Известие застигло меня на диване перед ТВ, замотанным в одеяла, болеющим. От дивана к дивану... Позвонил первый секретарь московского СКМ, попросил проверить в Сети, есть ли то, о чем уже поползли слухи: «Говорят, Егор Летов умер...». Может, действительно слушок или мистификация? От Довгаля, бывает, именно такие «сенсации» приходят. Но ближайший час мне предстояло расшифровывать, перешифровывать и комментировать, еще не осознав, не ощутив ее во времени и в себе, - эту новость. «Плохие вести не ждут на месте». Да нет, как раз на рабочем месте. Фрэндлента состояла только из этой темы. Вскоре побежала даже бегущая, соответственно, строка на телеканале «Вести»... «Не ждут на месте»...
Посыпались как перезрелые новогодние игрушки с высокой ёлки мобильной ретрансляции в виде СМС одна за другой цитаты от друзей - и всё по поводу смерти Егора. Вот - казались тогда - совершенно несовместимые слова. Смерти. Егора. Как много может значить точка или же ее отсутствие. Так отдельно - просто смерти, множественное число. Ходят, смертЯт, выбирают кого-то. Но на этот раз - Егора. Без точки. То есть - именно точка, но уже после двух встретившихся единожды слов.
Квартира в Омске, столько раз воображавшаяся в ходе прослушивания песен, по-разному среди новостроек-башен вырисовывавшаяся во снах (где я даже летал, снаружи измерений бодрствования) - на этот раз предстала в контексте строчки «В гробовых отдаленных домах...». На окраине Омска в хрущевке закончилась «долгая счастливая жизнь». И эта напичканность нашей речи цитатами егоровыми - тоже своего рода щит, отеческий басОк, бородой хитровыверта любого словосочетания прикрывавший нас от стрекотания «актуального» для эпохи бизнес-сленга.
Просыпаться и засыпать с этой новостью было непросто и, ясное дело, непривычно. На третий день, в день похорон решили собраться рок-коммунары у меня - пили и пели, читали стихи Егора на кухне, обнаруживая повсюду его словесные указатели на последнее событие... И это все как-то разморозило речь, расшевелило стиснутое не только простудой горло. Решил написать. Ведь молчать теперь - его, Егора привилегия. Хотя и это двусмысленно - голос-то продолжит петь на альбомах...
«Спящий не проснулся»
Считается, что умереть во сне - великое счастье. Никакой агонии, нет времени осознать всего кошмара главной потери... Уйти незаметно, без драматизма прощания с жизнью, с родными, с прошлым и будущим, со всей Вселенной, наконец, открывшейся лишь на краткий миг. Но итог одинаков - небытие. А наступающее быстро - так тем и страшнее.
Позволю не согласиться. Имеется у меня опыт, каких у Егора, надо теперь уж смело полагать, было много больше - я даже не о клинической смерти или потере сознания. Был у меня странный и единственный «трип» от весьма небольшого косячка: под органные текущие многоструйным дождем выдохи Баха, помогавшие углубиться во тьму зажмуренных глаз, я каким-то образом оказался под потолком своей комнаты. Причем, в конкретном месте и в явно облегченном виде. Того, что полагается в таких случаях при описаниях клинической смерти - не было, не видел я себя в кресле (где находился реально), не видел пресловутое тело, оставленное душой (если бы увидел - то дело было бы совсем плохо). Но в тот момент под потолком это был именно я, только очень полегчавший и сжавшийся. И улетал я, словно потеряв земное притяжение шарик с гелием - безудержно. Вот это-то слово и может передать тот страх, который меня охватил мгновенно - я понял, что вернуться в нормальное состояние будет непросто, а улетать очень не хотелось. Не сразу, рывками и прорывами разжмурив глаза, я и рухнул «в тело», чему был рад, само собой.
Одноклассник, тогда уже пробовавший ЛСД и по части каннабиса большой ас, меня осудил: мол, у тебя был такой прекрасный шанс, а ты его не использовал... Друг тогда только недавно отказался от мысли о самоубийстве и становился в отместку крупным бизнесменом, при этом тратя в «Эрмитаже» львиную долю прибылей на наркоту. Так вот - ничего хорошего в таком «сонном» улёте нет. Даже одурманенное, ослабленное, измененное, сознание цепляется за бытие, ибо бытие есть его условие, и наоборот. А Егор просто проснулся «на другой стороне». Точнее - не проснулся на нашей. И глупо гадать, что же вспыхивало по дороге - столько им об этом спето. Эксперименты с изменителями, разными знаменателями сознания давали огромный опыт именно в этой части. Не об этом ли «Реанимация» и «Сны»? Будем слушать теперь по-новому.
Коммунары у меня на кухне критиковали - мол, зачем написал такую сухую заметку в новостях, почему «не пропустил через себя»? Вот он - коллектив и коллективное спасение, к которому в середине девяностых обратился и Егор, став сооснователем НБП. И возникшая вне этого проекта вся рок-коммуна наша - его детище по сути. Теперь всегда есть те, кто подскажет, опровергнет, намекнет - если член коммуны ушел не в ту степь. Вот, исправляюсь, пишу «через себя». Ибо в тот момент и в том масштабе, конечно, это было невозможно. Пишу о Егоре через себя - не имея при этом в виду ничего персонально-героического, так как уже видел по фрэндленте, что аналогичные записи появились у десятков, сотен, тысяч. Действительно, есть что вспомнить и сообщить, что подытожить - так что, являясь одним из тысяч, отправляюсь черпать в андеграунд персональной памяти искомые и востребованные многими эпизоды.
Омский саунд
Я услышал ГО в 1989-м году, уже неплохо разбираясь в металле, считая себя металлистом, а о панке имея смутное и пренебрежительное представление лишь по кассете-сборнику Ramones, слушанному в гостях у Евгения Стычкина, ниже двумя этажами. Дал мне одноклассник Андрюха Некрасов кассету «Wagdoms» - жутчайшая по качеству кассета, из разряда «дерьмо-тэйп». К нему она попала из журналистской тусовки, благо что в ней он уже тогда активно пребывал в силу семейного происхождения. Там очень тихо и размыто зазвучали какие-то песенки, сперва сошедшие просто за солдатскую самодеятельность. Именно такая картина и нарисовалась, и долго потом не вытеснялась объективными хайратыми характеристиками: лысый дембель, научившийся играть в армии, и жестко критикующий пережитую там действительность в каком-то омском подвале: «Солдатами не рождаются». Стиль - какая-то сборная солянка, местами барабаны отстукивали даже твист, местами лирические песенки, эстрадные напоминающие, но содержание явно неэстрадное, злое или же созерцательное такое, задумчивое. Название группы довершало образ - «Гражданская оборона», что-то из лексики уроков начальной военной подготовки. Я тогда и подумать не мог, что этот поющий «дембель» уже прослушал практически весь западный рок благодаря брату Сергею и является едва ли не единственным в СССР панк-проповедником. Как задним числом я вычислил - на сборнике были все «те самые» альбомы неистового 1987-го лета, записанные подряд. Летов...
Песни эти никак не шокировали, не перевернули уже складывающегося моего школьного рок-мировоззрения. Но удивительно: постепенно они вошли образным своим строем в мою внутреннюю фонотеку, и погнали своими кирзачами неплохо до того там уживавшихся Bon Jovi и группу «Август», например - я же был металлюгой... Но металл московский романтический - был для стен сталинских зданий, для мажорных и благополучных аполитичных подростков, а вот проза окраин Омска - открывала в песнях ГО совершенно другое видение страны, истории, городов. Мир бетонный, безжалостный, мир "асфальтовых заводов", зон, воинских частей, тот мир, что ждал нас в конце 1980-х за пределами МКАД. Тот мир, где забривали в армию, сажали в психушки тех, кто жил реальной жизнью и боролся в этой жизни.
Русскоязычность этого самого доморощенного рока, какой можно только было представить даже по меркам конца 1980-х - сыграла свою роль. Смысл побеждал форму. А прочувствованная вскоре гражданственность, точнее яростная анархичность и антисоветскость текстов - тоже взяли в полон. Примитивный ревер, наивные барабаны (ведущий,том-бас,хайхэт) и хороший «шаляпинский» вокал - овладевали сознанием старшеклассника. Шел уже 1990-й год, и я под гитару в поездках со школой юного географа при МГУ исполнял самые яркие и мелодичные песни ГО: «Иуда будет в Раю», «Зоопарк», «Солдатами не рождаются», «Все идет по плану». Народ подобного не слышал и всегда слушал внимательно, потихоньку начиная подпевать припевы. Помню, на горной базе МГУ в Карпатах в марте 1990-го мы пели каждый вечер ГО, но на магнитофоне слушали «Сектор газа», узнавая таким образом, что панк - явление повсеместное и разнообразное. В конце 1990-го мы создали свою школьную рок-группу, «Отход»... Безусловно, омский почин - а знали мы тогда мало подробностей про создание ГО, и тем не менее - повлиял на такую нашу смелость. Уж если в Омске такое записывают, и оно мгновенно разлетается по стране...
Да, песни Егора (хотя тогда для нас не было отдельности Летова от группы - при том, что записывал-то он альбомы 1987-го в одиночку) пошли по магнитофонной дорожке, уже протоптанной Высоцким. И дорога эта не заросла. Сказался феномен советского коллективизма - при антисоветском, радикально диссидентском содержании песен. Вскоре появились даже классно выполненные белые значки в Москве - хайратый Егор в темных круглых очках глядел из-за колючей проволоки под вывеской «ленинградского рок-клуба», жаль не осталось такого значка, он тогда дорогого стоил. «Оборона» своей неформальностью и неподдельностью стала вытеснять уже вполне известные и популярные команды вроде «Алисы» - Егор Летов как «тру» даже не пытался конкурировать с перебиравшимися на перестроечный телеэкран рокерами. Значки анархические, стены всей страны изрисовавшие рядом с четырьмя буквами «Гр.Об» - тоже влияние тех плохозаписанных в Омске песенок. Далее начинался уже миф - например, я у нашего лифтера хипповатого вида спросил праздно, не знает ли он такого Летва, он удивился, и ответил, что, как ни странно, знает и общался с ним, проживая на югах в палатке во время рок-фестиваля. Это были наши «вудстоки». Лик (так звали лифтера) рассказал, как говорили они с Егором о смысле жизни, в палатке, до утра... Образ рос. Слава росла, хотя Егор оставался невидим в столицах, на экранах...
«Слава моя, слава»
Пассионарий - иначе не назвать того юного омского Егора (он же Дохлый, он же Джа). Не имея контактов со Всесоюзной фирмой грамзаписи «Мелодия» и прочих выходов в эфир, он не покидая квартиры на окраине Омска стал известен всей нонконформистской (так называлась тогда) и неформальной молодежи СССР. К тому же, люди услышали впервые - что это за антисоветизм, хотя главным содержанием песен ГО это никогда не было. Просто Егор в силу знакомств брата общался с людьми из академической тусовки, а там всегда водились диссиденты. Суммировавшись с панк-саундом, самым примитивным и доморощенным, это протестное (слова тогда такого не было) содержание и хлынуло на информационные носители, коими тогда были аудиокассеты. Это позже мы узнали, что ГО и Янка выступали в Москве в МАИ тогда, в 1989-м... Вот попасть бы на тот концертик! Однако, начало было положено - я медленно перевербовался в кожаннокурткого и длиннохайрого поклонника ГО, но все же предпочитающего стиль Punk'n'Trash, стиль только одной группы - Faith No More. И тем не менее, если говорить о роке отечественном, никого равного Егору уже тогда не было. Я ходил на концерт «Алисы» в «Лужники» - это и был «Шабаш», потом вышедший на виниле. Но под гитару мы пели только Летова - всю МГУшную тусовку «ЮНГ» я заразил ГО довольно серьезно. С появлением «Отхода» уже пошла своя творческая линия, но сейчас не о ней.
О Егоре и «сибирском панке» становилось все больше известно в Москве - оказывается, не одна ГО писалась на его ГрОб-рекордс, а еще Янка и куча групп, об этом рассказал выпуск журнала «Контркультура», оранжевый, четвертый, кажется, и самый многотиражный - андеграунд выходил в люди на излете эпохи. И вот картинка заката эпохи, лето 1991-го года: балкон открыт, на паркете открытый томик «Мастера и Маргариты», магнитофон работает в качестве фуза для бас-гитары, дома у меня появились газеты «Энск» с интервью Егора - здесь уже пошло полное сцепление, стало ясно что человек это очень начитанный и сразу же касающийся «окаянных» Достоевских вопросов, сыплющий цитатами, ищущий нутряные смыслы везде. Сибирский панк оказался весьма непрост и куда сложнее среднего анархиста.
Он и задает роковые ориентиры поколения в интервью «Контркультуре», «Энску»: расширение сознания, преодоление пределов, установление рекордов по собственной «флажковой» и мировой шкале. Но главное - он вторгся своим языком в формирование целого поколения (затем - и других), будучи старше нас всего на 10 лет, стал учителем. Обо всех допингах говоря свое омское русопятское «хорошо», Егор тогда не только о себе рассказывал, но и других дразнил... Стало ясно, что он - рок-герой, стиль жизни которого уже выбран и не может быть изменен. Это его песни, это делание песен, чему подчинен весь организм. Все тело - батарейка для горла. Да и само горло (а вокал Егора был уникален и запоминался моментально) было лишь средством, которое в ходе записи альбома можно было «прожигать» (цитирую) кипятком ради достижения нужного результата. Так писался альбом «Инструкция по выживанию», в 1990-м году. Звуки наших детских металлофонов здесь уже вплетались в новое повествование, и хоть тексты были неумоевские - пел Егор их небывало вдохновенно. Тот случай, когда песня - и есть жизнь. Тоже антисоветчина - но настолько вдохновенная, что не верить и не агитироваться ею было невозможно.
Август 1991-го прошел совершенно в этом контексте незаметно, мы и не поняли что произошло с СССР за нашим рок-деланием. Я летом обрился наголо, чтобы панковее быть, до этого лохмы напоминали то ли летовские, то ли умецкие... Школьный рок продолжался, продолжалось и слушание ГО - уже не от одного Некрасова, а от других одношкольников мы то узнавали, что Егора посадили в психушку, то, что он бросил писать песни и пошел работать на завод. И действительно вскоре появлялись кассетные записи акустики, где он объявлял «Последняя песенка моя». Но раньше меня поразили «Вершки и корешки» - после наэлектризованного и глухого саунда 1987-88-го, после неистовой «Войны» и «Русского поля экспериментов» явился чистый, искренний саунд простой акустики и полюбившегося глубокого голоса. Лучшие песни звучали будто на кухне в кругу друзей - при том очень качественно, сочно. Вскоре мы услышали альбом «Прыг-скок», а еще через некоторое время он вышел (!) на виниле и его можно было купить на Калининском проспекте, что казалось уже завоеванием мировой славы. Альбом, правда не относился к периоду творчества ГО, а уже к «Егор и...», что мы конечно же знали заранее из интервью и дискографии в «Контркультуре». На себе («Отход») мы испытали самое явное влияние ГО уже во второй половине 1991-го, тогда как в первой из-за тогдашнего лидера косили больше под «Наутилус».
Окончив школу, я мечтал: если не поступлю в МГУ, сбежать в Сибирь к Егору, где он ловит такие потрясающие прозрения, попроситься басистом в ГО, серьезно мечтал - к своему гуру улепетнуть от цивилизации. Думаю, таких было много мечтателей. Но мечта моя отчасти сбылась в итоге - как часто бывает, не там и не тогда, но выступали мы на одной сцене, пели в один микрофон.
«Пировал закат»
Лучшие альбомы вышли как раз тогда, когда мы их ждали, предчувствовали - «Прыг-скок» и «Сто лет одиночества». Оба - на виниле, шикарно. Егор здесь предстал уже вполне индивидуально, вне прежних рамок панка или чего-то еще. Его голос перерос все соседние ориентиры, а в такой ситуации очень легко потеряться, что и произошло, но ненадолго, хотя пауза казалась длительной.
За короткий срок кассетного знакомства, Егор научил нас не различать, не разделять рок-музыку и литературу, мы поняли, что все волновавшие нас, старшеклассников темы из понравившихся книг - находят место в песнях, с помощью мощного футуризированного, обэриутизированного языка Егора. И вот грохнул 1993-й. О Летове ни слуху... Это сильно позже, когда до нас дошли уже студийные кассеты «Солнцеворота» и «Невыносимой легкости бытия», мы узнали, что он был в 1993-м в Москве, об этом и пел. За тот период, что нам казалось после «последней песенки моей» Егор утих, мы восполняли свое знание западного рок-историзма - слушали Кинг Кримзоны всякие, Дорхоманили... Но Егор оставался на собственном пьедестале, хотя временами его пытались списать в музыкальные «примитивы». Тем не менее и он обновлялся и всегда являлся непредсказуемым.
Тот же Андрюха Некрасов рассказал мне про какой-то концерт ГО, перед которым шла пресс-конференция оппозиции, а потом панки устроили дебош на улице - стало ясно, что Егор ведет за собой довольно агрессивные массы. Причем, это не массы тупоумные или пьяные просто. Это массы понимающие смыслы его многослойных песен, это то самое соблазненное им, припанкованное поколение - и оно вливалось в дивжение той «духовной оппозиции», что лишь усилилась после 1993-го года. В 1994-м объявлен «Русский прорыв», но моего тогда внимания он не привлек, а «Солнцеворот» услышал я позднее сильно, году в 1997-м, понял же его еще позже, только к 2000-му. Аполитичен был тогда, учился, начинал стихи писать и публиковать, что уже шло как возвратное действие рок-музицирования.
И всё же тот Егор не переставал удивлять - вдруг «программа А» его покаызвает. Я не видел того выступления, но только в пересказе нашего гитариста Тоныча оно произвело такое впечатление на мое уже вполне заполоненное Егором сознание, что я пошел весной гулять где-то на Пироговке и напевать «Прыг-скок» так, что казалось забредаю в неведомые миры, может быть окраин Омска...
Сибирские Офелия и Гамлет
Да, Егор был для нашего поколения, переломленного 1991-м, своим «Гамлетом». А его Офелия - соответственно Янка, ей «Отход» посвятил свой лучший (по тем меркам) альбом «То, что должно быть коротким», начерпав цитат из Шекспира... Егор нас вплел в этот сложный венок, плывший по течению 1990-х, но будучи цветочками изысканными и чувствительными, мы пока не поднимали головы... И именно в это время мы растворялись в «летовщине» - индустриальные пейзажи, песни Янки в обработке Егора, безысходность индустриального социализма, прочая железо-бетонная эстетика, все это увлекало, агитировало и... деполитизировало. Понять бунтарский скачок Егора середины 1990-х я смог только к миллениуму.
И все же пара поющих панков, Егор и Янка, как Сид и Нэнси, как Джим и Пэм - все это захватывало, завораживало... О смерти Янки Егор говорил бесстрашно, как об уходе бойца из строя когда у него кончились патроны, нечего стало петь. Став в середине 1990-х коммунистом, Егор вспоминал, что в конце 1980-х, напевая самые антисоветские в истории отечественного рока песенки, он и Янка были истинными коммунистами в пику обкомоской номенклатуре. Да, в этом был сарказм истории - ведшие образ жизни бродяг, поющие антисоветчики были куда коммунистичнее, жили коммуной, все делили ради творчества, ради общего песенного результата. Егор утверждал, что они даже воровали еду на рынках, когда не на что было купить... Красота. Игорь Федорович стал для отечественного рока своим «Толстым» - настолько повествовательны и глубоки были все его реплики, песни и интервью.
И вот для него настало время вести за собой - вместе с Лимоновым он создает НБП, нарратирует, шаманит, «заряжает» взращенную на его ранних песнях молодежь для борьбы. Мы опять же - то самое поколение, старшая его часть. Но это все я наблюдал с дистанции... Пока не оказался вместе с нацболами на демонстрации, майки у нацболов были, конечно же, ГОшные!
«Воскресшим буржуям внимает пролетарий»
Будучи к 2000-му наслушан уже многими и многими новыми образцами рока, а из него более гранжем, я вступаю в СКМ и уже там призываю товарищей устраивать концерты ГО. В конце 2000-го в кинотеатре «Марс» мы планировали выступить, но дело ограничилось выдачей нашего «железа» для выступления ГО - тогда все обставлялось за счет подобных пожертвований. Первое рукопожатие Егора я ощутил по выходе его... из туалета.
- Извини, руки мокрые...
- Ничего!..
Увидел серые его глаза, ощутил тонкую ладонь интеллигента, до знакомства прошло более десяти лет с того момента, как я послушал кассету «Вагдомс»... После концерта заснял на видео интервью, где задал громкий и нахальный вопрос «Егор, революция возможна?». Я опять отставал от событий - именно в тот раз он сказал, что «вернулся к пути индивидуального спасения». А мы все ждали призыва. «Ну вы какого ответа от меня ждете?» - так пошутил Егор. Да, творческие волны ГО, поднявшие многих на борьбу словом и делом - как меня - имели всегда капризную природу. В тот день витрины «Марса» били панки - это все еще бушевала энергия масс, аккумулированная ГО, а «Русское поле», которым завершались все концерты того периода, помню, допевалось при включенном дирекцией свете, когда Егора облепили поклонники, охранники, группы вообще не было видно - все это напоминало скорее урок в каком-то большом классе. Удальцов несколько раз прерывал песню просьбами выключить свет, это стало уже классикой - каждый концерт ГО становился стихийным бедствием для района. Но на сцене стоял вовсе не комиссар и не политик - стоял добрый колдун, в белых одеждах и с мелкообклеенной гитарой «Епифанией», стоял учитель. Преподаватель бородатый, сибирский шаман...
Помню, как я заслушивал «И вновь продолжается бой» с концерта ГО 1997-го года. Этого хватило, чтобы вытащить «Отход» на политическую орбиту и вскоре создать «Эшелон», с Ваней Барановым мы пообщались на этот счет именно в «Марсе», так что можно считать, что наш проект родился на концертах ГО, а вскоре в них и влился.
Советизация Егора очень сильно подействовала на все то же мое и более юное, самовоспроизводящееся поколение. Его «Пой, революция», написанная все тем же языком, четко заострила смыслы - направила ветры новой борьбы, уже в 2000-х. Наш «Эшелон» пел «Пой, революцию» на разогреве ГО неоднократно, создавая вскоре собсвтенные песни в этом же направлении, более радикальные. И все же, в 2002-м году после концерта в «Восходе», афишу для которого делал ваш покорный, Егор мне сказал, что мы играем «совершенно другую музыку» (имея в виду мой примоченный бас, альтернативность?) - про «Отход» еще, даже не про «Эшелон».
Тот концерт и другие совместные я подробно описываю в одном большущем эпическом тексте, который, надеюсь, выглянет в свет через некоторое время. Все делалось руками поклонников и последователей Егора, все буквально из воздуха собиралось для этих концертов - это и было истинно народным движением, той волной, что была движима талантом, языком, авторитетом Егора. И всегда за ним ходили эти личности, словно уменьшенные клоны, копирующие его голос, движения - типа Друида, какого-нибудь Клеща... У "28 Гвардейцев Панфиловцев" - голос... Егор создал целый типаж нонконформиста с таким почвенным говорком, поведение антисистемщика девяностых...
Но мы как последователи шли всегда с запозданием - и уже на пресс-конференции после концерта Егор хвалит Путина, причем за то, что он кэгэбэшник и у него «что-то получается». Это многих озадачило, но выступления ГО по-прежнему в Москве устраивал Удальцов, а значит, все происходило под красными знаменами. Но пути уже не НБП (с ними Летов расстался еще раньше), а АКМ и ГО потихоньку расходились. Снова в концертном сэте появилась песня «Некрофилия», «Всегда буду против»... Но сейчас не об этом одном.
Всегда дивжения Егора на сцене удивляли - в подобный отвязный пляс пускались лишь лучшие - Ян Кёртис, к примеру... Но рок-азбуку для узнавания всех вышепоименованных рок-героев вручил нам все тот же шаман, старец Летов, вот в чем штука. Да, он стал отцом для многих, как я, безотцовских сыновей закатившейся эпохи. Он на сроднил, вручил словосочетания-ключи, сдружил нас, научил бороться, научил прорываться голосом.
Вчера, сидя у меня дома с Ваней Барановым, работая над новыми песнями, мы говорили о том, что Летов в нас вписан уже витально - как бы мы там политически не разочаровывались в нем. Я вспоминаю, как медленно «въезжал» я в «Солнцеворот» - нужно было измениться мировоззрению (чему Егор же и помог), чтобы я понял всю красоту, всю высоту этого альбома, на котором Егор и поставил персональный мне автограф... Точно так же сейчас как и две года назад я с трудом воспринимаю «Долгую счастливую жизнь». Мы идем следом, мы медлительны...
Но иногда - опережаем. Помню знаменательный эпизод. 2004-й год, первый лагерь им. Че Гевары на Чёрном море, мы уже уезжаем и, сев в Туапсе, глядим в окна вагона... Вскоре слышим из середины вагона характерный копирующий Егора голос - подсаживаемся, выясняется что парнишка-москвич знает и наш "Эшелон" по концертной записи пиратской, и знает даже те песни ГО, что еще не вышли на альбомах. Взял и спел "Миром правят собаки" и "Непобежденную страну". Вот так Егор влился в народное творчество, сперва черпнул из него для "Прыг-скока" своего "за флажки"... Ну а уж "Все идет по плану" - настолько народная песня, что поющие ее юные поколения даже не знают, о каком плане идет речь, кто-то сказал - "План Даллеса". Теперь, может, будут считать Планом Путина? Вот так песня переживает эпохи в устах масс...
«Всегда живой»
Я бы поделил творчество Егора теперь на три периода - «антисоветский», «советский» и «постсоветский», что совершенно не совпадает с эпохами - так как постстоветский начинается с «Долгой счастливой». Первый - от «Посева» до «Ста лет» (которые, конечно, вне политических координат, потрясающий альбом, многомерный и в то же время по звучанию довольно скромный), второй «Солнцеворот» - «Звездопад», а последний вычисляйте сами. Почему все же «постсоветский» период? Ну, потому что «болванкой в танк ударило». Егор Летов был и зеркалом контрреволюции 1991-го (одних его песен того периода хватило бы, чтобы свалить номенклатурщиков), и снова зеркалом зародившейся в середине 1990-х хоть и духовной, но уже революции... Сколько ни писал я рецензий на альбомы Егора, ни критиковал его отход от левизны и красного - занижать уровень последних трех альбомов не посмею. Это его собственная философская высота, до которой не добрались современники, долго не доберутся.
Помимо дискографии огромнейшей, история ГО - это еще и история live'ов Егора, где и "лучший барабанщик Вселенной" Андрюшкин был обретен, и прошло воссоединение с братом, превратившее саунд ГО местами во фри-джаз... Это было непрерывное творчество, импровизация и коллективизация.
В «Долгой счастливой жизни» Егор учит радоваться жизни даже тогда когда нет возможности ее переделать - быть может, эта точка и стала для многих принципиальной развилкой. Запоминаются на альбоме пронзительные соло-гитары, вылезшие "хвостами" за пределы "Непобежденной страны" - грустнейшая песня, песня-прощание. С этого альбома начинает раскрываться во всю ширь талант соло-гитариста Чеснакова - с ним стиль ГО стал более радужным, многоцветным. Странно это называть психоделическим панком, это просто "летовщина", поздняя, в хорошем смысле.
Стеб и ярость анархиста остались при нем до последнего момента. Как и скромность в самоподаче, в одежде - в девяностых он на все эти "Прорывы" приезжал одетым как средний советский интеллигент - в водолазочке, сапожонках коротких, в черных джинсах. Ничего от рок-звездности в традиционном понимании.
То, как Егор держался на сцене во все периоды говорит о многом. Вот какая-то сцена конца 1980-х, на Егоре басуха, на голом худом плече ремень - и волосы такие, будто сдувает их яростный ветер, ветер перемен. Вот «Последний концерт в Талинне» - Егор у микрофонной стойки развивает невероятную гибкость, словно в его руках и плечах дополнительные шарниры. Действительно, иллюстрируя тему излома Системой, тело словно отдельно от его вокала движется - высшая степень свободы... Таким же Егор выходит на сцену и во время «Русского прорыва», в 1994-1998-м - но его богатая пантомимика все же застывает в позе пятиконечной звезды, и он долго стоит так, словно распространяет руками и головой лучевые потоки. И этот знак понимают в зале. Еще не видев этого концерта в Загорске в 2001-м году на акустике я делал своей пятерней из слэмящегося зала этот же символ-жест, требуя «Родину» на бис. И Егор спел...
Знаю, сколько сейчас людей по всей стране молчат, в депрессии, не могут ничего сказать, не знают как дальше жить. Ушел их учитель. Многие шли своей стезей, но все время глядели в соседнюю, Егорову, параллельно которой двигались. Теперь там ничего не видно, она завершилась, и продолжать уже надо в один голос. «Лишь одна дорожка».
Питерский мой товарищ, пролетарский писатель Борисов смог только скомпилировать стих из летовских же строк - настолько густо заквашена и литературная речь многих, что только усиль ее, и останется чистый Егор. Он для нашего поколения как Высоцкий для отцов и матерей... Народный, сам себя выстроивший и поведший за собой. Он и породил поколение неравнодушных, Несогласных - революционно настроенных в восприятии жизни, бескомпромиссных, антибуржуазно настроенных всех этих панков и паночек в майках с его изображениями... Это - кровь будущего, это люди будущего, если они сами, если мы сами сможем это будущее завоевать.
Егор Летов обратил мое поколение к коммунизму - не смотря на то, что узнавали мы его по тем напевам, из которых вполне можно было бы составить антологию антисоветской диссидентской песни. Он спел многое, что думалось, только думалось многими против той Системы, успешно переродившейся в нынешнюю Ельци-путинскую. В Систему всеподавляющего олигархического Медведа, надутого газпромовским газом как олимпийский мишка.
Но даже и бутлеги вроде «Солдатского сна» - были ожидаемы нами, как бы пели лучше то, что пытались мы сами, все эти солдатские песни. И мы воспринимали их не как стеб... Басовитый шаманский голос Егора - это голос уже нескольких поколений, конца 1980-х и всех девяностых. Тот, кто не услышал его - очень много потерял, еще больше потерял тот, кто не прошел всей извилистой тропой вместе с Егором - к коммунизму. И кто, как не он открыл в своих сложносочиненных, противоречивых, проблематизирующих и парадоксальных словосочетаниях путь к поиску бессмертия не религиозного, а реального, через коллективное спасение, через объединение и революцию?..
Часто снился Егор. Последний сон был недобрым, хотя я не сразу растолковал его. Вышло так, что Егор проснулся в какой-то пьяной компании, я его приветствую, и он небывало дружелюбен, хотя и непонятлив, как бывает с бадуна - но лицо... Лицо его в этом сне было избитым, с синяками. Кто мог догадаться, что это намек на удар судьбы?.. Девятнадцатого ночью, после полуночи у меня вскочила температура, хотя видимых причин для болезни не было - простой насморк. Полдня провел в температурном угаре... Утром почему-то перед тем, как встать, я думал, размышлял о том, как Егор оправдывал индустриальный саунд на альбомах Янки - что, мол, не испортил ангельского замысла, ее голос лишь оттенил этим рокотом... Словно оправдывал, оправдывался? К вечеру, засыпая на диване под телевизор, подумал, что мир однообразен и скромен - вот, наверное, так же сейчас в Омске смотрит телек Егор, ведь паузы между записью альбомов и концертами такие большие, привыкаешь к квартирности... Он уснул навсегда, просматривая свой собственный концерт в Свердловске, отыгранный за одиннадцать дней до того... Это, наверное, хорошо - он уснул и умолк, а его же голос продолжал петь, звучать. Следующей ночью было лунное затмение...
Не умею, не люблю я размышлять на эти темы. Соблазненный даже малость мыслью о бессмертии - эсхатологии не любитель. Но путь к освобождению от главного страха всего человечества и каждого человека лежит через революцию, коллективизацию и через многое такое, что сегодня смертельно (!) напугает обывателя, привыкшего умирать, мыслить категориями собственного и индивидуального.
Да, Егор, выйдя из коллективного течения, разочаровавшись в наших левых политиканах и далекой от революционной ситуации, замкнулся. Он выступал, он высказывался альбомами, но исчез один лучик звезды, устремление пропало, и вот на его могиле крест (что для меня лично как для атеиста странность). Многие его видели политическим, это устремление, но забывали, что все существует в общем контексте, и призыв актуален и взрывоопасен тогда, когда к нему готовы, его ждут. Сейчас же наступило мерзкое затишье, в котором народ привык вымирать и молчать. Вот и «Эшелон» наш позорно замолк надолго - однако уход Егора встряхнул нас порядочно. Теперь молчать уже совестно, голос Баранова и голоса многих не только рок-коммунаров, побужденные голосом Егора, продолжат, я надеюсь, наши песни борьбы, нашу речь.
Егор, конечно, был чужд реакции, даже и похваливая Путина, даже выдергивая себя из засасывающей среды говорливых политиканов... Он всегда учил бунту, прорыву, истреблению обывательщины - советской и постсоветской. Но у бунта должна быть цель. И для нас ценно то, что отказываясь от правой или левой политической принадлежности, Егор ни разу не опроверг того, что он коммунист - пусть и в космическом его понимании. Кстати, космическое - оно нормальное, всякий коммунист вместе с бессмертием видит целью революции в мировом масштабе и заселение космоса, обустройство планет под человеческое там существование, ведь для бессмертных станет мало места на Земле. Таким масштабам мечтаний и устремлений научил нас Егор. Показал своей жизнью роскошь Несогласия, Сомнения, собственного поиска и обретения собственного, на другие не похожего голоса. Более того, через этот голос многие открыли для себя советские эстрадные песни - "Звездопад" имею в виду. Голос Егора многим был поводырем по нашей и не нашей культуре... Пел молодым о том, что свойственно молодым, двадцатилетним стал рок-звездой, тридцатилетним записал лучшие альбомы прозрений своих не без помощи допинга, а затем боролся с Системой вновь.
Да, пока еще остаются эти традиционные координаты - рождение и смерть. Смерть так подытоживает творческий путь, словно проявитель действует на многие сказанные и вроде бы бесцветные слова - вдруг все обретает пророческий смысл. И тексты Егора были переполнены такими словами, «переводными картинками». Начиная с названия группы - вот лидер «Гр.Об'а» лежит в гробу. Надо всем его ухмылка сквозь бороду. Побегут сейчас покупать его последние альбомы те, кто пренебрег ими, как я ранее...
К своему «сороковнику» Егор стал выглядеть иконически, это многие заметили в его лице. Тут нет ничего от идолопоклонства, но как-то в стиле оформления своих альбомов он стал выглядеть. Никто не рыдал на похоронах, никто как к Есенину не припадал в слезах и с рыданиями... Местные слушатели весело распевали его песни перед панихидой, презрев смерть, как на похоронах афроамериканца или растамана. Когда его увидели в гробу - увидели очень молодым, сосредоточенным. Когда заносили в ритуальный «ПАЗ», Егор словно отрицательно покачал головой, уже бессильной на что-то ответить в сосредоточении на своем сновидении. «Зачем снятся сны...». Мол, нет, теперь все вопросы уже не ко мне...
Трудно говорить о завершенности - 43 года возраст невеликий, почти как у Высоцкого, но мне кажется, что Егор завершил свое высказывание в целом. Жаль, не увидит революции, но, кажется мне, да и не мне только, он и отчаялся ее увидеть уже. А тут работа для окаянных, неотчаявшихся, «всех неспящих». (Кстати, очень похожий образ был у прозаика-авангардиста Сигизмунда Кржижановского - про большевиков, глаза которых не закрывались веками, не спали вообще, обозревая мир круглосуточно.)
О таком титане нашего рока трудно писать мало - если ориентироваться на то, что он написал, спел, сколько раз выступил. Рок в России довольно молод. И Егор стал его «Толстым» - по размаху, глубине исследования мира и себя. У нас не было Моррисона в семидесятых, у нас был Егор Летов...
Был и есть, «всегда живой».
P.S. Пока мы репетировали с Ваней Барановым, позвонил Удальцов, и мы поговорили насчет мемориального концерта в Москве, об участии в нем рок-коммуны - всех тех, кто выступал с Егором на одной сцене, его последователей и соратников. Конечно, ни о какой попсе не может быть речи. Гламур сам доводит себя до абсурда (а ля Сукачев, отплясывающий на корпоративе Газпрома в Кремле), и то, как посвятили две кикиморы презентацию земфирного фильма Егору - комментировать сложно, хотя и это говорит о масштабе личности ушедшего. Но вот (да, политически критикованный мной в «Дуэли», как и Кинчев) Юрий Шевчук, всегда общавшийся с Егором и пытавшийся наш аполитичный и либеральный рок-истеблишмент повернуть лицом к ГО - он мог бы возглавить мероприятие.
Так же, мы в рок-коммуне обсуждаем и "замороженный" было проект - "Трибунал имени Гражданской Обороны", на который мне Егор дал добро еще в 2003-м, после выхода попсовых трибьютов, которыми он вовсе не гордился, когда мы интересовались. Мол, ознакомили только с результатами, отбирал не он. Это будет революционный в пику русрокерскому болотцу трибьют.
"Марс", чета Летовых и я, пьяный от счастья, 2000 год
|
|
