Едва летовская интонация проникает в официоз - будь то политика или просто констатация неких событий - все это сильно меняется в сторону стеба и в сторону ехидного обобщения с позиции отшедшего от сует мирских... Обобщения и мудрого, и насмехающегося над житейской мудростью с дистанции семи шагов за горизонт. Нет, дистанцию эту не надо выстраивать искусственно - да, может, и слово «искусство» тут неподходящее - она просто есть, и о ней-то как раз интересно говорить. Ведь она тоже не сразу появилась, а как-то выстраивалась в песнях «Гражданской Обороны», на которых мы росли и с которыми прошли-таки полжизни... Но осталось что-то недосказанным - много слушали, много цитировали, но мало обсуждали. Ведь культура публицистического обсуждения, диалога, тоже исчезает в эпоху нашу нынешнюю. Переходит в «войну косух», войну компроматов, в битвы заказчиков. А исполнителям надо экспроприировать тот жанр, в котором заказывают ему песни толстые кошельки - и этим возвысить свой голос.
Кстати, мы именно о возвышении голоса поговорили бы тут далее. Все-таки год назад мы были слишком пришиблены уходом Егора от нас, чтобы вести какие-то дискуссии, вникать и мысли понукать. Впрочем, эта пришибленность сочеталась с каким-то общим пониманием и того, что так как раз должно было случиться - в этом тоже свобода рок-героя, уйти внезапно, но встать при этом в ряд с Боном Скоттом (AC/DC) и другими, выбывшими из «тарелки праведного сновидения» похожим образом. Многие говорили о своевременности, даже об освободившемся месте. Но место вопиюще пустует - и поэтому хочется снова и снова возвращаться именно к тем песням, которые бели недорасслышаны еще при Егоре (мной, по крайней мере). В этом была попытка сохранить эстетику прямого высказывания «красного» Егора, не затмевать ее «белыми солдатами» и той грустной финальной интонацией, которая наступала уже на пятки пробуксовывающим политическим неудачам. Вот именно об этом - подробнее.
Тоталитаризам
Среди групп-современников конца восьмидесятых с ГО некому тягаться в политизации рока. Я вспоминаю один лишь эпизод, год 1990-й, Карпаты, база Геофака МГУ, гда мы в весенние каникулы жили, пели, слушали кассетники. Да, там звучал «Помидоров» ДДТ, какие-то мы слышали социальные нотки и у «Крематория» и даже у «Сектора Газа». А «Оборона» была у нас с собой только в виде моего исполнения под гитару. И странное дело - тот же «Зоопарк» звучал куда политичнее всего арсенала песен под гитару, включая «Кино». Я это к тому, что политическим Егор был изначально, я об этом писал не раз. Вступив в бой с системой, Егор был бит физически, караем принудительной психиатрией - это и разжигало антисоветизм в песнях. Живой, full контакт с Системой - дорогого стоит. Так записанный дома, доморощенный сибирский панк становился явлением общественным - опасным, признаваемым. Так он рос, множился, распространялся.
Сам Егор верно заметил позже, что коммунистами по образу жизни были тогда, в конце 1980-х, вовсе не обкомовцы и те, кто следил за ним, кто травил его - коммунистами были сибирские панки, жившие коммуной, иногда даже воровавшие еду... И они это доказали позже, в период «Русского прорыва». Но интересно другое - насколько тесно были всегда сплетены у Егора постмодерн (на чем он даже настаивал в середине и конце девяностых) и прямое высказывание. За это, за такую провинциальную (с их точки зрения) неразбериху, кстати, и презирали(ют) ГО рафинированные столичные меломаны, включая левых: они уж лучше сразу слушают The Clash и первоисточники, но грязный и примитивный сибирский панк для них, скорее, ругательство. Гламурные панки не любят ГО, тут почти сословная ненависть к лимите и провинции. Приятнее англоязычная непонятность и хорошее европейское пиво, нежели мудрствования в нечистом саунде и паленая водка. Однако надо понимать, что сам Егор был изначально экспериментатором-интеллигентом, понятым слишком прямо властью, а оттого и вытянутым на политический ринг. Но сформировался образ - практически первый панк-образ в СССР, и это первенство обязывало высказываться прямее. Но Егор гнул свою линию - «Русское поле экспериментов» стало апогеем скрещивания литературной двусмысленности и рок-прямоты. Позже политическая ситуация все же «выпрямила» ГО - вернув и название проекту, кстати, вернув самый смысл, что есть уже опровержение постмодерна.
День Победы на Луне
Схематически получается следующее: постмодерн в антисоветском сложнопении о простых реалиях неудавшегося индустриального социализма - был частью фронды, был прямее прямого высказывания (слышали «Зодчих» того периода, песню про землекопа или «Дайте народу пиво»?). Летовская сложность, прямонаследная (о чем он заявлял в интервью конца 80-х) от обэриутства и достоевщины - была не вообще, а стилистической политикой, была анархией здесь и сейчас, была разрушением порядка и устоев застоя. Но далее включается «обратная афферентация» (не даром Егор говорил, что по-настоящему его песенки понимают лишь «высокие лбы» в Академгородке новосибирском) - исходно все упрощающий слушатель уже слышит и формирует рок-героя по-своему, в своем контексте. «Последний концерт в Таллинне» под антитоталитарным лозунгом, где Егор выдает невиданные коленца и «локти», извиваясь у микрофона, показывал самым наглядным образом изломанность Системой, был весьма политичен, если кто-то сомневался. Политические процессы затем протекали с такой быстротой, что было не до песен.
Интересно, летом 1992-го года ГО выступила бы рядом с «Тризной» (очень символичное для того концерта название группы) и ESTом на фестивале «Рок на баррикадах» у Белого дома - если бы пригласили? Тоталитаризм же пал, и не последнюю роль играли песни ГО? Они готовили с самого низу как раз то поколение, что грелось у костров, пока дяди постарше шили гигантский триколор для шествия по Москве... Этот фестиваль заглох - в 1993-м там были уже другие баррикады. И тогда-то все сильно переменилось для ГО. Настало время прямого высказывания.
Егор сильно укоротил волосы, стал похож на тревожных столичных интеллигентов, что резко отвернулись от Ельцина после расстрела Дома Советов. И никто другой так громко не воспел защитников этого дома - «Победа», «Новый день»... Егор не изменяет своей образной системе, своей словосложности. Но звучит это все без обиняков, звучит это политически ясно. Точно так же, как звучала песня «Тоталитаризм». Но кто скажет о ГО - «переметнулись»? Егор честно бился, и страдал, и побеждал, с той Системой, которая после 1991-го стала еще безобразнее, переродилась в собственников не идеологии, а зданий, заводов, газет, пароходов. Именно этот период, где-то с 1994-го по 1998-й у ГО самый ярко-«красный». Но об этом писано достаточно. Что же случилось после «красного»?
Любое политическое движение имеет сроки жизни, годности и должно иметь результаты. Перескажу картинку, которую слышал от СКМовца на маевке в 2000-м году. Он тогда активно интересовался ГО и как-то раз оказался на пирушке после концерта ГО, в предвыборной обойме «Трудовой России». На столе было почему-то шампанское, и, попивая его со всеми, один лишь Егор спросил: «А что же Зюганов, Анпилов, когда революция?». Это был не праздный и не пьяный вопрос. Нужны были не одни только песни - выйдя на дорожку прямого высказывания, Егор требовал со стороны действительности реакции, свершений, завоеваний. Воздействие на мир должно было менять этот мир - политически, зримо, глобально. Как Маяковский признал революцию 1917-го своей в период неопределенности и гражданской, так и «Гражданская Оборона» становилась гражданским наступлением во второй половине 1990-х, движением, которое должно было завоевывать не только умы, а брать уже крепости. Но политики подкачали, политики заболтали всю движуху и променяли движение на сидение в думах или подвалах, не важно где. Но - сидение, именно прозаседавшимися стали. И с 2000-го Летова вновь стала забирать заумь постмодерна.
Финальная триада альбомов
Задолго до «ДСЖ» Егор стал говорить на прессухах, что вернулся к пути индивидуального спасения. Это стоит арсценивать как политический шаг, как укор прежним попутчикам. Выступая все еще под знаменами АКМ, он пел другое, пел прежнее - и как отрицание отрицания, как стеб над «красной» аскезой, ставшей для Егора бессмысленной, звучала «Некрофилия» и звучала вновь «Здорово и вечно»... Наступала стабилизация. Думаю, похвалы в адрес Путина, что многих фанатов ГО шокировали, не были лишены того философского уже стеба, который в финальной триаде альбомов - суть.
Послушав первый раз «Долгую счастливую», я присоединился к ее нелюбителям и хулителям. После «Звездопада» ощущался контраст, что-то недрайвовое, размазанное клавишным фоном лезло в уши вместо жгучего прежнего Егора... Зажеванность какая-то, беззубость, мякиш. Но всегда в песнях того, за чьим творчеством следишь, слышишь и свои мысли, проекты, ощущения... Сама песня о долгой и счастливой жизни - это безусловный венец творчества ГО, это и песня о венце как таковом, не терновом, а венце этакой земной святости. И тут же - жесткий, обезоруживающий стеб несдающегося, прежнего анархизма над затянувшимся веком рок-звезды. «Слава, моя слава». Я бы не сравнивал эту песню с прежними, хотя она написана на прежнем языке двусмысленности...
Это песня-итог, это некий монументальный аналог того стишка, где Егор весело констатирует: «А вот взял и не умер». Постоянная игра рок-героя с предсказанной не раз самим себе судьбой, этакое эдипство - заводят на высоты, «на закате дней»... С первого же альбома триады Егор сообщает: процесс самоликвидации запущен, я скоро уйду от вас. Сообщает это не так, как на «100», без улыбок и ехидства - очень спокойно, но не менее зло. Никто не заметил за многослойным саундом финальной триады очень злой позиции разочарования. Нет, не будет тут сравнений с 6-й симфонией Чайковского - потому что нет патетики. Именно в духе «Беспонтового пирожка» Егор описывает те будни, что скоро покинет. Мир, где никто не проиграл, где только уход в свои многозвездные глубины может как-то заменить революцию, где изменение своего сознания, а не реальности становится на повестку дня - не интересен, в таком мире трудно жить, но легко умирать.
И вот я слушаю внимательно эти три альбома - понимая, что они не случайно стали последними, они очень обдуманно выстроены как прощание, доходящее уже до героического мычания на «Зачем снятся сны» под красивый инструментал. Уходящий Егор... Звучащий почти эхом, сам себя делающий фоном-комментарием, просто голосом. Мне все же слышится за внешним великолепием и действительно классным звуком здесь трагедия. Трагедия личная - но и общественная. Здесь укор философский сменяет в голосе Егора укор политический. Чем они отличаются, вы легко поймете: философский ни к чему не обязывает, а политический обязывает действовать, менять плохое, искоренять. Но отшествие от действия, от стихий и площадей в химический дом - вот финал трилогии, вот постмодерн побеждающий. И уже не "товарищи" звучит в приветствии на презентации последнего альбома, а толерантное "всем счастья и удачи", весьма хипповое такое универсальное приветствие, богатым и бедным, не в этом счастье, не в борьбе...
К моменту начала записи финальной триады, ГО стала супергруппой, великолепный ударник-виртуоз Адрюшкин, впервые за всю историю ГО отчетливый и с индивидуальностью соло-гитарист Чеснаков, верная Наташа на классическом рикенбеке... ГО достигла высот. Финальная триада звучит весьма «вкусно», мощно, многослойно, композиционно продуманно. Но именно в этот момент, как сказал Ваня Баранов, именно с появлением в руках и у Егора «Рикенбекера» начинается небытие. На плохих гитарах, в домашней студии - писался легко «Солнцеворот», красное знамя светило когда. Кинчев ведь говорил, что записал свой «Солнцеворот», чтобы «развернуть» померещившуюся ему у Егора свастику (испугался-то Киня там красного, понятно, никакой «правизны» нет у ГО, а у «Алисы», как раз после того клинча, - навалом). И вот как бы ответ Егора - альбом пересведен и переименован. Стебно, самостебно - несбывшиеся надежды переходят в горечь. «День победы на Луне»... И непобежденная страна взмывает туда, на Луну... Как сам Егор говорил: меньше звуков - больше рока. Больше наркотиков - меньше жизни. Больше реализма - меньше постмодерна. Вот такие вечные оппозиции играют в летовском калейдоскопе. Я готов здесь в отношении Егора повторить слова артиста Назарова, сказанные им о Тарковском: "Мне дорог Тарковский-реалист".
Возвращения в постмодернизм, в наркотический рай - не так уж безвозвратны. Оттуда, все же возвращаясь на время в свое тело, Егор видит грядущий «Ураган». Значит, напролом! И одна эта песня, прорывающая хлябь примирения и согласия, толерантности и забвения обид - стоит того, чтобы ждать. Все спето. Егор на «Снах» звучит устало - он показывает эту усталость. И передает эстафету Наташе Чумаковой - стихи, с явно им проставленными интонациями, звучат уже ее голосом. Все должно превращаться. Но все происходит сугубо здесь. И «Если будет смена - отдохну и я»: Егор заслужил право отдалиться от сует, но продолжатели тут, и молчать не обязаны. Наоборот - раскрепощены.
Мне кажется, музыканты ГО могли бы записать некий аналог «An American Prayer», наверняка есть материал... Потому что, каким бы не было законченным высказывание Егора в «триаде», а слушатель что-то колдует в воображении, освобожденном и наводненном «химическим домом»...
Материал по теме:
|
|
