Повесть
1.
первым сказал это слово - точнее, произнёс его иначе, высветил своей золотозубой улыбкой другой смысл, - Биджет Паколи. «бИджет пАколи» - так произносится его собственное имя. был такой итальянский бизнесмен конца девяностых, бюджет которого то ли Лужков, то ли Березовский сперва сильно пощипал, а потом и вовсе выдавил из России. он сообщил, что по-итальянски это слово, фамилия нового президента остатков СССР - значит «младенец». добрая аналогия какая, так мило...
«денежки пАколи в России плакали» - рифмовал я его имя, а сам думал об имени президента, размазывая взгляд по телеэкрану. да, пожалуй, не такое уж и случайное это открытие. в Италии он - младенец. а кто у нас? грозный силовик в кимоно, самбист, хозяйски кидающий через бедро какого-то статиста-чекиста? но доброжелательная Италия смотрит, как мы будем нянчить своего младенчика - глядит добропорядочный буржуин Биджет, имеющий красивую жену и внушительный семейный бюджет, не свои, но дорогие, крепкие зубы, лыбится... он надеется, что младенец вернёт его капитал, он тут судится с обидчиками. всё я убегаю от темы - но именно потому что понял мгновенно! в том-то и дело, что он никакой не силовик, не чекист и вообще никакая не сила сам по себе. главное не в этом. это легенда статиста. он телевизионный младенец. он в инкубаторе - и его только-только на наших глазах стали выхаживать.
сказать, что он родился преждевременно - ничего не сказать. да и вообще не об этом, Михаил, не об этом! не важно, вынашивали его или нет - ты говоришь, что вынашивали, и отчасти ты прав. патриоты Проханова камлали, намечали контуры государя с отдалённо-социалистическими чертами, надували Зюганова, но лопнул Зюганов, зато вот вам младенчик из кремлёвской печки, румяный пирожок, кушайте скорее... не мы его выдумали, нет! нам-то он свалился с бухой головы Ельцина и расчётливой Березовского - на здоровые. и мы с ходу оторопели, слопали наживку-легенду разведчика-неудачника. и кому важны его успехи в ГДР, как он сдавал советскую агентуру? это жизнь его до рождения, загробная наоборот. нам-то его явили на экране и там стали подпитывать настолько разными средствами, что сгодилось и это вот, смешное - даже выяснили, как итальянский спеллинг мил. впрочем, не услышь я тогда, десять лет назад, этой иноязыкой разгадки, и наша операция не придумалась бы после...
после того, как погиб Сухорада сотоварищи, я решил в окольную войнушку не играть. до этого мне все гибели вооружённых людей, ты помнишь, - казались чем-то заслуженным. вроде, если уж держишь дома оружие, будь готов, что придут за тобой тоже с оружием. отстреливайся яростно, как моджахед - пусть твою хрущобу покинут соседи и окружат бэтээры... но вот казус какой: а идеи наши разве не оружие? недооценивать их - себя не уважать. они силища. ведь их ежедневное применение тоже вызывает ответный интерес охранных структур. они выискивают источник, чтобы уничтожить. но идеи размножаются и развиваются быстрее...
и что же - ждать сложа руки, но не останавливая мысли, когда к тебе придут, придут с оружием? и не будет дискуссий - твои гранаты другой системы, - а у них обычное, стрелковое. ты подчинишься простому оружию, не сможешь применить своего, владея силой убеждений... и ты либо погибнешь, как Сухорада, выдав очередь слов не сложнее читанных тобой сетевых или газетных статей, либо сдашься - и только на суде сможешь сказать в последнем слове что-то, но это не будет боем. это будет поражением и автоэпитафией - потому что уже попав в суд ты проиграл. нельзя дожидаться их суда, нельзя играть по их правилам - ты помнишь наши постулаты, Миш. (мысли вырываются в речь, сонный разговор с собой - в явь, со второй купейной полки, а снизу ответ такого же неспящего:)
- Что с того, помню, нет ли... Я вот не уверен, что мы вообще это вовремя делаем.
- Ты собираешься ждать новых президентско-премьерских сроков?
- Не понял меня, Макс. Я о том, что нужна информационная подготовка, а мы всё делаем втихую.
- Щас срифмую. Ну, так - готовим-то ему тёмную, а тёмную надо так только и готовить...
- Пошути-пошути, сейчас самое время, потом не с кем шутить станет...
поезд дробит сомнения и временами накатывающую от неистовости замысла дрожь. поезд умножает каждую мысль и высказанное предложение на километры - делает значимыми. мы так и не уснули с Михаилом... хотя в купе никого больше нет, мы лежим строго на своих местах, согласно купленных билетов - на любой станции могут подсесть и просыпаться, перемещаться не захочется. он на нижней, я на верхней, я слева от двери, он справа. странная картина, зато удобно для разговоров и обороны - за мной внешняя сторона поезда, легко открыть окно и даже выскользнуть в него, за ним - внутренняя, он следит за коридором.
нет, тут мы только готовим свою сноровку, это как рефлексы, мышечный и мысленный тонус. хотя, мы лишь пассажиры - обычные, расслабленные, официальные. пока всё идёт заурядным чередом, в нас даже единомышленников не распознать: он из Перми, я из Питера, он приземист, светел и толстоват (особенно лицом), я худ, чёрен, высок. разница возраста тоже налицо - лет восемь (по паспортам мы ровесники, но ему на вид точно за тридцать, а мне за двадцать-то с трудом дают)... хотя, думаю, через месяц, когда нас задним числом пробьют по системе «Поток», они выяснят, где мы черпали силы и ещё кое-что. но вряд ли поймут, зачем мы начали с Дальнего Востока и могилы Егора Летова.
неистово работает кондиционер. кажется, он, как динамо-машина - чем быстрее поезд разгоняется, тем сильнее охлаждает купе. одного одеяла мало. я даже дверь приоткрыл ногой, в коридоре теплее. Михаил глядит не в мою сторону, а выше. кажется, он видит сквозь кондиционер и белый потолок ледяное чёрное небо, разглядывает какие-то созвездия, он хорошо их знает, у него отец астроном. он-то и приютит в Новосибе... почему мне так спокойно временами?
мы задумали чудовищную по своей дерзости акцию, и я прекрасно понимаю, что она билет в один конец - мы и не догадываемся, какая нас ждёт расплата либо же (а, может, и всё вместе) слава в веках, место в истории. но иногда я не понимаю даже, а ощущаю себя лишь одним из пассажиров, и словно бы всё идёт своим чередом, каждый выполняет свой долг и свою программу. и нам готов кров везде, нас поймут, не осудят... мы не выскочки и не выродки - хотя именно в эти клеточки нас загоняли в конце прошлого и начале этого века. гнали, как блох, в клеточку, чтобы там зарубить галочкой. мол, этих мы знаем, и вы, обыватели, знаете. они не от мира сего, вот и пожалуйте на выход, ваша партия запрещена, ваша песенка спета. но не так же всё, Миш, не так - мы от мира сего, и такие же даже обыватели, если честно, просто не выветриваются некоторые мысли!
- Тебя даже кондиционер не продует, не волнуйся. Спал бы лучше...
- Как тут уснёшь. Глобальные мысли сам знаешь, что в мозгу делают.
- У тебя они это как-то особо извращённо делают.
- Да днём ещё будет время выспаться, важнее мысль не упустить сейчас.
- Кто ж тебе мешает, держи её за хвост...
Михаил не хочет говорить в сей ночной час, даже не потому что собирается спать, а потому что давно всё решил и не склонен обсуждать. согласно замыслу акции - мы не должны знать этапов и действий, возложенных на товарищей - чтобы в случае поимки одного не сорвался весь план. поэтому Михаил молчалив. а, может, боится усомниться - «сомневаюсь, следовательно размышляю», отослал меня он от себя подальше как-то раз к картезианской формуле... он крепкий, он крепче меня вдвое - и физически, и умственно. переломит любого в дискуссии и в бою. технарь, фанатик, но при этом аналитик. однако я не могу размышлять без собеседника. и он знает о социализме куда больше меня - обо всём, какой только пытались строить на Земле и даже на Красной звезде, на Марсе. в отличие от меня, он читал и Богданова, и «Аэлиту» Толстого, он всё взвешивал на общих весах с собраниями сочинений Ленина, Сталина и Маркса с Энгельсом. и мне именно сейчас хочется поразмыслить на два ума, используя и данные его «винчестера», ибо без него получается формулировать одни цели...
киднэппинг, наш вид спорта, киднапИровать мальца, вот что нужно... этот опасный младенец зародился, конечно, не в одной ельцинской нутробе, как и сам Ельцин был плодом восьмидесятых. общество не отторгло ни Ельцина, ни его новорожденного - но медлительно, всеми тканями пыталось прижиться, притулиться. младенец провёл в телеинкубаторе пару месяцев - и уже стал командовать. каждый телеэфир для него был за год развития. съели следующий сюжетик? получайте следующую войну. но и тут в обществе не отчуждение от новой метлы пробудилось, а родительские радости: какой масенький, а уже командует! уже какой-то мусор нашёл и выметает, уже кладёт наших братьев, наших детишек в новой войне - значит, серьёзный парень, такого уже и побояться можно. а страх для подвластных - самая сильная любовь. телемладенца полюбили сильнее своих детей - но не все, моя мать не простила ему гибели брата.
вот и надо действовать строго по тем контурам, которые были ещё в инкубаторе. освободить от страха и надежд одновременно. без надежд и взглядов по нашу сторону телеэкрана, его не было бы. как не виден объект без освещения, как не видно ни черта за окном сейчас. с этого мы начнём - поместим его в полную темноту на сутки. сможет проспать столько времени - так даже лучше. нужна полнейшая ясность рассудка. а вот когда захочет, как я сейчас, упереться вопросом не в темноту, а в собеседника...
нет, Михаил уже не глядит в потолок, а спит, не изменив позы. просто веки сомкнул - хорошо, я глянул вниз перед тем как спрашивать. пусть выспится - массивному организму нужно больше сил. а я могу и покараулить его сон, и подумать. смешное лицо, вообще голова большая - его и дразнили в школе головастиком, будкой, за что он нещадно всех бил и отучил начисто от критики его внешности. крепкий, как Медведь, хоть и невысокий.
освободить от страха... но им ведь нужно до этого понять, чего боялись! а как понять? события нужны, но им подсовывают всё новые сюжеты телесериала о национальном любимце. этот телегерой уже выступает как благотворитель, на рояле играет, песенки поёт, «я ваша, я ваша, собака Палкаша»... как уживается в обществе страх перед чекистом, его нетленными связями да вездесущими силовиками и умиление милосердием обокравшего его, общество, на миллионы баррелей? вот это да, таки загадочная русская душа. забирай всё, малыш, только нас не трогай. общество, лишённое будущего, с уходящей из-под ног буквально почвой - нефти всё меньше. провалимся в одночасье. это метафора - но она как раз о сути. поэтому этот микропроцессор, эту малютку нужно вырвать из материнской платы.
мать ему - всё общество. может, это только мы, последние из могикан, политически активные, говорим «общество», а говорить о нём вообще уже поздно? или всё-таки оно существует как единое целое? всё то же советское общество, сведённое судорогой самоуничижения, с ампутированными народами, силящимися срастись снова в тело и дело, но без будущего при нынешней власти и границах. если б не существовало - наш поступок не имел бы смысла. более того, мы б и до мысли такой не дошли, не подпитываясь определёнными соками общества. говорят, комфорт лечит бунтарство - нет, такое не лечится даже комфортом. раз поняв, что история может и век простоять на месте, если все смогут умиляться образом того, кто за нефть ЛУКОЙЛа и своего меченого корешка готов слать всё новое пушечное мясо в Чечню - раз ощутив ответственность и за погибших и за будущие жертвы, не скроешься от собственной совести. тяжкое наследство Эпохи, эта совесть, старческий орган. но в нём молодость социализма, здешнего, Великого, октябрьского. стать солдатом революции можно в самом неподходящем для этого месте (в дансинге, в офисе, в постели менеджерской жены), но выйти из её строя уже невозможно - только вперёд, только раскочегаривать паровоз прогресса, спрятанный на запасном пути.
да, мы - результат восхождения человечества, мы на вершине шпиля советской высотки, откуда нас не сбить, и мы хотим только выше, с красной звезды к новым звёздам. да, нам нет цены, в нас много вложено, от советского образования до собственного политического, а у меня и художественного, самообразования... но когда человеческие жизни пересчитываются в эквиваленте баррелей (столько-то надо положить в боях за грозненскую нефть, чтобы выкачать столько-то баррелей) - не усидишь в комфорте. хотя у меня в Питере всё было лучше лучшего. офисный папа, домашняя мама, вселенская изящная любовь. о них могу только абстрактно - чтоб не потянули назад... ведь я сбежал, они не знают, и даже не подозревают, но отправившись «на новую, в отличие от прежней денежную работу», я сбежал, и уже безвозвратно. возврат возможен только в случае нашего полного успеха - как Фидель, Че и Камило в Гаване на этих смешных танкетках...
дико хочется чаю и шоколада, согреться! и всё есть внизу, но боюсь разбудить Мишку в его берлоге на первой полке. за кипятком сходить тихо не получится - дверь отъезжает громко и как раз в Мишкину сторону. заставить вспоминать - вот что мы хотим. погрузить всё общество на кушетку психоаналитика, и вспомнить родовую травму, как нехотя рожало этого младенца. ведь власть только и держится на забвении обид. начать с того, что президентом младенца назначили - всё было фальсифицировано, под него легло «Единство», вообще понятия не имея о кандидатуре. всё та же административно-командная система. впрочем, и роженица-Ельцин не самый легитимный президент после девяносто шестого. да и это ли важно? он и его преемник - откровенно олигархические фигуры. защитники интересов опустошителей наших недр. и младенец сам стал мгновенно олигархом, не мог не стать - это и предстоит выяснить с его помощью. важнее, что общество привыкло к тому, что его лохотронят - и вывести из этого рабского, лузерского состояния сможет лишь сильная встряска. они привыкли жить планом-минимумом, тогда как весь двадцатый век их готовили по плану-максимуму, готовили к коммунизму... вот они и захотели здесь и сейчас всего и на халяву, а расплатиться можно и будущим. от добра всеобщего спасаются частным добром быта и маленьких дел.
думаю, у них шёл счёт на дни, когда младенца впихивали в телеэкран и в Кремль. только бы продержался ещё, а там уж лучи надежды народной подхватят, осветят его и начнёт расти, как на дрожжах. младенец окреп - хотя на инаугурации шёл по коврику зажато, забито, скособочено. что-то было в нём мстительное - мол, ишь раззолотились, я нетрудовые-то доходы перераспределю (патриоты читали во взгляде его свои мысли)! в свою пользу и в пользу новых, своих - силовигархов - распределил, это мы знаем отчасти. но всё - он расскажет сам, и уже не нам одним....
вроде отодвинул я дверь ногой ещё пошире и тихо - в любом случае, не помешает при таком холоде. а теперь можно попытаться сползти вниз, беззвучно поднять из подстаканника стакан и пойти за кипятком. Мишка спит чутко, однако сейчас, зная что я часовой, расслабился - по-детски уткнул в кулак губы и даже посапывает, чего обычно не допускает. я профессионально беззвучен, может подвести только посуда, но стакан и сахар похищены успешно рукой с верхней полки, и я прямо со своей полки вскальзываю в коридор, как змея. тут неизменный неяркий свет и кипяток. хорошо, что мы во втором купе, близко. придётся обжигаться - подстаканник не спасёт. хотя, если сделать всё быстро, тогда не обожгусь. на самом деле даже приятно руки погреть о грани стакана. поставлю его вне подстаканника. тихо выуживаю пакетик и два кубика сахара. с шоколадом так не получится - зря сразу его не вытащил, им можно шуршать только подальше от второго купе.
говорят, советского шпиона раскрыли где-то, когда он стал пить чай, не вынув из чашки чайную ложку, по привычке. наверное, и моя манера ломать шоколад через его двойную оболочку, не только через фольгу - точно ломать кости, - что-то значит и как-нибудь отзовётся... но я делаю только так. во-первых - нежелание мазать пальцы шоколадом. во-вторых - мне это действие кажется тише ломки его непосредственно. вот это странно, вот это к психоаналитику. но уже поздно. ломаю любимый шоколад «Победа», самый горький, семьдесят два процента, в чёрной оболочке с красным знаменем и золотыми буквами - возле кипяткового кана. и из ночи на мои шорохи откликаются в окне трассирующие огни какого-то переезда и окружившего его населённого пункта. как вам-то объяснить, огоньки, теплящиеся быты трудящихся железных дорог и заводов - что именем вашим мы свершим киднапИрование?
мы несёмся стремительно к самому ответственному дню за прожитые наши десятки лет, ночь скрашивает эту скоропостижность, и сейчас я делаю несколько шагов назад, к купе - но это всё равно шаги вперёд. и к революционному микросоциуму моему Михаилу, и к акции (и поезд тащит вперёд неумолимо). мы проводили множество акций (я говорю «мы», хотя участвовал не во всех, но к нашим акциям я причисляю и строительство Магнитки, например, и Турксиб...). чай уже знатно заварился, как раз то, что нужно бдящему сознанию - которое без собеседника не вполне со-знание, и потому требуется сладко-крепкий допинг. допинг для бессонницы - но я хочу проснуться завтра уже с расставленными по местам не только идеями, но и ощущениями. не могу, не смею проснуться маргиналом, по неясной случайности собравшимся изменить ход истории. менее всего меня интересует абсурд - хотя множество наших акций строились и на абсурдизации. но так мы вступали в реальность, точнее - подступались к её изменению. я хочу ощущать себя хотя бы, как Николай Бауман в тюрьме - не терявший ни на миг присутствия мятежного духа и спокойного знания, что каждый его поступок это ступенька к свержению монархии и строительству социализма. большевикам помогали песни, национал-большевикам - тоже помогают песни, но не мы их поём. поэтому и едем на могилу певшего, сооснователя постсоветского национал-большевизма, который он даже национал-коммунизмом называл сгоряча...
глупо и никчёмно это словосочетание уже - части давно распались. да и не осталось ни одного, кто бы серьёзно относился к попытке скрестить интернациональный, всемирный по сути большевизм с национализмом. правая ветвь сама отсохла, отпали бойцы - кто-то, как Сухорада, с оружием в руках. кто-то, как Червочкин, безоружным - что было непростительной ошибкой. но распавшись мы не расстались, гибель товарищей только укрепила нас в главном - в жажде прямого контакта с властью. плевать тут на идеологию - Сурков её крутит-вертит как кубик Рубика. кубик Славика... мы поняли, что захват власти может быть произведён лишь непосредственно. порвать метафоры: надо буквально понимать слова самой власти, в которых её боязнь и её Кащеева игла!
мы захватывали кабинеты власти, даже приёмную администрации младенца - это тоже была ступень. но это было баловство, за которое зря пострадали наши «декабристы» - я отказался тогда участвовать в акции, и помню колкий взгляд вождя. у него ещё с харьковских времён этот взгляд вопросительно-шпанистый наточен - означает «слабо», почти приговор. но Михаил тогда встал на мою сторону, и ещё два человека. и когда распадалось московское наше братство, мы остались с Попковым. и придумали то, до чего не додумался вождь. да, тут уже нет ни капли искусства - а ему так нравилось именно оно, на самом деле...
партия нужна сегодня только как информационный ресурс, как площадка для инфотеррора - мы поняли ещё в середине нулевых, что суть наших акций в этом. в разгоне счётчика на партсайте. в телесюжетах с нашим знаменем и нарукавниками. прорыв на частотах, где вещает власть, где растёт и вскармливается народными упованиями младенчик - прорыв ради прямой речи. за многоэтажием повседневной болтовни, которой балует телезрителей и сетевиков власть - не слышны крики. спокойный тон обывателя легко покрывает наши гневные децибелы. крики уже неуместны - как людям объяснишь, что их грабят ежедневно олигархи, продавая их (даже по ельцинской конституции) нефть и газ без их спроса? эта информация не секретна - но ограбленные просто прячутся от подобных фактов. им веселее с бытовой техникой. а нефть - неприятно пахнет...
младенчик - он как бы выше этого, но именно он является венцом конструкции в системе несправедливого распределения. он говорит обо всём, не говоря о главном - тут снова суть его периода инкубации. он из младенчика и боевитого подростка стал в лучах внимания народного почти святым, не совершая ничего для обнадёженных образом его. безумцы нижегородские (туда мы заедем на обратном пути) - даже секту основали, молятся на младенчика в руках богородицы. они видят на иконах телемордашку, коллективная галлюцинация на руинах сверхдержавы, в катакомбах теплятся надежды и слышен гул нефти, выкачиваемой из под ног уверовавших. косвенное подтверждение правильности курса власти: дурман действует. эти всё отдадут, только был бы царь на экране и успокаивал бы.
его нужно вырвать из лучей, подпитывающих обманный образ, его нужно оставить остывать в темноте. а потом поговорить на равных. так мы решили. и исчезли из политического поля, из партии (мы продолжаем считать себя партией, хотя обособились от вождя и реинкарнатов-другороссов) на год. без высокомерия, с благодарностью.
партия существовала и воспитывала - не зря, если наша акция удастся хотя бы наполовину. пусть нас даже снимут снайперы на подходах - мы всё устроили так, что комментарий к каждому нашему шагу поминутно будет появляться в сети и тиражироваться информагентствами. в план внесена даже эта публикация, протоакция. да, мы всё спланировали так, как при вожде никто и не пытался. партия и партийная жизнь, вся уличная оппозиция, которая нас нянчила - были нужны только чтоб понять, какие действия реально могут переломить политику в нужном нам направлении. и это вовсе не индивидуальный террор, от которого нас страховали дедушки в особняке где-то за московским памятником Грибоедову. это, скорее, диалектический террор - если соотечественники готовы уловить взглядом переплетение реальности и комментариев, и открыть там зарождение времени как такового. человеческого времени, времени, как со-хронологии - метафорой этого времени является телевидение. когда в нём не только появляются часы программы «Время», но и в экран устремляются миллионы взглядов, чтобы свериться в отношении к власти. в ожиданиях - вот тут-то время и теплится. там-то и живёт младенчик, оттуда мы его украдём. кажется, у меня получается и без Михаила соображать.
они не смогут об этом событии умолчать. слишком большая дыра в эфирном времени: эфира, которым заставляли дышать, набрасывая экран, как платок на лицо, телеэфира, которым дурманили миллионы - будет не хватать, как наркотика. может, попробуют сначала показывать одного президентишку, а премьера «отправить» за границу. так можно сутки протянуть, двое, не больше. нам как раз столько и нужно на подготовку младенца к телеобращению. они бросят все силы на поиски, все спутники, всю спецуру. они землю будут рыть. и когда они докопаются до правды - сообщат в нужной нам точности о том, что случилось, вот тогда-то мы докопаемся до младенческой нефти. и начнём освобождение нефти от силовигарха - публичное. этим займётся дальневосточный отряд. это всё, что я знаю, даже не знаю, где - координатор Михаил строг в дозировках информации. наше же дело - хранить младенца до эфира. дорастить его до явления в новом амплуа. и эта задача куда сложнее нефтяной.
хорошо Мишка спит, явно сон видит интересный, но серьёзности не теряет даже в сощуренных глазах, зрачки только бегают под веками влево-вправо. ощущаю себя старше напарника лет на десять, хотя в жизни-то наоборот. просто я продумал, словно проговорил, и за него сейчас всё нужное мне, нам - чтобы продолжать путь. иначе... проще выскользнуть в окно на всём ходу и разбиться, меньше мучений...
действуя беззвучно сейчас - готовлюсь к своей части акции. если сумел не разбудить Михаила - уже молодец. ведь он от шёпотов моих просыпался час назад легко. полезу так же беззвучно наверх - как на брусьях подтягиваюсь и уже лежу. чаю оставил на два глотка, с верхней полки дотянусь потом.
мы больше декабристы, чем захватывавшие администрацию - то был жест отчаяния. не имея никакого плана действий, просто прийти и сдаться властям в такой необычной форме. на милость властей, как говорят. нет - никаких милостей! не нам ли она доказала много раз, что её суть жестокость: уж если у них хватило сил так поставить ход самой истории в стране, что народ вымирает, а они богатеют, остановятся ли силовигархи перед уничтожением каких-то десятков инакомыслящих, неспокойных?
поэтому надо учиться у декабристов с их планом военного мятежа, но принципиально исключить Якубовича: каждый знает только своё звено действий в общей цепи, предательство исключено. и, конечно, поднимать воинские части - так мы решили в Москве. но начинать надо не с этого. тихий мятеж тихо подавят. святые рожицы сладкой парочки на телеэкране выразят гнев, если мятеж получит известность - и тем более его судьба решена. мятеж должен следовать в цепочке событий, разъясняющих заранее будущие действия. нам нужны те же самые лучи внимания народного, которые освещают по привычке младенца в его инкубаторе. и мы просто настолько приблизимся к нему, что сами попадём в освещение. прятать нас они не смогут - потому что мы будем прятать его...
Продолжение следует. Перепечатка повести частями или целиком может осуществляться только при сохранении авторской стилистики и пунктуации, при согласовании с автором, так как на повесть распространяются все авторские права, принятые законодательством СССР, РФ и Вселенной.
|
|
