Накануне зачистки, которая ждет владеющую Россией силовую олигархию после смены власти (ну и что, что Путин забрал с собой в Белый дом основную часть полномочий? - верный ученик Медведев начнет быстро и молча возвращать их себе), самое время вспомнить жизненный путь грядущего политического покойника.
«Бригада», частью поглотившая, а частью вытеснившая «семью» из власти, вызрела в недрах ельцинской системы. Отрицая практику 1990-х годов по форме и риторике, путинский режим по сути своей стал реинкарнацией ельцинизма в новых, более благоприятных условиях.
Генезис силовой олигархии прост. В 1990-е годы бизнесмены нуждались в силовом обеспечении своих операций - от личной защиты до нападений на конкурентов. Наиболее значимые капиталы создавались без применения силы, за счет захвата госсобственности или перераспределения финансовых потоков государства, но преступность и беззаконие создавали потребность в частных силовых подразделениях. Бизнесмены соревновались друг с другом в переманивании отставников, но скоро поняли: ценность представителей силовых структур - в самой их принадлежности к этим структурам. Переход в коммерческие организации сокращал их возможности, так как они теряли способность использования государственных полномочий. Поэтому значительная их часть, оставаясь на госслужбе, работала на бизнес не только за деньги, но и за помощь в карьере.
Первой задачей, решенной этой социальной группой в масштабах страны, стала «зачистка» «дикой» оргпреступности, не связанной с коммерческой олигархией и опасной для нее. Одержавшие эту победу группы силовиков, воодушевленные, повысившие свой материальный уровень и служебный статус, начали осознавать и реализовывать собственные групповые интересы. Это породило «поход чекистов за собственностью» - установление контроля над предприятиями, тогда еще в основном среднего уровня, но уже в интересах самих сотрудников спецслужб, а не олигархов. Группировки, сложившиеся в силовых структурах, начали создавать свою финансово-экономическую базу, не зависящую от чужой милости, сделав ключевой шаг уже не только к коммерческой, но и к политической самостоятельности. По данным некоторых исследований, в массовом порядке этот шаг был сделан в середине 1998 г.
Синхронизация этого процесса с назначением будущего президента Путина директором ФСБ (июль 1998 г.) не должна трактоваться вульгарно, как своего рода проявление «роли личности в истории»: мол, пришел Путин, и научил «чекистов» крышевать бизнес не только для других, но и для себя.
Такой подход неверен не только в силу циничного упрощенчества, но и из-за несоответствия фактам. Так, контроль над бизнесом для себя примерно в середине 1998 г. начали, устанавливать представители не только ФСБ, но и других силовых структур, к руководству которыми будущий президент отношения не имел. То, что при этом в этих структурах не происходило смены руководства, подчеркивает глубинный, естественный характер данной трансформации.
Приход Путина в ФСБ сопровождался ее жесткой перетряской. Дефолт отвлек от нее внимание общества, но задним числом можно уверенно констатировать: усилия нового директора были направлены на реструктуризацию службы, а не на взаимодействие ее внутренних группировок с бизнесом. Поэтому Путин вряд ли был дирижером пробуждения «силового самосознания» и перехода силовиков с позиций обслуги коммерческой олигархии на позиции субъекта политики. Похоже, Путин стал не только наиболее высокопоставленным, но и наиболее адаптивным выразителем этой тенденции. Не он ее создал, но, вероятно, он ее «оседлал» и возглавил. Это произошло вовремя: дефолт резко изменил характер формирования крупных капиталов.
Созданная либеральными реформаторами и действовавшая все 1990-е годы модель обогащения (за исключением ряда изощренных творческих находок, еще ожидающих своих исследователей) сводилась к разграблению государства. Когда в ходе залоговых аукционов наиболее привлекательные куски собственности были оторваны от государства, пришло время прямого изъятия денег: помимо ГКО, стоит вспомнить «коммерческое кредитование бюджетополучателей», обходившееся последним потерей до 30% бюджетных средств, а также выпускаемые госчиновниками «параллельные деньги» (казначейские обязательства и налоговые освобождения). Концентрация интересов коммерческой олигархии на операциях с бюджетом привела к тому, что (с долей упрощения) можно охарактеризовать словами «бюджет был украден почти весь». Не платить населению было привычно, но отсутствие денег для уплаты внешним кредиторам в ситуации внешнего управления потребовало формального дефолта. В силу безответственности реформаторов он перерос в катастрофическую девальвацию и дезорганизацию сначала расчетов, а затем и всей экономики.
Когда страна отползла от края пропасти, характер формирования крупных капиталов изменился кардинально: у государства уже не было «свободного» имущества и бесхозных финансовых потоков, а девальвация и ряд шагов правительства Примакова создали условия для восстановления производства. Впервые за время реформ вновь стало выгодно производить. Главным способом зарабатывания больших денег вместо перехвата финансовых потоков государства и функционирующих предприятий стал контроль над производством. Крупный бизнес двинулся в регионы.
О законности в схватке всех со всеми думали мало, но юридическое оформление приобретений стало важной задачей. Ведь производство, в отличие от спекуляций, требует юридической защищенности. Поэтому роль государства на этом новом этапе повысилась: захват собственности нуждался в официальном государственном признании. «Войны за собственность» шли прежде всего с использованием государственных инструментов, включая возбуждение уголовных дел. Это превращало силовые структуры в ключевого участника процесса. Представители силовых группировок, осознавших свои интересы, стали задумываться о конвертации возросших возможностей во власть, остающуюся источником и гарантией собственности. Путин был выдвинут в президенты не представителями этих групп: они были еще слабы и раздроблены, но, нуждаясь в социальной и административной основе для освобождения от контроля коммерческой олигархии, он возглавил и катализировал формирование силовой олигархии и рост ее самосознания.
Процесс этот шел быстро. Силовые структуры начали перехват общественно значимых функций по регулированию экономического оборота, на низовом уровне выполнявшихся оргпреступностью. Это одна из важнейших функций государства. Оргпреступность не стала государством не потому, что не была способна осознать подобную задачу, но из-за образа действия: она выполняла функции государства по регулированию общественной жизни не ради общества, но исключительно в собственных корыстных целях. Силовые олигархи вырвали эту функцию из рук преступных сообществ, - но также в эгоистических, а не общественных целях. В результате они победили оргпреступность, но не нормализовали развитие, а лишь сами заняли соответствующее место.
До завоевания силовой олигархией власти расширение контроля ее представителей над бизнесом шло «в тени» основного процесса - реструктуризации коммерческой олигархии. Ее представители, не сумевшие переориентироваться со старой, спекулятивной модели развития на новую для них модель «производящей» экономики, вытеснялись «молодыми волками».
После концентрации представителями силовой олигархии политической власти и быстрой политической победы над губернаторами, бывшими противниками как коммерческой, так и силовой олигархий, возник вопрос о власти. Коммерческая олигархия, привыкшая рассматривать силовиков как обслугу, не успела осознать стремительность их усиления. Но главная причина ее поражения - в ее удаленности от рычагов госуправления и прежде всего, насилия от имени государства, монополия на которое контролировалась силовой олигархией. Сыграла свою роль также раздробленность и привычка конкурировать друг с другом: коммерческие олигархи готовы были сами «мочить» друг друга, помогая силовой олигархии. Их групповое самосознание было разрушено в ходе дефолта и последующего «броска в регионы» - как раз тогда, когда сложилось групповое самосознание противостоящих им силовых олигархов. В итоге эти последние быстро взяли под контроль коммерческую олигархию эпохи Ельцина, превратив ее членов в формальные вывески для своих собственных компаний.
Дело «ЮКОСа», показавшее, что неподчинение аппетитам силовой олигархии (не говоря уже о попытках ограничить ее коррумпированность и участвовать в политике без ее санкции) будет караться беспощадно, зафиксировало торжество «нового порядка».
Усиление контроля силовой олигархии за ключевой частью экономики неизбежно ведет к новому переделу, поскольку коррупционные аппетиты могут только возрастать, а возможности субъектов экономики их обслуживать сокращаются из-за деградации хозяйства, подавляемого коррупцией.
* * *
И силовые, и коммерческие олигархи являются бизнес-олигархами, использующими контроль над государством для получения критически значимой прибыли.
При этом коммерческие олигархи контролировали госаппарат «снаружи», ориентируясь на гражданские ведомства (управлявшие наиболее значимыми для этих олигархов ресурсами государства - имуществом и деньгами). Силовые же олигархи контролируют государство в основном «изнутри», занимая государственные посты. Они нацелены не на гражданские, а на силовые ведомства, распоряжающиеся наиболее важным для них ресурсом - правом применения насилия от имени государства. Тем не менее, они остаются олигархами, т.е. действуют в интересах не общественного блага, пусть даже понимаемого превратно, но собственного, как материального, так и символического потребления. Для них характерен высокий уровень насилия в сочетании с низким порогом его мотивации, вплоть до «немотивированного насилия», характерного для деклассированных обитателей трущоб США. Страх, порождаемый силовой олигархией в силу ее образа действия, разрушает общество, экономику и саму государственность не меньше, чем в свое время деятельность коммерческой олигархии.
|
|
