской ветровочке, от всех прятался.
Помню бабу одну – встретил на улице, в черном платочке, видно, что траурном, но не плачет. Спросил, как до морга пройти, а ей туда же. Разговорились. Оказывается, муж ее был выпивши накануне, ну и на спор или от куража пошел в больницу – «разбираться с Басаевым». Спокойно перелез через забор, никто его не остановил, кроме чеченцев, конечно. Приняли за шпиона и расстреляли.
В город нагнали всё, что могли – от ОМОНа до морской пехоты. Естественно, координации между войсками не было никакой. Почему «Альфа», штурмовавшая никак не укрепленную больничку, которую обороняло примерно 120 легко вооруженных ополченцев, за 4,5 часа не смогла взять этого объекта, потеряла троих офицеров и отошла - это одна из загадок военной истории. Объясняют это тем, что спецназ бросили на штурм без предварительной подготовки, цепями, как строевую часть. Верю. Но не понимаю, почему не взяли больницу – подошли к самым стенам, вплотную. И отошли. Не понимаю.
Некоторое время после штурма на фоне больницы и Басаева пиарились все, кто мог: Говорухин и Кашпировский, какие-то великие журналисты и еще более великие демократы. Сергей Адамович Ковалев все пытался как-нибудь сказать какую-нибудь глупость, но его одергивали. Потом в какой-то момент попросили меня приглядеть за стариком – было очень жарко, просто дышать нечем, а великий либеральный деятель был уже немолод и некрепок здоровьем. Надо сказать, очень достойно выглядели на этом фоне Борщов и Осовцов, действительно пытались как-то повлиять на ситуацию, о чем-то с кем-то договориться – и не лезли под телекамеры.
От коммунистической общественности кроме меня никого не было – если честно, большим героизмом наша партия не блещет. Но либералов, и Осовцова, и Борщова я хорошо знал еще по Моссовету, мы довольно легко скооперировались, чтобы совсем не затеряться в том безумном бардаке, который вокруг создавался. А бардак был такой, что если бы Басаев о нем имел представление, то просто бы вышел из больницы и ушел, куда ему нужно.
Скажем, одну из сторон больницы прикрывал ростовский ОМОН, залегший в огородах над речкой и камышами – как раз на противоположной стороне была довольно сильно заросшая кустами и деревьями больничная территория, виднелся угол захваченного боевиками больничного корпуса. Днем все это еще как-то просматривалось через оптику, но с наступлением темноты, если бы кому-то вздумалось уйти этими камышами в степь – никто бы не помешал. Полугодом позже такой возможностью воспользовался Радуев – и успешно.
Но Басаев решил выехать с большой помпой, на автобусах, под прикрытием заложников. Затребовал, чтобы его сопровождали человек 20 депутатов и человек 80 иностранных журналистов.
Журналистов в городе было значительно больше, чем собак.
Валера Яков, тогда он заведовал отделом информации в «Известиях», принялся составлять список. Ну, понятно, первым записал меня, потом себя, Лешу Самолетова со второго канала… всего почему-то девять человек. И ни одного иностранца. Ходили, искали. Список вырос до одиннадцати. Еще пять депутатов – Борщев, Осовцов, Молоствов, Рыбаков и, естественно, Сергей Адамыч Ковалев. Через пару месяцев число «добровольных заложников» вырастет раза в три, начнется раздача премий и орденов – как всегда, четыре «Н»: «награждение непричастных, наказание невиновных». А тут пришлось еще довольно долго убеждать Басаева, что отсутствие нужного количества добровольцев – это реальность, а не ловушка.
Я в тот момент, конечно, стоял как оплеванный, когда местные мужики пытались вырвать у стоявших неподалеку репортеров журналистское удостоверение – чтобы пойти в качестве заложников, освободить своих детей или жен, не знаю, кого там… Естественно, с чужими документами их пускать было нельзя, их бы, конечно, разоблачили и расстреляли. Но разве объяснишь?
Ребята из ростовского ОМОНа предложили взять с собой гранату, «на всякий случай, чтобы не мучиться». Отказался, и правильно – на входе чеченцы обыскивали, мучиться бы не пришлось.
По ходу одна гнида из пресс-службы МВД (потом он дослужился до генерал-лейтенанта) потребовала подписать бумагу, что «добровольно присоединяюсь к бандформированию Ш.Басаева и предупрежден о последствиях». Подписал. Теперь в случае неблагоприятного исхода я был не российский журналист из газеты «Правда», а чеченский боевик, которого настигла справедливая расплата.
В больнице было довольно нервно. Надо сказать, что в общении чеченцы вели себя вполне корректно, но некоторый напряг чувствовался. Естественно, заложнику было еще более неловко, в конце концов, кой-какой риск все-таки был.
Я думал, как разрядить обстановку, и случай вскоре представился. Образовалась пауза, когда вроде бы и делать нечего, только ждать. И тут я достал свое командировочное удостоверение из «Правды»: «Вот говорю, пока есть время, давайте, Шамиль, отметим командировку – я на службе, в конце концов…»
Тут я увидел улыбающегося Басаева, для которого неловкость тоже имела место – не всякому хочется выглядеть бандитом-террористом, а так он как бы уже официальное лицо, командир диверсионно-разведывательного батальона, и печать соответствующая у него имелась. Диверсант все же лучше, чем террорист (хотя по законам военного времени обоим полагается расстрел без суда). Он отметил командировки всем журналистам, кстати, в Буденновске отметить командировочное удостоверение было и вправду негде, в этом смысле в басаевском батальоне порядка было побольше, чем в войсках Степашина.
Черномырдина и его знаменитую фразу все видели по телевизору. И из этой половины разговора уже много лет делаются выводы. Но я то во время этого памятного разговора стоял не возле телевизора, а в полутора метрах от Басаева, и слышал разговор полностью. И Басаев говорил: «Виктор Степанович, нас обманывают, нас все время обманывают…»
Но на этот раз никто никого не обманул. Через несколько часов я сидел в автобусе, у самого выхода, рядом с Асламбеком Исмаиловым – «маленьким Асламбеком», заместителем Басаева в этой операции. Сзади сидела Раиса Дундаева и Валера Яков. Надо сказать, я был здорово уставший и, оказавшись в мягком крессе «Икаруса», решил поспать, но пламегаситель асламбекова АКСа мне все время упирался в щеку, как только я начинал кемарить. Тогда он предложил мне поменяться местами с Валерой и пересесть к Раисе. Так что первые часы поездки с боевиками по прикумским степям я помню смутно.
Проснулся, когда колонна неожиданно остановилась – впереди сел вертолет, еще один продолжал низко кружить рядом. Из вертолета с фальшфеером в руке вышел генерал в полевой форме, в траве залегли автоматчики, но огонь никто не открывал. Боевики тоже высыпали из автобуса, заняв круговую оборону, Асламбек засел с «мухой» прямо возле двери автобуса. Мы с Раисой продолжали сидеть на местах.
Оказалось, Басаева проинформировали об изменении первоначально согласованного маршрута. Предстояло развернуться и ехать не на Моздок, а в Хасавюрт.
Террористка Раиса оказалась весьма милой барышней, и мы вполне мирно болтали о том, о сем, естественно, стараясь не касаться неудобных тем. Время от времени в разговор втягивались Яков, Асламбек, другие боевики (я не помню уже, кого как звали). Они достаточно наивно верили, что Басаев обо всем договорился с Черномырдиным, и война скоро закончится – если нас всех выпустят живыми, разумеется.
В это время уничтожить боевиков не представляло большого труда – пять автобусов и рефрижератор с трупами в голой степи, как на ладони. Да, возле каждого окна сидели заложники, а за ними, на внутренних рядах кресел, сидели чеченцы. Но женщин и детей среди заложников уже не было.
Была и ночная остановка – кончилась вода, пить в жару не просто сильно хотелось, смертельно хотелось. Подогнали какую-то поливальную машину, все напились, набрали воды в пустые бутылки. Если бы в воде было снотворное, боевиков можно было брать голыми руками.
Напившись воды, мы с Валерой отошли от автобусов отлить. Поговорили именно об этом, о том, куда лучше упасть, когда заснем. Было темно. Мы могли совершенно свободно раствориться в степной траве. Но никто тогда не гарантировал, что будет с теми заложниками, кто ехал отнюдь не добровольно. Вернулись.
Снотворного никто не подмешивал. Вообще планов штурма не было.
В Хасавюрте уже вообще можно было идти, куда хочешь. Стояли на площади часа три или четыре. Вокруг оцепление, но абсолютно дырявое. Чеченцы менялись с дагестанским СОБРом патронами, договорились оставить местным жителям одного из своих раненых. Раиса слиняла куда-то в город, потом вернулась с новым платьем и туфлями, почти счастливая. Мы с Валерой съездили на переговорный пункт, связались с Москвой. Я позвонил жене, сказать, что жив пока, но тут в разговор вклинился Венедиктов – просто прервали разговор, и потребовали, давай, мол, интервью «Эху Москвы». Я, честно говоря, промямлил что-то, но Яков был молодцом, отбарабанил как надо и что надо. Он вообще везучий, Валера. В Армении мы были - он медаль получил, за репортажи из Белого дома в 1993-м – орден, за Буденновск – опять орден. Сейчас работает главным редактором «Новых известий». Молодец.
Я, конечно, ни хрена не получил, но это, наверно, справедливо. Если каждому давать, поломается кровать. Да и дорога у каждого своя, кто-то ходит по освещенной стороне улицы, а кто-то по другой.
Кстати, во время этой долгой поездки среди прочего я упомянул, что хорошо знаю и даже нахожусь в дружеских отношениях с Русланом Саидовым и Антоном Суриковым, более известным на Кавказе под своим черкесским именем Мансур. Это услышал Асламбек. Уже в Хасавюрте он подошел к Басаеву и, не отрывая от меня глаз, стал что-то ему говорить. Басаев тоже начал меня внимательно разглядывать.
Когда прибыли в Зандак, Басаев отвел меня в сторону и сказал: «Передай Руслану и Мансуру, что я оказался прав, а они – нет». Я переспросил: «В чем прав»? «Они поймут» - ответил Басаев. Оказалось, что Саидов и Суриков когда-то безуспешно доказывали ему невозможность одержать победу над Россией, но Буденновск убедил Басаева в обратном.
На обратном пути, из Чечни в Новолакск, на блок-постах нашему автобусу отдавали честь.
На обратном пути мэр Махачкалы задержал вылет самолета на два часа, устроил в вип-зале аэропорта небольшой стол для «дорогих гостей» - для депутатов, конечно, но и нас с Валерой накормили, за что спасибо.
В Москве шел дождь. В аэропорту нас никто, понятно, не ждал – приехал только Юшенков с микроавтобусом и всех погрузил. Мне повезло больше других – за Осовцовым приехала его жена, Наташа Алексндровская, тогда столичный депутат, на служебной «волге», и они меня домой и подбросили. Приехал домой, а у жены виски седые…
окончание следует
Почему людям изменяет Родина? (ч.2)
|
|
