Terra incognita: туркменский дневник

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

АШХАБАД - ГОРОД КОНТРАСТОВ

Итак, мой журналистский энтузиазм принес неожиданные плоды. Я - в числе «избранных», (как нам сказали!), и чьи биографии перед выдачей визы в посольстве изучили вдоль и поперек. И вот, буржуазная роскошь материализовалась в умиротворяще журчащий фонтан, с белоснежно- розовой отделкой, с мерцающей подсветкой: изумрудные, сапфировые, рубиновые капли рассыпаются бесконечным каскадом под нежные звуки  блюза. Я с любопытством разглядываю мраморный барельеф, вокруг фонтана: эпические всадники на вздыбленных конях несутся в атаку.

Регистрация нашей делегации в «Огузкенте», пятизвездочном отеле Ашахабада, - процесс не быстрый. Мы - в числе первых гостей, которые принимает этот отель. Возведенный за два года и 270 млн. евро французской кампанией Sofitel отель класса luxury, носит название «страны Огузов», то есть, тюрков, когда Огуз-хан из эпоса XV века был национальным героем туркменской нации.

Сам Огуз - хан на бронзовом скакуне служит отличным  land- mark ориентиром на автотрассе к отелю. Всадника, зажавшего в одной руке хлыст, а в другой руке - поводья вздыбленного коня, видно издалека. Героя тюркского эпоса окружает целый табун пасущихся под дождем фонтанных капель, бронзовых лошадок, так что вблизи хан Огуз выглядит чем-то средним между пастухом и цирковым джигитом. Сами же туркмены именуют шедевр фонтанного искусства «сороконожка», по общему количеству конских копыт. Манера переименовывать достопримечательности Ашхабада «по ногам», устойчива. Так, например, монумент независимости, чеканящийся на туркменской монете, в народе именуют «восьминожкой». Раньше, во времена Сапармурата Ниязова, чья золотая фигура поворачивалась на особом постаменте на 360 градусов вслед за идущим по небу солнцем, символом независимости страны была «трехножка», украшенная золотым туркменбаши. Однако, нынешний президент Туркменистана, решил покончить с допотопными «культами личности», золотого туркменбаши демонтировали, а независимость государства вместо «трехножки» стала символизировать «восьминожка» с копьевидным шпилем и широкими, как у Эйфелевой башни, лапками.

Ведущим принципом государственной политики Туркменистан провозгласил «нейтральность», и главная газета страны, финансируемая администрацией Президента, так и называется, «Нейтральный Туркменистан». Не в пример прежнему президенту Ниязову, который собрался даже переименовывать месяца года, новый глава государства, держит курс на «цивилизованную культуру», и разрешает себя именовать в прессе просто «уважаемым президентом», без всяких громких титулов вроде «туркменбаши». Впрочем, столица Туркмении, на всех русскоязычных документах деловой переписки пишется с орфографией «времен отца народов- туркменбаши Ниязова», - «Азгабат». Мы же, чтобы не запутывать нашего читателя, вернемся к привычно- советскому написанию города.

Заполучив вожделенный электронный ключ от номера, я вхожу в бесшумный лифт: через стеклянные стены фонтан напоминает мерцающей цветок новогодней гирлянды. Едва я втаскиваю чемодан в номер, объявляется горничная: все ли меня устраивает? Я любопытствую, чем мой полу-люкс отличается от люкса, и узнаю, что всего лишь количеством кроватей, для люкса их полагается две, а здесь «всего» одна кровать, впрочем, такого размера, что на ней не тесно будет и втроем, даже при занятиях акробатикой. Влезть на спальное ложе можно лишь со специальной  бархатной скамеечки, словно перед тобой не кровать, а гигантская лошадь. «Еще у нас есть номера «люкс-престиж», - отмечает горничная, там кровати находятся за перегородкой, так что получается приемная для переговоров и встреч высоких гостей... а простые смертные (она пристально смотрит на меня), в «Огузкенте» не останавливаются. Еще есть «президентский люкс», но это уже целая квартира!».

Я сдержанно благодарю горничную за экскурс в устройство отеля. Привыкшая в журналисткой практике к спартанским условиям работы, я, однако, искренне радуюсь роскошной гамме интерьера: белоснежный потолок с золотым орнаментом по периметру, пышный ковер, перламутровые шелковые гардины, рабочий стол цвета слоновой кости, и живописные картины маслом с белыми лилиями и с дикими куропатками возле озера. Все это создает радостное настроение. Тщательно продуманная подсветка интерьера позволяет с помощью тач-пода выбрать шесть типов освещения номера, и каждый раз номер смотрится как совершенно другой!

Напротив кровати я обнаруживаю бар с хрустальными бокалами и плоскоэкранный телевизор, транслирующий все мировые телеканалы: российские, американские, британские и даже иранские, и с удовольствием щелкаю переключателем. Наигравшись с этим, выбираюсь в прихожую, и начинаю развешивать в шкафу, оснащенном подсветкой, свои костюмы, пытаясь рассчитать, чтобы количество вешалок совпало с количеством моих платьев. Огромное зеркало в бронзовой оправе, обрамленное хрустальными бра, отражает этот глубокомысленный процесс.

         Ванная, отделанная зеленым мрамором, с золотыми вензелями, и величиной с однокомнатную квартиру, - воистину для кинозвезды! Я погружаюсь в белоснежный махровый халат и ступаю босыми ногами на пол с автоподогревом. Изумрудная ванна похожа на маленький бассейн:  вот и парадокс туркменского менталитета. В стране, львиную долю которой занимают пески Кара-Кумов, и вода ценится на вес золота, отсутствуют счетчики на воду. Не только отели класса «люкс», но и центральные улицы Ашхабада украшают фонтаны, бьющие днем и ночью, и что самое поразительное, вода не включена в стоимость коммунальных платежей!

Зато электроэнергию здесь считают копейка к копейке, вернее, моната к монате, и тенге к тенге. Свет  - главная составляющая коммунальных платежей, да и в отелях электропитание включается лишь при наличии в специальном гнезде гостевой карточки, так, что, уходя из номера, фотоаппарат или видеокамеру на зарядку не поставишь.

Как заметил в неформальной беседе один из сотрудников Минэкономики Туркменистана: «Мы стоим одной ногой вровень с цивилизованными странами, а другой ногой остаемся в советском времени. Коммуналка, квартплата символичны. Городской транспорт почти бесплатный. Высшее образование - бесплатное, конкурсное. Страховая медицина тоже бесплатная, за деньги только стоматология. Государство жестко контролирует бизнес...»

Если французский король- солнце Людовик XIV объявил, что государство - это он сам, то нынешний президент Туркменистана мог бы сказать, что государство- это клан ахальских текинцев.

Туркменская нация - это миф. Такой нации, по мнению многих этнографов не существует, есть союз тюркских племен, объединенных единым языком и территорией, который состоят из родов и кланов, испокон веков, враждующих друг с другом за высшую власть в стране.

Клан ахальских текинцев вошел в костяк администрации президента Сапармурата Ниязова, и неудивительно, что ахалтекинский скакун, фактически родовой символ этого клана, с провозглашением независимости Туркменистана оказался на гербе страны. И сегодня, при новом президенте, Бердымухаммедове, выходце из Геоп-Текинского района, которого сами туркмены, учитывая его медицинское образование, в шутку именуют «главным стоматологом страны», тот же самый клан остается у власти.

Принцип племенного распределения должностей в Туркменском руководстве никогда не нарушался все время «эпохи туркменбаши». В последние годы к этому  принципу административного управления страной еще добавилось и то, что Туркмения  занимает четвертое в мире место по добычи газа. Влияние «газовой элиты» в администрации нынешнего президента довольно велико.

Именно текинцы сегодня контролируют три четверти высших государственных постов в стране. Так было и при Ниязове. С представителями других кланов еще Ниязов установил принцип «разделяй и властвуй», и этот принцип перешел его преемнику. При попытке их прорваться в государственную элиту, Ниязов обходился немилосердно, отправляя в тюрьму или эмиграцию. Текинский клан при Ниязове набрал такую силу, что когда после его смерти журналисты заговорили о разгоревшейся «клановой борьбе за власть», то это выглядело преувеличено неестественно, как если бы про костер, разведенный для шашлыков, писали как о разбушевавшемся  лесном пожаре. После смерти Ниязова  никто не выходил с митингами на улицы и не заявлял о правах и свободах, - текинский конь, символ правящего клана, продолжал скакать по изумрудному полю государственного флага. 

Клановая структура характерна для всех среднеазиатских государств, это историческое наследие, которое может приобретать как очертания гражданской войны, как в Таджикистане, а может и приобретать характер консолидирующего национального начала. 

Власть «газовой элиты» в администрации нынешнего президента набирает силу. По сути, нынешнюю государственную политику во многом определяют закупочные цены на газ, - ведь Туркмения по экспорту газа занимает второе место среди республик бывшего Союза.

Государственные учреждения в Ашхабаде, в которых переплелись интересы государства, текинского клана и газового бизнеса, величаво возвышаются мраморными небоскребами, украшенными восточной золотой вязью, в самых престижных районах города, как столпы  нынешнего  туркменского общества. 

Гостей туркмены любят принимать с воистину восточным размахом. Говорят, что для строительства «Огузкента» - отеля  президентского класса устроили целое переселение народов. На том месте, где выбрали место для роскошного «Огузкента» находился квартал хилых одноэтажных домиков, «частный сектор», существовавший здесь и в советские времена и напоминающий лачуги у моря нашего Крыма. Разбитые временем, примитивные одноэтажные хибары, крытые рубероидом и шифером, подсобное хозяйство с теплицами помидоров, баклажан и перцев, покосившиеся заборы, гуляющие по улицам куры и козы, - все это не соответствовало престижному виду из окон «Огузкента». Вместе с расчисткой строительной площадки, быстренько снесли и убогий  «частный сектор». Говорят, что людям дали на выбор: квартиры в новостройках или землю. Большинство предпочли земельные участки, так как привыкли копошиться в саду-огороде, и ощущать себя владельцами отдельного, хотя и убогого дома, а не жильцом «клетки с десятком семейств». Впрочем, маленький аппендикс от  старого квартала все же уцелел. Его отделяет от отеля широкий перекресток, и автотрасса, так что случайно забрести в этот допотопный район практически невозможно. Я же сделала это целенаправленно, изучая «город контрастов».

Сразу же обращаешь внимание на отсутствие всякой рекламы. Ни одного рекламного щита на улицах, никаких рекламных буклетов в магазинах. Чуть позже отметила и полное отсутствие рекламы на туркменском телевидении. Похоже, что «рекламного рынка», капиталоемкость которого такова, что за деньги и ради денег в нем запросто убивают (достаточно вспомнить Влада Листьева), в Туркменистане не сложилось, или же этому рынку осознанно не дают создаваться. 

Одноэтажные домики с потрескавшимися стенами, но вооруженные со всех сторон блюдцами спутниковой связи производят ирреальное ощущение. По национальному телевидению бесплатно транслируют лишь 4 канала, и все  они на туркменском языке. Чтобы смотреть российские каналы (а для многих аксакалов, помнящих советские времена, это важно) а также зарубежные вроде BBC  или CNN, приходится докупать «тарелку». Многие из жильцов убогих лачуг торгуют овощами-зеленью на текинском рынке, полном национального колорита. В магазинчике на  перекрестке двух улочек, столь узких, что здесь не  развернуться и одному автомобилю, стоит водоколонка, и возле нее, из лужицы пьют воду белые куры. В маленьком магазинчике, вход в который (видимо, от мух), завешивает клеенка, на одной полке соседствуют консервированные огурцы с помидорами, стиральные порошки, печенье в развес, леденцовые конфеты в больших картонных коробках,  щербет, желтоватый, похожий на кристаллы горного хрусталя, сахар, дешевые чайные сервизы, шампуни и предметы быта - электророзетки, переходники, открывалки, сеточки для чая, кухонные губки. Под большим и пушитым банным полотенцем - горячие туркменские лепешки, (видимо, чтоб не засохли и не остыли). В углу - бутылированная вода местного производства, турецкая халва и русские шоколадки.   

Я думаю, что неплохо бы купить сувениров, а для этого нужны местные деньги. Но вот беда, нигде - ни в отеле, ни в обменных пунктах русские рубли не меняют! Снять деньги с долларовой карточки типа VISA невозможно, банкоматов на улицах нет, а банкомат в роскошном «Огузкенте» не проявляет признаков жизни. У меня же, как назло, в наличности рублей куда больше, чем долларов. Единственное место, где можно их превратить в местные монаты - Внешэкономбанк, находящийся в  глухом районе, куда можно добраться лишь на  такси. В огромном мраморном небоскребе  с восточной вязью с меня берут загранпаспорт и вводят мои данные в компьютер. Отдав рубли и заполучив монаты, интересуюсь,  а можно ли снять в монатах же деньги с долларовой карточки типа VISА? Мне отвечают что, да, можно, и тоже по паспорту, который должен соответствовать фамилии, выбитой на карточке, в присутствии сотрудника банка при погонах  и в размере, не более чем 10.000 долларов, - валютный обмен строго контролируется государством.

Я возвращаюсь в свой  отель на такси, разглядывая  в окна машины достопримечательности города. Ашхабад производит впечатление «Летучего Голландца», и чем-то напоминает новую столицу Казахстана, Астану. Всюду - мраморные «небоскребы», отделанные золотым восточным орнаментом, очевидно, офисные здания, министерства и ведомства. Но где же жилые кварталы? Ни людей, ни детей, ни детских площадок... огромные  пустынные незастроенные  кварталы - «прогоны» автотрасс, на которых нет даже автобусных остановок. 

В центре города, рядом с министерством экономики- памятник Ленину. Никто не рискнул его снести. Этот гранитный монумент, поставленный еще в советские годы, с каменным вождем мирового пролетариата, указывающим денницей путь в светлое будущее, пережил даже золотого туркменьбаши, снесенного, как признак культа личности. А каменный Ленин и сейчас служит неплохим ориентиром для гостей Ашхабада.

Любопытно, что при возможности легко купить в Ашхабаде  необходимые для повседневного быта, вещи, никаких супермаркетов, вроде наших многоуровневых торговых центров, никаких подземных шоп-дворцов и автостоянок я не приметила. Нет здесь и развлекательных комплексов и даже намеков на игорный бизнес. В десять вечера Ашхабад словно «вымирает». Все сидят дома, с семьями.

Афиши кинотеатров приятно удивили. Во-первых, в прокате - отечественные фильмы, индустрия туркменского кино  уверенно противостоит натиску голливудской фабрики грез. Во-вторых, большинство фильмов, идущих в кинотеатрах предназначены для детей! И названия у них добрые: «Птица счастья», «Добрая примета», «Невеста в серебряном наряде», «Огузская легенда», «Трусливый батыр», «Родной ребенок». Сразу вспомнилось время, когда вместо нынешнего засилья в российском телевизионном прайм-тайме боевиков, детективов и мыльных опер были передачи, воспитывающие доброту и человечность, такие, как, «В гостях у сказки». Афиша кинофильмов печатается на последней полосе «Нейтрального Туркменистана». Другие же полосы  поражают тем, что с точки зрения медиа-«рынка» не скандально, следовательно, нерентабельно. Это - исторические и культурные события, полоса туркменской литературы, (фрагменты романов, повестей с краткой биографией автора), очерки о выдающихся восточных философах, музыкантах и поэтах.

Идеология советской культуры, военизированной дисциплины и мусульманства сливаются в Ашхабаде причудливейшим образом в совершенно уникальный конгломерат.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

ЗА ВЕЛИКОЙ ТУРКМЕНСКОЙ СТЕНОЙ

Звонок горничной разбудил меня в шесть утра. Чертыхаясь, и завидуя  «простым смертным», которые не живут в «Огузкенте», и их не будят в такую рань, я нырнула в душ. Затем, нацепив, по совету коллеги «юбочный костюм» вместо традиционного брючного, «чтоб соответствовать востоку», я отправилась завтракать. Соотечественники с сонными и отдутловатыми лицами, мучительно разгоняли сон свежевыжатым соком и кофе по-турецки. Я бы охотно променяла все эти круассаны, ананасы и персики в сиропе, многослойные йогурты, балыки и ветчины, французские сыры с зеленью и плесенью на пару часов сна на роскошной перине моей кровати, но... От досады я едва не кусала локти.

Внезапно в зал вбежал невысокого роста туркмен в невзрачном костюме  и прямиком направился к нам.  «Мы вас заждались!  - Радостно объявил он. - Автобус давно подан!». - «Черт побери! - Мысленно выругалась я, - И поесть-то не дают». 

В восемь утра мы торжественно плюхнулись в синие бархатные кресла. География мероприятия впечатляла, казалось, что в одном конференц-зале решил собраться весь мир! Американцы, забыв о международном терроризме, уселись на одном ряду с арабами, облаченными в белоснежные хитоны, и даже пытались с ними о чем-то миролюбиво беседовать. Немцы и французы оживленно искали  консенсус с казахами, узбеками и украинцами на ломаном английском. Неожиданно раздался треск и грохот: это представители Азербайджана отчаянно втаскивали на сцену огромный плакат, с фотографией книжки, в связи с ее презентацией на конференции. Рядом с плакатом установили коробку с частью тиража. Это был дорогостоящий фотоальбом о конном спорте с комментариями самого президента Туркмении. Хитроумные азербайджанцы проявили чудеса дипломатии, переведя этот фотоальбом на свой язык, и громкогласно объявили со сцены, что теперь они «будут дружить государствами!».

Потом появились загорелые военные в форме для парадов, объявившие, что они «только вчера прилетели с Чеченской границы», и заняли целый ряд у трибуны. Они слишком неформально и улыбчиво для военных раздавали визитки. Оказалось, что, несмотря на принадлежность к погранвойскам, все они еще и занимают высокие посты в федерации конного спорта...

Часы пробили полдесятого, а конференция, назначенная на девять,  не начиналась. Со скуки я отправилась в холл, где уже сервировали стол для кофе-брейка. Однако, моя попытка выпить чашку кофе была жестко пресечена - меня мгновенно словили за локоть и бесцеремонно втащили обратно в зал. Я расстроено сообщила об этом соседу. «Туркмения - страна военизированная, здесь нет вольностей!» - последовал четкий ответ. Мы познакомились. Сосед назвал себя ученым из Беларуси и представился Юрой. Поправив дорогой галстук, он помахал в воздухе рукой, украшенной золотой цепью, мол, расслабься и получай удовольствие! Тогда я решила убить время чтением материалов конференции. В сборнике тезисов по конному спорту. Бросился в глаза доклад «лошадь в поэзии», видимо, фрагмент чьей-то филологической диссертации.

В десять часов конференцию объявили открытой. Каждый выступающий, выходя на трибуну, пел во что горазд, переводчики пыжились изо всех сил, переводя эти «размышлизмы о жизни» на рабочий язык конференции - английский. Умильно прозвучал доклад из Афганистана о том, как развивается национальная афганская игра в конное поло, и как Афганистан гордится своими лошадками. - «И мы тоже гордимся нашими лошадками!» - Прозвучало эхом на туркменском, узбекском, казахском, армянском, азербайджанском... На фоне всего этого доклад нашего ученого-практика о спортивной работе с молодняком ахалтекинской породы и  корреляции по «напрыгиванию» фокус- группы в России и в США, и эмигрировавшего десять лет назад во Флориду, отличался такой наглядностью и логикой, что «нашего человека во Флориде» немедленно пригласили в президиум. И он вполголоса пошутил, что «спать не дали- послали на витрину».

В перерыве на участников конференции, конечно же, напали, местные тележурналисты, чтобы вечером осветить это событие на телеканалах в жизнеутверждающей советской тональности. После обеда, в котором к мантам и плову на отдельных блюдищах подавались такие горы зелени, как если бы мы сами были лошади, нас повезли в национальный музей. Здесь на четыре этажа простирались ковры с тюльпанами, вершинами Копет-Дага, и джигитами, а также золотые и серебряные дары, обильно усыпанные драгоценными камнями. Англичане и немцы качали головами, цокали языком и щелкали массивные «сувениры» на фотоаппараты.

Запомнился монумент независимости - алмазная «восминожка», выполненный, как значилось на подписи к экспонату, из чистого золота, и украшенный 140 бриллиантами по полкарата каждый, что придавало «восьминожке» сходство с диадемой. Лично я запоминал бриллиантовую «восьминожку» видимо еще и потому, что остальные экспонаты, тоже золотые и серебряные, представляли собой повторяющиеся вариации знакомых сюжетов: хищно разинувшие пасти львы - орлы, горделиво распушившие хвосты павлины, и бешено скачущие ахалтекинские «небесные кони».

Вечером я сделала отчаянную попытку связаться с Москвой. Всякий роуминг в этом закрытом регионе мира отсутствовал. Сам факт того, что никакой мобильной связи, кроме  местной тут не существует, поверг меня в шок. Я немедленно почувствовала себя за хребтом Копетдага как за «великой туркменской стеной». Мне объяснили, мол, мудрые туркмены не хотят зависть от иностранных «воровских» мобильных кампаний. Еще при Сапармурате Ниязове туркмены отказались от услуг МТС, а в недавнем прошлом - и от услуг билайн. Изолировать страну еще и от интернета, впрочем, не удалось, но доступ к «глобальной паутине» жестко  контролировался. Сколько я ни бродила по улицам Ашхабада, никаких интернет- кафе не обнаружила. Не приметила я и сети бесплатных туалетов с WI- Fi, то есть, «Макдональдсов». Очевидно, что мудрые туркмены и на рынке фаст-фуда решили твердо держать оборону от американской жратвы, предпочитая развивать свою сеть закусочных с любя- кебаб и пловом, и без всяких там интернетов. Еще в одной из своих первых речей и обращений к народу в 2007 году  нынешний президент Туркмении пообещал развивать сеть Интернет-кафе. Однако, налицо обратное, цены на доступ к «всемирной паутине» для простых туркменов заоблачны, связь- неустойчивая и медленная, и всего 1%  населения имеет домашний Интернет. И тем больше я заценила наш отель, оборудованный Интернет-залом. И вот, я уже прошу сотрудника бизнес-центра помочь мне  разобраться с компьютером, и он, любезно открывая сервер «mail.ru» с русскоязычной лентой новостей, озадаченно читает вслух заголовок: «Москва- город бомжей». - «Что такое «бомж»? - Недоуменно спрашивает он у меня.

Бизнес-центр отеля, состоящий из четырех компьютеров и двух телефаксов, забит с утра до ночи желающими сообщить о себе весточку «на волю». Каких языков и диалектов тут только не звучало! Впрочем, уже в первый же вечер громкогласный баритон, обильно усыпанный идиотскими шуточками, матом и вульгаризмами, как я предположила, какого-то нового русского, заставил меня поморщиться. «И сюда новорусское быдло со своим чванством проникло! Поселились в Президентском отеле! Зажрались! Деньги некуда девать! - подумала я, - Вот допечатаю письмо и попрошу этого плебея говорить потише». Однако, не успела я закончить письмо, как вульгарный баритон неожиданно сменился игриво- вкрадчивой интонацией. «Как, Анна, и вы здесь? Письмо пишите? А какие у вас дальнейшие планы на вечер? »  Передо мной стоял ученый из Беларуси, Юра. Я деловито кивнула головой: «Мои дальнейшие планы - обширны и масштабны. И там, увы, есть не все, что хотелось бы». - Отрезала я, и с раздражением подумала, что этот «ученый» сюда приехал отнюдь не за наукой.

Полагаю, что все телефонные переговоры прослушивалась соответствующими службами, но многим из нас на это было напревать, лишь бы качество связи оставалось приличным. Раскладка клавиатуры на компьютерах, была лишь на латинице, так что мои московские знакомые нимало удивились, получив от меня из Ашхабада письма на английском.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

О ЖЕРЕБЦАХ И МУЖСКОМ ШОВИНИЗМЕ

Горничная разбудила меня телефонным звонком в три часа ночи. «Вчера будили в шесть, сегодня - в три, если так и дальше дело пойдет, можно будет спать не ложиться вовсе», - мелькнуло в голове. К четырем утра я кое-как успеваю привести себя в порядок, облачиться в бархатный костюм и спуститься в холл, к тихо журчащему фонтану. Наш респектабельный отель с сияющими люстрами, целыми дворцами хрустальных призм над головой и толстыми глухонемыми коврами, разлитым в воздухе ароматом лилий и гирляндами живых цветов на receptions, диктует правила поведения: люди двигаются здесь осторожно, как если бы все вокруг было из венецианского стекла и японского фарфора. И, тем не менее, за очередную раннюю побудку хочется крепко выругаться, не взирая на правила приличия. В злых выражениях лиц заспанных коллег это желание звучало весьма отчетливо.

«Завтракать будем на ипподроме», - Неожиданно я услышала знакомый голос, принадлежащий белорусскому «ученому», Юре. «Может, это шутка?»- Пожала плечами я, - «Да что ты! Здесь все серьезно, все по-военному. Разве служба безопасности страны станет будить нас в три часа ночи без особой надобности?».

В пять утра нас уже транспортировали к месту действа, - новому ипподрому Ашхабаду, украшенному портретом президента на коне. Темень была такой, какая возможна только в южных широтах: звезды усыпают хрустальными кристаллами бархатный небесный купол, а, вынув блокнот и авторучку, не разберешься в собственном почерке. Впрочем, даже в полумраке был отчетливо различим бордовый «штакетник», растянувшийся на несколько километров. Туркменских девушек, облаченных в платья из темно-красного бархата согнали сюда со всего города. Бедняжки переминались с ноги на ногу, пытаясь согреться в промозглой мгле наступающего утра. Вторым рядом- за девушками стояли  бравые туркменские джигиты и представители службы безопасности «в гражданском». Они обреченно держали в руках гирлянды белых и красных шаров, а также зеленые национальные туркменские флаги. Нас повели  толпой к металлоискателям. «Фото, видео, мобильные телефоны есть с собой?»- строгим тоном, почти как «оружие, наркотики?», спрашивали стражи порядка. Телефон в силу его бесполезности, я разумеется, оставила в  гостиничном номере. Мои же нерасторопные коллеги, прихватившие с собой зачем-то глухие к роумингу мобилы, вынуждены были сваливать их прямо в кучу возле входа. «Как они потом найдут в этой груде именно свой мобильник?» - С ужасом подумала я, но что тут поделаешь: инструкция есть инструкция. После того, как с помощью ракеты, наводящейся по сигналу мобильного телефона, был физически устранен Джохар Дудаев, спецслужбы всего мира сделали выводы.

К фотоаппаратам и видеокамерам местные спецы отнеслись гораздо лойяльнее. Впрочем, одна наша фотографиня, вооружившись длиннофокусным объективом, имела неосторожность сфотографировать горы в рассветной дымке. К ней немедленно подошли «двое в штатском» и попросили показать результат съемки. Недоумевая, она послушно перевела камеру в режим просмотра изображения. «Хорошо, идите, но наши машины и номера не снимайте!» - Последовала жесткая команда. - «Какие машины?» - «Наши, служебные. Они как раз там, куда вы наводили объектив. В лесочке. Видите?». - «Ой, спасибо, что сказали. Я машин-то никаких и не заметила даже. Засмотрелась на горы».

Открытие конного шоу с участием Президента было назначено на семь утра, так что нам  срочно потребовалось придумать, чем же развлекать себя полтора часа на трибунах. Мое внимание неожиданно привлекла дородная дама лет сорока пяти, под огромной, как зонтик, шляпой. Одета она была неестественно вычурно даже для английских скачек: прозрачное розово- серое шифоновое платье, под которым отлично проглядывалось нижнее белье, черные по локоть перчатки, и комично- тонкие на полной ноге туфли-шпильки. К моему изумлению, белорусский ученый вскоре примостился под «зонтиком» странной дамы, и они о чем-то замурлыкали. Два «как бы одиночества» неожиданно «как бы нашли друг друга», усмехнулась я, и принялась наблюдать, как туркменские телевизионщики устанавливают видеокамеры.

Появление первого лица государства было подано местными телеканалами в советских традициях. Крупным планом показали, как президент страны, один, за рулем автомобиля, приближается к ипподрому. Он спокойно выходит из машины, (никакой охраны!) идет пешком через ипподром, (ни единого охранника рядом!), здоровается с аксакалами, с женами аксакалов, и, наконец, с «небесными конями», которых поочередно выводили для дефиле перед Президентом. Хронометраж телепрограммы, посвященной полностью ахалтекинскому коню, чье изображение украшает национальный герб Туркмении, впечатлял:  более часа.  Впрочем, во вкусе, музыкальности, отрепетированности и красочности этому национальному шоу отказать было нельзя, и когда я местной прессе говорила об этом добрые слова, то вполне искренне.

Уже к 11 утра все закончилось, коллеги чудесным образом выловили из картонных коробок возле металлоискателей свои телефоны, а «группа поддержки», растянувшаяся на пару километров развлекала себя тем, что  шумно лопала воздушные шарики.

Обедать нас привезли в немыслимо эффектный национальный ресторан: чего только не было на столах! Изысканные закуски, вазы с фруктами, мясные и рыбные деликатесы... Не было только вина и водки. И, удивительно, никому из моих коллег и не пришло в голову попросить официанта в этой мусульманской стране принести  к обеду алкоголь.

Моих коллег по столу звали Саша и Миша.  Один- генетик, другой- физиолог. «Да мы сами безлошадные!  - пожаловались они. - С лошадьми работаем, а своих верховых коней нет. Дорого лошадь держать. А откуда у нас деньги? Мы же ученые!» Я понимающе кивнула, раз признаются в том что «сапожники без сапог», значит, действительно ученые. Мы сфотографировали друг друга на память и обменялись электронными адресами. Я внимательно изучила протянутую мне визитку. «Институт коневодства. Отдел размножения» - значилось на ней. «Миша, зачем вы на визитке так себя обозвали?» - Удивилась я. - «А что не так? - Беспокойно замигал мой собеседник. - Никто из ученых не придирался...» - «Но вы же не только с учеными общаетесь. Наверно и с журналистами, как сейчас... Представляете, какой повод для шуточек получают журналюги!» Миша непонимающе пожал плечами: «Ну и пусть себе веселятся. На здоровье. А мы работать будем. С лошадьми, с верблюдами... А что вы так ехидно  улыбаетесь? Верблюды тоже к нашему институту приписаны! Нам сейчас надо перейти с диагностики по крови на ДНК-анализ...» - «Вам нравится наш отель?» - я решила чуть сменить тему, - «Понимаете, Анна, - прозвучал ответ, -  все эти дорогие отели иллюзорно наделяют человека непривычно высоким статусом. В этом их психологическая «ловушка». У человека кружится голова от собственной значимости, но это - мираж. Если нет любимого дела, если ты не профессионал, то шлейф мишуры и блесток улетучивается, как только сдашь ключ от номера... Да в каких только условиях мы только не жили! Даже в юртах, в палатках, в Туве и Хакассии! Ради науки!»

Я прониклась искренней симпатией к этим ученым- работягам. Отмечу, что среди всей нашей делегации они были, пожалуй, самыми умными и интеллигентными собеседниками.

После обеда нас отвезли в отель, и едва я успела сбросить уличную обувь, как раздался телефонный звонок. - «Анна, - с вами хочет поговорить Гульнара», - мелодично прозвучало на другом конце провода. Ах да, Гульнара! Как хорошо, что она позвонила! Я ждала этого звонка. Московский коллега, журналист и историк, несколько лет проработавший в Туркмении, просил меня передать Гульнаре свою книгу. Я предложила встретиться в «Огузкенте» - книга для Гульнары с авторским автографом лежала у меня на столе. Через час она приехала, лингвист и переводчик, в совершенстве знающая несколько иностранных языков. Я торжественно вручила ей книгу... Похоже, что у нас с ней в характере оказалось много общего, мы сразу же подружились и отправились бродить по Ашхабаду...

Гульнара сообщила мне, что «Огузкент» возведен в так называемой «новой части города», и поэтому в этом престижном районе даже подземные переходы отделаны мрамором. Нет ни пылинки - ни соринки на газонах...

- Но вы не можете поваляться на газоне в Ашхабаде, как в Париже или Берлине, -  грустно замечает моя спутница, - У нас военизированная страна, и едва вы присядете на травку, как вам подойдет милиционер и скажет о нарушении общественного порядка...

Поначалу я думала, что милиционеры, патрулирующие днем и ночью «Огузкент», специально к нам приставлены на время прилета нашей международной делегации, приглашенной на конференцию по конному спорту. В списке была вся Европа, Америка и Канада, все страны ближневосточного региона и даже Китай. Не дай бог, какой теракт... Впрочем, оказалось, что никакого исключения из правила мы не представляем. Такой же контроль за порядком, и отлов подозрительных лиц - даже в отдаленных районах Ашхабада. Сами туркмены на мой наигранно- восторженный комментарий о том, что «милиция бережет покой и сон», замечают, что в Ашхабаде надо бояться людей лишь двух профессий: врачей и милиционеров. И те, и другие не работают бескорыстно, а за хорошие деньги способны на человека взвалить и хорошенькие проблемки, о существовании которых он даже и не подозревал.

- Не фотографируйте в Ашхабаде такие здания, как Министерство обороны, любые посольства, а также администрацию Президента. Это все- стратегические объекты. - предупреждает Гульнара.   

Обидно. Зато можно фотографировать белоснежные чудо- остановки для автобусов. Стеклянные дверцы, на фотоэлементах, бегущее табло расписания, и никаких коммерческих ларьков, никакого пива с чипсами! Только газетные киоски. Рядом просторные подземные переходы, в которых запросто развернется два грузовика, отделаны мрамором и кондиционируются! Говорят, что подобное еще практикуется и в Сингапуре.

Мы сели на первый же автобус, идущий в центр города. Стоимость проезда впечатлила: городской транспорт практически бесплатный. Билет на одну поездку стоит 20 туркменских «копеек», (тенге), а проездной билет на месяц - 8 местных «рублей»- монат. Для сравнения:  чашка кофе в городском кафе стоит порядка 8 - 10 монат,  фруктовый десерт- 5 монат. «У нас дешевый в мире бензин, - комментирует Гульнара, - общественный транспорт работает на «своем» бензине, Туркменистан добывает на Каспии нефть».

Это правда. Даже по официальной версии «Российской газеты» Туркменистан занимает первое место во всем мире по дешевизне бензина- всего 2 цента или 50 русских копеек за литр. (Вслед за Туркменией по дешевизне бензина идут Венесуэла- 3 цента за литр и Иран- 9 центов за литр). Впрочем, цена сырой нефти на продажу и для внутреннего рынка - различны. За счет этого - и защищенность социальной сферы в Туркмении, и госдотации. Коммунальные платежи «как при коммунизме», люди платят полностью только за свет, а стоимость водоснабжения и газ в ЖКХ дотируется государством. 

Мы выходим из автобуса и оказываемся на одной из центральных улиц. Перед нами - супермаркет, чем-то напоминающий «Седьмой континент», или «Рамстор», и любопытства ради мы туда заходим. Пожалуй, даже взыскательная хозяйка найдет здесь продукты по своему вкусу, как натуральные, так и полуфабрикаты. Овощи преимущественно свои, туркменские и стоят для москвичей смешно дешево, от 15 до 50 центов за килограмм. Мясо и колбасы, сыры и молочная продукция, бакалея и хлебобулочные изделия- туркменского производства. Но и импорта тоже много, преимущественно это деликатесы, рассчитанные на длительное хранение. Удивительно что большинство соков- российские. Практически весь шоколад везут из России, халву- из Турции, растительное масло из Ирана, Турции, арабских Эмиратов, специи- из Таиланда, лапшу - из Китая.

При этом, продуктовый рынок под неусыпным оком государства. Малоимущие и многодетные семьи получают бесплатно молоко и хлеб по определенным социальным нормам.

На выходе из магазина - отдел бижутерии, в котором я  покупаю себе бусы из розовых хрусталиков, а Гульнаре - браслет с горным хрусталем и жемчугом, отлично сочетающийся с ее деловым костюмом. Стоимость бус и браслета - смешная, а качество хрусталиков не уступает австрийской фирме «Swarovski»: (спортивные бальные танцы научили меня разбираться в качестве бижутерии). «К нам все эти украшения везут из Ирана, - Сообщает Гульнара, - Еще хорошую бижутерию делают в Арабских Эмиратах, и тоже привозят сюда, в Ашахабад. А в Чехии и Австрии, такое украшение стоило бы раз в пять дороже».

Возле супермаркета - уютное кафе, где любит собираться молодежь, Мы заходим туда пообедать, а заодно и примерить наши блестящие безделушки. В кафе - полумрак, китайские фонарики из бордового шелка с золотыми кистями бросают на деревянные столы красноватые отблески. Приглушенно звучат хиты «дискотеки 80-х», в том числе, и звезд советско- российской эстрады, да еще мелодично журчит фонтанчик: бронзовая девушка, переходящая по мостику реку, льет из бронзового кувшинчика бесконечную воду...

Нам приносят меню, заверяя, что любое горячее блюдо готовится  всего двадцать минут. Я решаю ограничиться «римским» салатом, а моя собеседница заказывает лосося на гриле. Цены раза в три ниже московских. Из посетителей - только мы вдвоем. «Это потому, что мы сюда пришли в рабочее время, - комментирует Гульнара. - Все на работе или на учебе.». С дисциплиной здесь строго, праздно шатающихся по улицам, не увидишь.

Милитаризованность общественного порядка Ашхабада усиливает ислам: 90% населения - мусульмане, а пить и курить Коран запрещает. За все время моего пребывания в Ашхабаде я не увидела ни одного пьяного, да и просто мужика, прохлаждающегося пивком. Срабатывают правила социального приличия. Удара по репутации и насмешек со стороны родственников, соседей и коллег здесь боятся как огня, и потому внимание атрибутике - огромное. Если ты работаешь в госучреждении, надо непременно соблюдать дресс-код, носить дорогую обувь и портфель или деловую сумку, часто менять костюмы и не менее раза в месяц бывать у парикмахера и стилиста.

Недавно ввели форму и для студентов, - национальный костюм. Девочки носят бархатные платья в пол, мальчики- тюбетейки. Многим выпускникам университета, когда формы для студентов не существовало, это кажется довольно забавным. Потом, устраиваясь на работу в какое-нибудь ведомство или коммерческую фирму, приходится резко менять стиль в одежде, раздаривать бархатные наряды родственникам, а себе собирать себе гардероб, сшитый по европейским лекалам.

Интересуюсь у Гульнары, многие ли девушки в мусульманском Туркменистане после института делают деловую карьеру? Она признается, что подавляющее большинство девушек получает высшее образование «по инерции», этот тон задал Советский Союз, когда во всех южных республиках резко заговорили об эмансипации и правах женщин. Однако, для большинства девушек семейные ценности перевешивают, и, еще на первых курсах ВУЗа они стремятся выйти замуж и родить ребенка, так что диплом становится пустой формальностью. Любознательных и образованных  девушек, которые строят профессиональную карьеру, (а к ним относится и моя собеседница) видно за версту, они европейским обликом и культурой в общении заметно отличаются от рядовых представительниц прекрасного пола. Но их не много. Мужчины привыкли чувствовать себя во всем собственниками, так что деловые леди чувствуют себя не в своей тарелке.

«Мне трудно поддержать разговор в традиционной туркменской семье, - признается Гульнара. На всех встречах звучит один и тот же вопрос, мол, когда выйдешь замуж и почему до сих пор не беременна?» Местная культура предполагает, что женщина должна быть фабрикой по производству детей, иначе муж возьмет себе в дом новую жену, и как же тогда не пропасть с голоду? Гульнара рассказывает, что ее бывшие однокурсницы, выбравшие «традиционную культуру», быстро увяли, и теперь с возмущением  и завистью критикуют ее: «как ты можешь раздеться перед массажистом! Зачем ты ходишь в бассейн, где на тебя чужие мужчины смотрят в купальнике!» Превращенная национальными традициями в фабрику по производству потомства, туркменская красавица уже к своему традцатилетию превращается из гибкой тростиночки в дородную матрону, обрюзгшую и уставшую от постоянного возни на кухни и в детской. Считается, что платье туркменской невесты должно быть таким, чтобы пройти через обручальное кольцо, и, в сущности, эта метафора недалека от истины, - экспериментировала на собственном летнем платье- «перчатка», сшитое из тонкой бифлексовой ткани. Однако, похвастаться подобным платьем многие туркменские девушки которым «за тридцать» уже не могут, многочисленные роды, отсутствие занятий спортом и фитнесом, привычек к низкокалорийной пище (все это не совместимо с «многовековой традицией»), вынуждают их сменить стиль в одежде, и они начинают кутаться в платки и шали наподобие русских павлово- посадских.

Ислам предписывает женщине исполнять роль «обслуживающего персонала» при муже, не проявляя самостоятельность даже в мелочах. Туркменка обязана за обедом есть только то, что ест ее муж, весь свой образ жизни подстраивать под мужа, и непременно носить на голове платок, и закрытый национальный костюм со штанишками, из бархата или флокеда, - ни дай Бог, посторонний мужчина увидит полуобнаженную ножку! В туркменском цирке, где нам продемонстрировали искусство джигитовки, вышла забавная сцена.  Туркменки в расшитых золотыми блестками, платьях с традиционными «штанишками», закрывающими ножки, «украшали» своим танцем местных джигитов, гарцующих на ахалтекинских конях. Известная на весь мир, немецкая фотографиня-анималист Габриэль Боше, член нашей делегации, желая сделать эффектный кадр, попросила одну из танцовщиц позировать ей в роли амазонки. Симпатичного джигита она пригласила держать коня «амазонки» за поводья, и, одновременно, коснувшись рукой ее очаровательной ножки в золотой туфельке, изображать на лице признание в любви.

От подобной просьбы лица обоих позеленели, и туркменка еле-еле выдавила из себя, что она, мол, не может выполнить подобной просьбы, ислам разрешает фотографироваться только с мужем, и то, без фривольных «любовных сцен». - «Но я прошу лишь, чтобы джигит коснулся вашей золотой туфельки- балетки!» - Удивилась фотографиня., - Переведите мою просьбу! Вы точно мои слова переводите на туркменский? Они все правильно поняли?!» - «Мы все поняли, но этого нельзя по исламу», - последовал ответ. Габриэль расстроено опустила фотокамеру и пожала плечами: «Не понимаю, как совмещать этот ислам с цирком, с искусством, с полуобнаженным телом, акробатикой, ярким шоу, эффектными костюмами? Не понимаю! Не будешь же все время  ходить по арене, как тень при  муже?»

Даже в таких открытых для общества профессиях, как журналистика, женщина старается соблюдать местные нормы приличия. Все телеведущие на телеканалах практически полностью закрывают волосы зеленым или белым туркменским платком, и одеты в глухое бархатное туркменское платье с длинными рукавами и подолом в пол. Коореспондентки предпочитают носить юбки, а не брюки, хотя любая журналистка знает, насколько это не удобно, и не удивительно, что в США, например, считается нормой, когда журналистка приходит в драных джинсах и с кофром наперевес к любому чиновнику, вплоть до Президента. Здесь же об удобстве в журналисткой работе никто не думает- национальный колорит важнее.

Манеры поведения традиционных туркменских девушек с европейской точки зрения, подобны самоунижению. А здесь - это норма. Полностью зависимые в материальном плане от мужа, туркменские домохозяйки проявляют повышенный интерес к дорогим украшениям, и нет для них большей радости, чем выклянчить у своего мужа или родичей мужского пола новую золотую побрякушку. Свои просьбы, напоминающие мяукание голодной кошки, вымаливающей у владельца кусок мясца или рыбки, они продолжают с невероятным упорством, пока мужик, утомленный этим бесконечным нытьем, наконец, не швыряет им подачку. Тогда они с радостью несутся в ювелирный магазин, приобретая новую безделицу, которой вскоре суждено будет стать предметом зависти для какой-нибудь родственницы. И тогда шипеть начинает уже весь «серпентарий»: как тебе муж подарил новый золотой кулон с надписью «аллах»?! Я тоже такой хочу! Сами туркменки говорят, что подобная «традиция» к попрошайничеству в семье, не туркменская, но персидская, мол, до Ирана - рукой подать, это его влияние. Но факт остается фактом: женская зависть и злоба, как следствие материальной зависимости от мужа, сочится из всех «семейных очагов» непрерывным ядовитым потоком, женщины «традиционных семей» открыто завидуют куску в чужой тарелке, который,  как известно, всегда слаще.

Девушки, проявившие недюжинную профессиональную хватку, настолько не вписываются в подобную культуру, что вынуждены активно заводить знакомства за пределами страны, искать себе друзей через интернет. Многие из них стремятся уехать из Туркменистана.

Моя собеседница, Гульнара, рассказывает, что ей довелось работать переводчицей в Арабских Эмиратах, вот уж где  исламские нормы поведения проявляют себя в полном объеме! Так, женщина-арабка, даже если она работает с людьми, скажем, учительница, переводчица или журналистка, обязательно должна выходить на улицу в черной парандже поверх платья. Прав у женщины нет никаких, на девушку арабы смотрят как на вещь, которую всегда можно купить по выгодной цене. А во время поста, Рамадана, когда нельзя есть и пить с утра до вечера, и даже неверующие изо всех сил демонстрируют в обществе правила Корана, клянут Аллаха на чем свет стоит, но боятся, как бы кто тебя не увидел на людях утоляющим при свете дня голод или жажду. Гульнара рассказывает, как голодные «хитрецы» в Эмиратах, ловят в Рамадан машину, и куда-нибудь едут, а в пути стараются набить себе брюхо и напиться чаем из термоса, ибо Коран путнику и странствующему есть и пить в Рамадан не запрещает! В мусульманском Туркменистане, убеждена Гульнара, люди куда цивилизованное, в Рамазан все себя ведут так же, как и обычно, ибо если не будешь пить и есть, то как же тогда ходить на военную, гослужбу, или в коммерческую фирму? Никто из туркменов не боится, что его обвинят в недостатке веры, если увидят его в Рамадан днем в кафе с чашкой кофе. А вот в том что он «не на работе»- упрекнуть могут.

Власть туркменских мужчин над прекрасным полом, как и во многих мусульманских странах, отнюдь не во всем непреклонна и безоговорочна. Женщины держат в своих руках семейные бразды правления, но делают это хитро, демонстрируя на людях полную покорность главе семейства. Однако, после женитьбы сына, когда в доме появляется невестка, многие женщины начинают править жестоко и деспотично. Вся тяжелая домашняя работа достается невестке, и унижения со стороны туркменских «Кабаних»  и «Арин Головлевых» сыплются направо и налево! Сыновья своим матерям не перечат и своих жен от грубости свекрови не защищают, ибо Коран гласит,  что «рай лежит под ногами матери». Молодые невестки мечтают лишь о том дне, когда  они смогут поквитаться за годы рабства и отомстить свекрови за весь ее деспотизм.

И, тем не менее, те времена, когда Туркменистан был одной из республик Союза, наложили заметный отпечаток на менталитет туркменов. Слово «эмансипация» здесь не пустой звук.

Когда на волне «парада суверенитетов» Туркменистан провозгласил у себя целую галерею национальных праздников: день первой капли воды, день тюльпанов, день туркменского скакуна итп, то был в этом списке и день туркменской овчарки- алабая. Эта собака, которая даже во взрослом состоянии остается полудикой, и потому считается «живым оружием», высоко ценится в охранной службе. Вывозить щенков алабая без специального разрешения Консула из Туркменистана  запрещено. По иронии судьбы, почти все национальные туркменские праздники приходятся на весну, и День Алабая в календаре совпадал с 8 марта. Однако, продолжалось это не долго. Международный женский день 8 марта оказался сильнее, и эмансипированные женщины уверенно потеснили собак с туркменского календаря...

А вот лошади в галерее туркменских национальных ценностей оказались посильнее прекрасного пола. Лучше отели Ашахабда, включая и «Огузкент» украшены живописными картинами ахалтекинских коней. Золотые «небесные кони», чьи далекие предки паслись у предгорья Копет-Дага смотрят на Вас с туркменских ковров и с чайных сервизов, с предметов быта и женских  украшений. Золотой ахалтекинский конь по кличке Янардаг («Огненная гора») украшает национальный герб Туркменистана, хотя в среде коннозаводчиков и ходят ядовитые шуточки о том, что «гордость нации, вообще-то позор для нации», так как получивший экстерьерное звание «чемпион мира», туркменский жеребец Янардаг оказался бесплодным. Во всех туркменских школах изучают биографию этого коня, как раньше  в советских школах изучали биографию Ленина. Преподаватели  начальной школы обязаны поэтически рассказывать детям, что «чудо- конь Янардаг родился в первую весну туркменской независимости. Уже с первых дней его рождения стало очевидно, что его мать Торжественная и отец Лучезарный  родили уникальное по красоте создание, малышу дали имя, которое символизировало светлое начало пути возрождения нации» итп итп.

Конь для туркмена- это больше, чем символ страны. Это символ джигитской психологии, мужского шовинизма. В интерьере туркменской семьи может поразить, что вместо фотографий любимой жены и любимых детей стены дома украшены портретами отца семейства и... лошадей. Слово «джигит» тут произносится с такой же гордостью, как на западе, слово «миллионер». Для того, чтобы  все население Туркменистана на несколько минут затаило дыхание, а потом пустило слезу умиления и восторга, его президенту достаточно было в национальном костюме сесть на лошадь и проехать верхом пару кругов по Ашхабадскому  ипподрому. Тонко чувствующий менталитет своей нации, нынешний президент Туркменистана, решил подарить своему народу настоящее шоу; он галопировал на сером жеребце перед трибунами ипподрома, а в один из самых драматичных моментов ему на плечо сел белый цирковой голубь. Трибуны взревели овацией. Потом этот эпизод многократно показали по местным телеканалам и растиражировали в прессе. Я была свидетельницей того, как живо «простые туркмены» на текинском рынке, в кафе и в магазинах обсуждали этот эпизод. Белоснежный голубь, усевшийся на плечо главы государства, уверенно правящего конем, в мгновение ока превратил политического лидера в сверхчеловека, супермена...  

Официанты, наконец, приносят нам с Гульнарой заказ. «Римский салат», пропитанным майонезом, оказывается столь жирным, что я едва осиливаю  половину блюда. Зато моя спутница, похоже,  вполне довольна качеством форели на гриле. Пока она с аппетитом поглощает обед, в кафе незаметно входят двое молодых ребят, и усаживаются за соседний столик. Они берут кофе и сладкие десерты к нему. По московским меркам это  не по-мужски, где вы увидите в России, чтоб мужчины предпочли пиву и водке кофе с щербетом! Но самим джигитам, воспитанным в духе безалкогольного ислама, это отнюдь не кажется странным. Пару минут они с удовольствием поглощают щербет, время от времени бросая любопытные взгляды в нашу сторону. Наконец, они окликают Гульнару по имени.

Оказалось, что это ее давнишние знакомые, однокурсники по лингвистическому отделению университета. Один из них, молодой человек  в европейском деловом костюме по имени Рафкат, признался, что в студенческие годы был объектом насмешек. «Да, у него в дипломе об окончании ВУЗа говорится, что его специальность, - племянник декана!», - добродушно уточняет его приятель, как выясняется, однокурсник. Ни одни ни другой из дипломированных филологов по ВУЗовской специальности работать ни стали и недели. «Племянник декана» по имени Рафкат устроился менеджером в компанию по продаже швейцарских сигарет «Филипп Моррис», (кстати, именно эта компания стала первой иностранной табачной фирмой и на российском рынке), а его институтский друг - менеджером в автосервисную компанию. Ашхабад переживает российский кризис 90-х, когда все хотели быстро разбогатеть и не важно на чем, но непременно «делать свой бизнес». Обоим филологам диплом был нужен формально. Была выбрана «корочка», ВУЗа, самого доступного с точки зрения родственных связей. В Туркмении нет кланов в дагестанском или чеченском понимании этого слова, но родственные связи играют огромную роль. Таких, как Гульнара, осознанно выбравших ВУЗ да еще потом сохранивших верность специальности ВУЗа здесь единицы.

- Как вам Туркменистан? - Высокомерно осведомляется Рафкат, обращаясь ко мне, - Хорошо отдыхаете?

Я поясняю, что приехала не на отдых, а в командировку.

Он понимающе кивает.

- В следующий раз приезжайте к нам отдыхать. Слышали, есть такой курорт, Абаза? На Каспии? Прекрасное место, лечит все болезни! Мы туда каждый год едем в отпуск!

Я сетую, что в Туркменистан без визы не прорваться, а процесс ее оформления не менее сложный, чем «Шенген», да и сама виза, если ее делать «срочно» стоит 155 долларов! Цены на авиабилеты впечатляют, 18 тысяч рублей по маршруту «Москва-Ашхабад-Москва»! Стоит ли ехать на каспийский курорт Абаза, если есть безвизовая Турция, куда при условии раннего бронирования путевки можно на десять дней «скататься» всего за 15 тыс. русских рублей, и эта цена будет включать в себя и самолет, и хороший отель у моря с трехразовым питанием?

Мой собеседник непонимающе пожимает плечами, мол, что такое Турция с ее Средиземноморьем в сравнении с Каспием, где осетров на уху руками наловить можно! Я признаюсь, что меня удивило отсутствие всякой туристической рекламы, на улицах Ашхабада - ни одного туристического офиса. Рафкат понимающе кивает, а зачем туркменам куда-то ехать отдыхать за рубеж из своего замечательного климата? Ведь у них есть и свои горы, и свое море и жаркое солнце - все то, ради чего люди тратят на отдыхе деньги. Зачем им турецкие курорты, переполненные русскими, да европейцами, - слушать незнакомую речь? Он смеется. Уж если ехать за рубеж - то по делу, с той же Турцией получается отличный бизнес на продуктах питания, в основном, сладостей. Ели халву в Туркмении? Наверняка- турецкую! Зачем туркменам делать свою халву, если турки задаром отдают! Он опять смеется. С Ираном, с Египтом тоже можно хорошо договориться о поставках товаров в Ашхабад. Туркменское государство позволяет развивать бизнес- сектор. Отличная работа может быть с Эмиратами, сказочно богатой страной. С Европой работать сложнее - высокие оптовые цены, снобизм модных брендов, львиная доля цены - реклама... а главное, менталитет у европейцев совсем другой, чем у мусульман. Для бизнеса это тоже важно.

Во взгляде наших собеседников была и надменность и высокомерная оценка и напускное  равнодушие к нашим профессиональным успехам. Ведь мы для них были всего-навсего женщинами, значит, существами второго сорта.  Сам факт того, что Гульнара - одна из лучших переводчиц в Ашхабаде, и ей доверяли работу даже по линии Минобороны, а я - журналистка, приглашенная в Ашхабад на правительственном уровне, все это для наших джигитов, продающих сигареты и автозапчасти, не имело значения. Их воспитали в семье с традиционной установкой, что мужчина- это солнце в доме, а женщина- луна при нем. Джигит- это хозяин во всех смыслах слова, хозяин своей земли, своего дома и своей женщины.

- Не вижу хорошего в матриархате, советском пережитке. - пожал плечами Рафкат, - Женщина вынуждена принимать все самые ответственные решения, а потом она же  и страдает от этого! Патриархат и мачизм как жизненная философия куда адекватнее реальности! Мы уважаем наших девушек. Туркмения - единственная страна мусульманского мира, где женщина никогда не закрывала лица! Единственная мусульманская страна, где женщине разрешается ездить верхом!

- Все-таки, у тюрков, ваших предков, в культуре со славянами было больше общего, чем с вашими южными соседями- арабами?

- Мы тюрки, но далеко не европейцы. Мы дарим нашим девушкам цветы и конфеты, как и у Вас, как и в Европе, но при этом не теряем контроля над собой! Свои эмоции и темперамент надо показывать женщине с умом, так, чтобы она никакой хитростью не смогла завладеть душой и телом мужчины. Джигит всегда должен  оставаться свободным.

- Калым в Туркмении жив?

- Калым жил, калым жив,  калым будет жить! И официальный есть калым и неофициальный. Может, слышали, еще лет десять назад Ниязов принял закон о государственном калыме. Это означает, что если иностранец решил жениться на туркменке, то должен в госказну Туркмении внести 50 тысяч долларов, - это госкалым. А что? Самые красивые в мире девушки и кони - у нас. Мы их задором не отдаем!

Впрочем, продолжает Рафкат, молодая женщина хоть и красива, да обычно хитра и лжива. Лично он доверяет коням больше, чем женщинам. Вот парадокс: ездить верхом, а тем более, держать на конюшне своего коня из туркменов способны единицы, а вот поддержать разговор о лошадях могут все. Узнав, что вы из России, Вам немедленно напомнят, что и у Владимира Путина на конюшне есть прекрасный туркменский конь, которого ему подарил еще Сапармурат Ниязов (сейчас этот жеребец, буланый Вепадар стоит в частной конюшне «ШаЭль» под Владимиром). Покачав головой, туркмены отметят, что ахалтекинец, это самая дорогая лошадь, да впрочем, предмет роскоши не может стоить дешево, вспомнят, что далекие предки нынешних джигитов умели так воспитать жеребенка, что, вырастая, конь оказывался вернее собаки. При этом, сколько бы ученые единственного на весь мир, института коневодства (ВНИИК) ни бились с племенным учетом лошадей в Туркмении, так ничего и не вышло. Туркмены благодарны, что ВНИИК помог им восстановить практически уничтоженную в годы горбачевской «катастройки» породу, но уроков из этого туркмены не извлекли. Пусть себе Россия, как и прежде, ведет племенную книгу... туркменских жеребцов, а на родине ахалтекинцев аксакалы и слышать не хотят о племенном учете. У них другая задача - гордиться своими «небесными конями». И они делают это с воистину восточным размахом, в котором не находится места ни ДНК -лабораториям, ни ветпрививкам, ни тестированию лошадей по крови, ни прочему занудству. Да и зачем это, если сам президент страны, выезжая на сером жеребце перед восторженными трибунами, своим личным примером всему миру демонстрирует предмет гордости и престижа нации?

Итак, ахалтекинский конь, это больше, чем просто порода, созданная в Туркменистане пять тысячелетий назад, это символ патриотичной гордости, национального престижа и мужского шовинизма. Закрытость Туркменистана позволяет не просто сохранить этот древний менталитет, но и физическое выживание нации. Нежелание учитывать социальные ценности, и «правила игры», принятые в европейском или американском, да и нынешнем российском обществе предписывает туркменам внутреннюю, отгороженную хребтом Копет-Дага от современной цивилизации, жизнь. Туркменский джигит, первобытный и грозный, как гроза, попавший в воронку глобализации, будет неминуемо поглощен ею, и исчезнет как вид, оставшись лишь в мифах да в эпосе.

Мы допиваем с Гульнарой крупнолистный зеленый чай, который в Туркмению везут из Ирана, и прощально машем нашим джигитам рукой. Нам предстоит еще взглянуть на знаменитую «тропу жизни», проложенную в горах, протяженностью в марафонскую дистанцию (около 40 км) где по легенде, бегали трусцой чиновники самого разного уровня: так прежний президент Туркменистана решил ввести среди бюрократов здоровый образ жизни.

Однако, мы не успеваем словить такси - по дороге перед нами возникает книжный магазин, и я предлагаю зайти туда, ведь менталитет нации - это то, что  она читает. Готова спорить с теми, кто упрекнет меня в прямолинейности формулировки, мол, менталитет нации, гораздо шире, это и музыкальная культура и кино... Не скажите. Кино, и музыка в ее части, именуемой «эстрада», представляют собой торговлю эмоциями. А вот интеллект и особенность мышления, ценности и  идеалы способно отразить в полной мере лишь печатное слово.    

Магазин с книгами на русском языке, находится вблизи от туркменского госуниверситета. Книги подразделены на две категории, часть из них, в новеньких переплетах выставлена на витрине, и их можно посмотреть, обратившись к продавцу. Много «глянцевых» и подарочных изданий, среди них на видном месте и книги президента Туркменистана о лошадях с портретом главы государства верхом на ахалтекинском скакуне, включая и знакомую нам книжку, переведенную азербайджанскими дипломатами на свой язык. Другая часть книг находится в «открытом доступе», их можно свободно брать руками, и пролистывать. Среди книг много потрепанных, и букинистических  изданий, они стоят вразнобой, без всякой логики. Стеллажи книг производят впечатление «машины времени», среди них - по истории коммунизма, партстроительства и диамату. Вся история советской литературы XX века представлена здесь на одной полке - Каверин, Фадеев, Гладков, Леонов, Фурманов, Катаев, Олеша, Трифонов...  Стоят полные собрания сочинений классиков, на русском языке- Шекспир, Голсуорси, Флобер, Мольер. Среди них затесался и автор «дяди Степы» и российского гимна, поэт Сергей Михалков, в шести томах. Много книг по Востоку- история, культура, философия. А где же современные «рыночные авторы», как русские, так и зарубежные? Где американские фэнтэзи, русские детективы? Где знакомые нам российские издательства, чьи книги на русском продаются и в Европе?  Нет их - словно нет и в природе. Загадка?! Зато тем писателям, которых «выкинули с борта современности» в нынешней России - в Туркменистане возвращают имена. Парадокс... Я покупаю букинистическое издание А.С. Экзюпери: добротная «советская» верстка, вклейка документальных фотографий... в книгу включены любимые мной произведения «Военный летчик» и «Планета людей», эти повести французского писателя, изданные в приличном «жестком переплете» я тщетно искала в Москве. В столице на книжном рынке не так уж много писателей, в основном - «авторы»...

К «тропе здоровья» мы с Гульнарой приезжаем почти ночью. По дороге мы останавливаемся и фотографируемся с огромной мраморной фигурой Сапармурата Ниязова и его отпечатком руки его руки, вырубленном в камне, по восточной традиции. Кстати, подобный же гигантский отпечаток руки, только вызолоченный, я видела на смотровой площадке- бейтереке казахстанской Астаны, - это был отпечаток руки Нурсултана Назарбаева, с которой могли «поздороваться» все желающие.

Моросит дождик, и вершины гор уже сливаются с фоном темного неба. Добраться проще всего на такси, городской транспорт ходит редко. Такси в Ашхабаде в любой конец  города стоит один доллар, цена для Москвы - смехотворная. У подножья «тропы здоровья» льет воду искусственный водопад, и бьет фонтанчик. Тут же устроено безалкогольное кафе с прохладительными напитками, но оно не работает- мы приехали поздно. Начало «тропы здоровья» украшено круглыми, матовыми, похожими на маленькие луны, фонариками. Они понимаются двумя рядами вдоль огромных ступенек из слабо отлишлифованного мрамора, который через несколько десятков метров переходит в обычный известняк, с грубо вырубленными ступеньками, а потом - просто тропинку, ведущую вдоль предгорья Копет-Дага. Мы быстренько фотографируемся на мраморных ступеньках и бегом возвращаемся в машину, - накрапывающий дождик переходит в ливень.

В отель я вернулась около полуночи. На входе дежурил знакомый туркмен- швейцар, маленький и темнолицый, и он, видимо, решил развлечь свое однообразное стояние беседой, неожиданно обратившись ко мне:

- А я Вас помню! Вы из конной ассоциации! Зря вы так поздно гуляете по улицам! Джигиты украдут!

В ответ я буркнула что-то невразумительное и полезла в сумочку - за электронным ключом от номера.

- Хорошо провели вечер? Что видели? - Бодро продолжал туркмен, нарушая все правила приличия «швейцара».

Я ответила, что видела «тропу здоровья», Старый Ашахабад и еще много чего интересного, и все это мне показала подруга, туркменка-лингвист.  

От моего ответа глаза у туркмена округлились, и на мгновение он потерял дар речи.

- Подруга?  - наконец повторил он. - Вы гуляли с подругой? Зачем?! Вам нужен друг, а не подруга! Например, такой, как я. Что может быть хорошего в общения с женщиной?

- Вы же находите?! 

- Ну, так я же  - джигит!

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ 

ОБРУСЕВШИЕ ТЮРКИ: СВОИ СРЕДИ ЧУЖИХ

День начался с курьеза. Прогулявшая до поздна по ночному Ашахбаду, я и не знала, что во время моего отсутствия происходило в нашей «конной ассоциации», как выразился служитель отеля. А накануне, как выяснилось, вся русскоговорящая часть нашей делегации собралась в одном из номеров, чтобы с воистину русским размахом устроить «проводы ученого Юры в Белоруссию». Узнав подробности, я страшно обрадовалась, что мне не пришлось участвовать в этом ритуале. Мое воображение рисовало комично порезанные на газетке «нейтральный Туркменистан» куски вареной колбасы и дешевого сыра, маринованные огурцы и водка, притараненные из магазнчика «хозтовары- продукты» через дорогу от «Огузкента». И вся эта похмельная закусь почти наверняка была разложена на полированном столе из натурального ореха, и обставлена хрустальными бокалами, и чашками тонкого китайского фарфора, добытыми из бара, и стоимость одного сервиза превышала все «яства», вместе взятые.

Теперь я начинала понимать, почему  некоторых из наших «делегатов», преимущественно с дагестанской и таджикской внешностью, поселили в номер «Огузкента» лишь на условиях залога. Администраторы взяли с них под расписку по 300 долларов, мол,  это на случай, если вы ненароком что-нибудь разобьете в номере. Оскорбленные до глубины своего дагестанского самомнения, горячие горцы всем рассказывали эту историю, и обещали «прямо сейчас, в знак протеста вылететь обратно в Махачкалу».

Однако, служители отеля оказались мудры и прозорливы. Во время «проводов Юры» захмелевшие «делегаты» ненароком разбили пару бокалов и грохнули одну чашку, куда, за неимением граненых стаканов, вливали водку. И это было начало. Настоящее веселье началось, когда «ученый из Беларуси» уже пребывая в «жидком состоянии», пожелал ехать в аэропорт. Поскольку специально приставленные к нам люди были обязаны исполнять  подобные просьбы, Юре немедленно подали черный служебный Мерседес, и погрузили в него нехитрые пожитки горе- «ученого», а также его самого.

Дальнейшее видел только сам Юра, и сопровождающий его туркмен. Прибыв в аэропорт, белорусский «ученый» отправил чемодан в багаж, и, уже налегке, отправился на таможню. Здесь ему, как члену делегации, оформленной «на самом высоком уровне», дали «зеленый коридор» и Юре удалось быстренько просочиться через все кордоны. Лишь на самом последнем этапе, при посадке в самолет, когда особый пограничник начал искать фамилию Юры в списке «избранных» и приглашенных, «по линии администрации», чтобы вычеркнуть, мол, человек покинул территорию Туркмении, неожиданно оказалось, что Юра не может никуда лететь!

Стоит ли описывать дальнейшие злоключения несчастного «ученого»? Как он, уже будучи «под парами» совсем нетрансфортабельным, проходил и проползал все кордоны в обратном порядке? Как искали по рации и возвращали в аэропорт его водителя, уже успевшего покинуть аэропорт?  А самое главное, как вылавливали из самолета Юрин багаж, который уже почти улетел в Минск! Из-за катавасии с поиском нужного чемодана вылет самолета задержали на сорок минут!

И все это, по одной простой причине: Юра перепутал дату своего вылета.

Итак, утром, Юра, с кислым от недосыпа, и розовым от паров еще не выветрившегося алкоголя, лицом, на шатающихся ножках, предстал перед остатками нашей делегации. Иностранцев к тому времени уже успели увезти на какую-то экскурсию, так что возле отеля бродили толпой только мы, поздно просыпающаяся и завтракающая русскоговорящая публика. Нам тоже обещали  экскурсию «вторым составом» и на русском языке. Полненькая дама по имени Люба, сменила свою ипподромную зоноподобную шляпу на более компактное сооружение на голове, напоминающее гнездо, и со скучающим видом рылась в собственной сумочке. Наконец она выловила оттуда бутылку минералки, и, открыв ее, едва не залила все вокруг себя.

- Ой, - изумленно воскликнула она. - На платье-то наплевать! Главное, чтоб Юрина книжка цела осталась.

- Юра, это муж? - Я прикинулась непонимающей, помогая даме  спасти от промокания потроха сумочки, залитой минералкой.

- Нет, Юра это мой друг. Белорус. Такой хороший мальчик... Он мне книжку подарил, которую брал с собой, читать в дороге. Хороший детективчик! А муж - в Москве остался, полковник. Да я сама- спецназовец. Мы в «Альфе» с ним работали. Теперь лошадок разводим.

Но вот подошел и «герой» хроники.  

- Юрчик, дорогой, как же такое могло произойти? - Люба  улыбалась лисой, - что ж ты не посмотрел в билет, чтобы узнать дату вылета?

- Ага! До этого ли мне было? Туркмены покупали мне билет, и они должны были сказать, когда я лечу. А они этого не сделали!

- Конечно, Юрочка, это они во всем виноваты!

- Ну не я же! Что, я должен был еще и в билет смотреть?

Внимательно слушая этот содержательный диалог, генетик Саша из института коневодства, подмигнул мне, и философски заметил, тихо бросив в сторону Юры:

- Далеко пойдет. Академиком будет... 

О том, как проходила дельнейшая программа, рассказывать не буду,  похмельный синдром присутствовал практически у всех русскоговорящих «делегатов», за исключением ВНИИКовцев и автора этого текста. Возможно, именно поэтому у нас сил оказалось побольше, чем у других, и в то время, как наши коллеги, ссылаясь на «непрофильность программы» (нас везли в музей ковров), запросились с полдороги обратно в отель - отсыпаться, мы решили ехать на знаменитый текинский рынок, закупать дорожные сумки, ибо подарки щедрых туркменов уже не влезали в чемодан!  

Текинский рынок, напоминал «восточный базар» с элементами китайской одноразовой всякой- всячины. Предлагались сухофрукты  вразвес: кизил, вишня, дыня... орехи всех сортов. Тут же красовались и закрытые вакуумной пленкой, подарочные наборы с изюмом, орехами и курагой.  Большинство сувениров, впрочем, представляли собой декоративные тарелки, тюбетейки и ковровые изделия, - футляры для солнечных очков и для мобильных телефонов, кошельки, косметички... Купив с полдюжины сумочек для мобильников  - на подарки московским подругам, я решила пойти за специями. Мои же спутники прямиком направились в отдел, где продавались китайские дорожные сумки: сохранность презентов от руководства конференции их волновала больше всего.

Мы расстались. У прилавка со специями стояла темнолицая туркменка в зеленом платке, видимо, одна из тех, что живут в старом квартале одноэтажных лачуг, с водоколонкой, и козами, пасущимися на улице. Улыбаясь золотым зубом, она подробно рассказал, какую специю для какого блюда использовать, а затем гордо объявила: «я тридцать лет занимаюсь лечебными травами, что у вас болит?!». Я ответила, что у меня ничего не  болит, и туркменка, недоверчиво покачал головой, и расстроенная плохой продажей, попыталась всучить мне травы от простуды, желудка и авитаминоза, это, мол, бывает у всех. Я купила из вежливости и любопытства туркменский пожитник или бойданэ, который, как заверила продавщица, уникальное снадобье, лечит от всего на свете. На поверку чудо-травка, заваренная строго по инструкции - кипятком в пиале, оказалась редкостной гадостью, внешне похожей на кашу из проращенного зерна, и чудовищно горькой. Я подумала, что и в самом деле, проще прекратить болеть, какой бы тяжелой хворь ни была, чем продолжать истязать себя треклятым «пожитником».

Нагруженная кульками с приправами и сухофруктами, я вспомнила, что собиралась потратить свободное время на неформальное общение с какой- нибудь русскоговорящей туркменской семьей.

Культура у туркменов специфична. Ведь это, по сути, не нация, в европейском понимании этого слова, а тюркский многоплеменной союз, объединенный единым языком. Современные этнографы насчитывают от 9 до 14 племен на территории  современного Туркменистана. И это все - разные родовые или клановые группы, которых, по мнению специалистов не менее 5.000 и более половины которых составляют текинцы и йомуды. Еще в XIX веке, когда Туркмения перешла под юрисдикцию России эти родовые кланы вели себя совершенно по-разному, и если йомуды и марийские текинцы добровольно присягнули «белому царю», то ахалские текинцы провозгласили «суверенитет Туркмении», и устроили братоубийственную резню, пойдя войной против йомудов. После того как генерал Скобелев  взял Геоп-теке и сформировал знаменитый конный текинский полк, началось формирование туркменской национальной общности при влиянии российской и европейской культуры и на условии автономии туркменской земли. Но даже во времена Союза и существовании Туркменской союзной республики соперничество родов и кланов в Туркмении не прекращалось ни на день. Во времена Хрущева и Брежнева Туркменией правили выходцы из провинциальных кланов. Во времена туркменбаши - Нязова и провозглашения Туркменией своей независимости у власти оказался клан ахалских текинцев.

Туркменская семья, (друзья моих друзей), гостеприимно распахнувшая передо мною двери, была необычна своей принадлежностью к миру искусства. Художница Валентина и мастер по изготовлению ковров, Серго, познакомились еще в Москве, обучаясь в художественном училище. У обоих в семьях каких только национальностей не было намешано: армяне, азербайджанцы, грузины, туркмены, русские, украинцы... Сказать ли что они в полной мере себя ощущали туркменами? Вряд ли. На мой взгляд, в них было больше от русских, переехавших жить в Туркмению, хотя в действительности, Россия осталась для них в далеком прошлом, и прочно ассоциировалась с эпохой Союза. Хотели ли Валентина и Серго «зацепиться» за столицу? Трудно сказать. У Туркменистана и у России - принципиально разные «правила игры» в профессиональной карьере. Ни в советские, ни в нынешние российские, тем более, европейские «правила игры» супруги -художники не вписывались.

Но это не означало, что в Туркмении сделать творческую карьеру проще. Скорее, наоборот. Успех или неуспех определяет отнюдь не профессиональное мастерство, а просто  родство с влиятельными людьми. Подчеркну, не просто «дружба», а именно кровное родство. Потому-то в Туркмении принято устраивать такие пышные свадьбы. Забыв о таких понятиях как «любовь», родители потенциальных молодоженов решают, стоит ли им принимать в свое сообщество династию жениха или невесты? Этим-то и объясняется масштаб свадьбы и число гостей, приглашенных на нее, до 300 - 500 человек. Ведь это ритуал, суть которого в том, что два рода, объединившись, становятся новым, могущественным кланом! Все остальное, вроде традиции «умыкания невесты» - архаизм.

Вообще, традиции со временем неузнаваемо видоизменяются. Так, например калым в Туркмении в незапамятные времена выглядел как верблюдица или корова, отданные родителями жениха- невесте. Теперь же это деньги, и в среднем размер калыма составляет от 1000 до 10 тысяч евро. Плюс к деньгам надо непременно отправить в дом невесты новую мебель и  золотые украшения. Вообще, тема калыма в Туркмении необсуждаемая, а в советские времена он был под формальным запретом, поскольку нарушал права женщин и свободной любви. Однако, население всегда держало «руку на пульсе» и «размер свадебного подарка» передавался «по секрету» от семьи семье. Многонациональные браки не приветствуются.

Кому и с кем породниться - решают загодя, на совете аксакалов, а жениха и невесту о чувствах даже не спрашивают. Иногда, конечно случается, что «настоящий джигит» крадет красавицу-туркменку под покровом ночи, и уносит ее на лихом скакуне и крыльях любви к совместному счастью, но такое «геройство», как правило, характерно для джигита из бедного клана, у которого нет приличной работы, и который не может уплатить калым. Поэтому ничего, кроме родового проклятья со стороны родителей невесты голь-храбреца не ожидает. За помощью разрешать подобные конфликты, дабы они не переросли в кровную месть и вражду, обращаются к аксакалам, и те, как могут, улаживают конфликт.   

Внутри клана - семьи принято помогать друг другу и сообща решать сложные материальные и юридические проблемы, такие, как строительство дома, уход за фруктовой плантацией, оформление документов, связанных с недвижимостью, бизнесом. Надо ли говорить о том, что в Туркменистане как газо- и нефтедобыающем регионе все стремятся породниться с кланами, имеющими «выход» на Каспий? Хорошая невеста рожает много сыновей, а хороший отец семейства обязан их пристроить на «свои» делянки, в налоговую службу, в органы внутренних дел, в органы государственной власти, в юридические конторы... Потому-то так трудно в Туркменистане и в ВУЗ поступить, количество конкурсных мест ограничено, а «своих» много. Самые престижные ВУЗы, те, что дают специальности, востребованные во внешнеторговом направлении госслужбы.

Конечно, из этого правила есть исключения, как, например, семья художников Валентины и Серго. Никаких родовитых кланов у обоих в Туркменистане не было, зато был «советский менталитет», и это дало им возможность уехать в Москву, не привязываясь к многовековым корням аулов, как к якорю. Прожив целое десятилетие в Москве, и даже проработав даже несколько лет в системе высшего образования, преподавая русским детям основы живописи и графики, Валя и Серго приобрели вполне русские привычки. А потом почему-то национальные ценности оказались сильнее. Серго и Валентина приехали к своим дальним родственника- в Ашхабад. А их родные дети вновь решили попытать счастья за пределами Туркмении, воспрепятствовав всем своим нутром клановым туркменским правилам профессионального успеха. Сын Валентины и Серго, не долго думая, после окончания школы, решил учиться на программиста в Киеве, завоевание Москвы ему показалось делом неподъемным. На Украине  он женился, и в итоге уехал с женой на заработки на север. Работал в Мурманске, Норильске... писал родителям, что работа не из легких, но платят неплохо, да и с людьми проще найти общий язык, чем с туркменами, -  в Ашхабад молодая семья возвращаться и не думает.

Сами же Валентина и Серго живут в небольшой мастерской, выделенной им туркменским министерством культуры, и выполняют один за другим заказы по линии этого ведомства. Серго уже позабыл, когда он последний раз брал кисть в руки, для Минкультуры нужны ковры, в национальном духе, и он не отходит от станка, на котором они изготавливаются вручную. Правила игры жесткие. Либо делаешь то, что закажет министерство, и если чиновникам что-то не понравится в твоей работе, то будешь ее переделывать за счет своего времени и расходных материалов, пока чиновник не одобрит, либо можешь жить в «свободном полете». Но если ты «самореализовываешься», но в этом случае государство не даст тебе никакой поддержки, а в этом случае тебя ожидает жизнь впроголодь. Поэтому «свободных художников» в Туркмении нет, есть лишь ремесленники, работающие на более или менее престижные госзаказы. Живопись приравнена к производству, а творец - к мастеровому.

Каждый из живописцев и графиков, как по военной команде четко изображает то, что ему закажут «наверху». Прикажут рисовать галерею великих философов арабского мира? Будешь рисовать философов! Понадобятся пейзажи для зала ожидания аэропорта, или натюрморты для министерской столовой? Будешь рисовать натюрморты и пейзажи! При этом, срок изготовления работы - «вчера», а гонорары - смешные и «завтра». Все цвета, композицию и размеры картин - каждый штрих на мольберте приходится согласовывать с представителем государственной власти, ни шага ни влево - ни вправо! Иначе - расстрел, то есть, лишение гонорара.  

Открыть же частную мастерскую и выполнять дорогостоящие художественные заказы в милитаризованной стране не реально. Все художественные «звезды» Туркменистана хорошо известны всем и каждому, их имена печатает «Нейтальный Туркменистан» из номера в номер, и ни для кого не является секретом, что существуют эти «творцы» в рамках полного отсутствия свободы творчества, такова их плата за скромную господдержку и возможность иметь художественную мастерскую, формально- авторскую, а по сути, принадлежащую государству.

Неожиданно во время моего разговора с Серго о туркменских коврах (многие ковры из мастерской прямиком переезжают в министерства и ведомства), в зал входит священнослужитель, как  выясняется, настоятель православного храма Николая Чудотворца, отец Александр. Будучи в России, Серго и Валентина приняли православную веру, а сегодня, как выясняется, как раз православный праздник. 

Я  проявила искренний интерес и любопытство к православному храму в исламской стране. Отец Александр, пожав плечами, философски заметил, что перед Богом все равны, а сам он, как русский человек, может служить только православной вере. Оказалось, что он, в прошлом - моряк, пережил во вовремя морской службы такие кошмары и настолько разочаровался в людях, с их цинизмом и звериной жестокостью,  что у него  «было лишь два пути- стать бандитом или прийти к  Богу». Александр выбрал второе. «И что же, в стране ислама возможна карьера православного священнослужителя?»- Задаю я каверзный вопрос, - «Все возможно, если это угодно Богу», - звучит ответ.

Перед тем, как вернуться в отель, я решаю прогуляться по знаменитой аллее мудрецов и философов. Просторный бульвар с причудливо подстриженными вечнозелеными деревцами и фонтанчиками украшают бронзовые фигуры незнакомых мне мусульманских героев. Лишь по атрибутике вроде книг, циркуля или глобуса в руках я могу догадываться, кто передо мной. Среди этих выдающихся личностей я узнаю, пожалуй, только персидского поэта, математика и философа Омара Хайями, и почему-то вспоминаю его актуальные для нынешней России, строки:

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей

Уши крепче заткни, рот покрепче зашей

Веки крепче зажмурь, позаботься хотя бы

О сохранности глаз, языка и ушей.   

Да еще я вспоминаю туркменского поэта Махтумкули, весьма популярного в советские годы благодаря переводу Арсения Тарковского строк:  

Здесь дружба - обычай, и братство- закон

Для славных родов и могучих племен.

Отмечаю про себя, что на этой аллее мудрости нет ни одного героя, который не принадлежал бы к исламскому миру. Любопытно, что некоторые  выдающиеся мусульмане, жили в разные века, а, отлив их из бронзы, их установили на одном постаменте. Видимо, по принципу единства взглядов и деятельности.

Когда я вернулась в отель, мои добрые знакомые из института коневодства занимались высокоинтеллектуальной работой, а именно, паковали чемоданы. Генетик Саша, держа в руки нитку с иголкой, глубокомысленно втыкал ее в черную спортивную сумку:

- Вот! - Пожаловался мне он! - Одноразовая сумка! Не успели принести ее с текинского рынка домой, как по дороге у нее ручки оторвались. А мы еще думали в ней везти сувениры и дары оргкомитета... И вот теперь так мучаемся...

Глядя на страдальца и его перекошенное от непривычной работы лицо, я не выдержала:

- Дай сюда иголку с сумкой!

- Хочешь проявить геройство? - Он недоверчиво смотрел на меня, не шучу ли, - И ты даже сумеешь не сломать иголку об сумку?

- Посмотрим. Служу советскому...  исламу!