Конкуренция цивилизаций
Человеческие цивилизации - культурно-исторические общности, объединенные не только тесными экономическими связями, но и более глубокими факторами, связанными с близостью культур, - схожими системами ценностей и мотиваций, мировоззрением, образом жизни и образом действий.
Социализм и капитализм конкурировали в рамках единой культурно-цивилизационной парадигмы, и силовое поле, создаваемое биполярным противостоянием, удерживало в ее рамках остальное человечество. Исчезновение биполярной системы уничтожило это силовое поле, высвободив две качественно новых глобальных цивилизационных инициативы: исламскую и китайскую.
Мировая конкуренция приобретает характер конкуренции между цивилизациями - и кошмарный смысл этого обыденного факта еще только начинает осознаваться человечеством. Проще всего понять его по аналогии с межнациональными конфликтами, разжигание которых является преступлением особой тяжести в силу их иррациональности: их чрезвычайно сложно погасить, так как стороны существуют в разных системах ценностей и потому в принципе не могут договориться.
Участники конкуренции между цивилизациями разделены еще глубже, чем стороны традиционного межнационального конфликта. Они не только преследуют разные цели разными методами, но и, как правило, не могут понять и принять ценности, цели и методы друг друга.
Финансово-технологическая экспансия Запада, этническая - Китая и социально-религиозная - ислама не просто развертываются в разных плоскостях; они не принимают друг друга как глубоко чуждое явление, враждебное не в силу различного отношения к ключевому вопросу всякого общественного развития - вопросу о власти, - но в силу самого образа жизни. Компромисс возможен только при изменении образа жизни, то есть уничтожения участника компромисса как цивилизации.
При этом взаимопонимание, в отличие от внутрицивилизационных конфликтов, не только не является универсальным ключом к достижению компромисса, но уничтожает саму его возможность, так как лишь выявляет несовместимость конфликтующих сторон.
Конкуренция между цивилизациями не просто осуществляется по отношению к каждому ее участнику методами, являющимися для него внесистемными и потому носящими болезненный и разрушительный характер; она бескопромиссна и нарастает даже при видимом равенстве сил и отсутствию шансов на чей-либо успех.
Она иррациональна, биологична по своему характеру, - и потому опасна и разрушительна.
В свете этого понятно, что нам хватит тупо повторять бессмысленные разговоры о России как некоем «мосте» между Европой и Азией. Мы не можем быть мостом, так как являемся полем конкурентной борьбы. Либо мы создадим за счет энергии этой конкуренции собственную цивилизацию, либо нас разорвут - причем не географически, а в каждой точке.
Россия: Европа внутри, Азия снаружи
Мы можем гармонично сочетать, сплавлять в себя разные цивилизационные начала, потому что ничего нового и непривычного для нас в этом нет. Именно на таком сплаве и стоит наша страна. В самом деле: ключевая специфика России, делающая ее уникальной и при этом внутренне неустойчивой, - сочетание европейского типа хозяйства с азиатским типом организацией общества.
В период формирования общественного организма российское хозяйство - и крестьянское, и ремесленническое, - было вполне самостоятельным и самодостаточным и в этом смысле европейским по типу. Оно не нуждалось для выживания во всеобъемлющей государственной организации, как восточные деспотии и Древний Египет, живущие за счет систем орошения и потому нуждающиеся в жесточайшем государственном контроле для их функционирования.
Российское общество нуждалось в государстве не для хозяйственного, а для политического выживания, - и европейское по внутреннему устройству общество по своему внешнему, государственному укладу сложилось во вполне жесткой азиатской, деспотической форме.
Уже к началу XVII века, как показал Земский Собор, эта азиатская форма в значительной степени сформировала российское общество.
Именно противоречие между европейским хозяйственным содержанием и азиатской государственной и в целом организационной формой является основным внутренним противоречием России, на которое столетие за столетием, как на камень, находит коса российской государственности.
Но в этом же заключается и наше преимущество, наш стратегический ресурс развития. Мы обладаем - и история неоднократно подтверждала это - колоссальным не просто мобилизационным, но и мобилизационным творческим потенциалом, который при условии правильной мотивации государства и его эффективности способен давать фантастические результаты.
Важная особенность нашего общества в том, что народ полагается на государство, слепо доверяет ему и считает его своей частью. Наши люди прощают начальнику то, чего они никогда не простят родственнику и соседу.
То, что русский народ существует и осознает себя лишь в симбиозе с государством - причина его колоссальной слабости в самостоятельной конкуренции, в том числе этнической конкуренции внутри страны. Но при наличии должной ответственности со стороны государства этот ресурс доверия, не до конца растраченный даже нашими реформаторами - колоссальная сила. Недаром еще Сталин пил за терпение народа.
Сегодня мы участвуем в решении очень интересной исторической проблемы
Главная историческая заслуга Путина - восстановление или, если угодно, завершение восстановления российской государственности. Несмотря на то, что государственность восстановлена со всеми минусами, нередко усугубленными, и с изъятиями вроде Чечни, где ни о какой именно российской государственности говорить не приходится, это выдающаяся, действительно историческая заслуга, заметная и с исторической точки зрения.
Напомню, что российская государственность начала рушиться в 1987 году и в 1990 уже практически прекратила существование. Сегодня она восстановлена, и вот уже несколько лет на повестке дня стоит вопрос, отвечать на который придется уже преемнику: что теперь с этой государственностью делать? Как использовать этот механизм? На что его нацеливать?
Сегодня он используется в основном для личного потребления и удовлетворения амбиций широких слоев властной общественности. Он приспособлен не для этого. Использовать государственность, да еще и такую специфическую, как российская, в столь ненадлежащих целях, долго невозможно по тем же причинам, по которым молотком нельзя долго вывинчивать винт из стены.
Российская государственность по своей природе приспособлена исключительно для модернизации и будет использоваться для нее. Рано или поздно, с той или иной эффективностью, с теми или иными затратами, - это вопросы важные, но не принципиальные.
Модернизация будет, и эта модернизация не будет демократической в традиционном западном смысле слова.
Более 10 лет назад Мересьев, прототип героя «Повести о натсоящем человеке», сказал: разложение общества зашло так далеко, что демократическими методами его не оздоровить. Пациенты ЛТП не могут выбирать врача-нарколога, они выберут вместо него торговца водкой.
Это естественно - и ничего плохого в этом нет. Наше настороженное отношение к тому, что называется «авторитарной модернизацией» - лишь следствие кризиса демократии в ее современном западном понимании.
Глобальный кризис демократии
Понятие демократии сохраняет всю свежесть концептуально нового энергичного призыва, переворачивающего, обновляющего и возрождающего старый затхлый мир.
А ведь основные демократические институты были окончательно созданы более 200 лет назад - в XVIII веке - и с того времени лишь улучшаются и дорабатываются, оставаясь в своей основе принципиально неизменными. Между тем развитие человечества продолжается и, постепенно меняя требования к организации общественного управления, создает необходимость более глубоких изменений, чем те, к которым мы привыкли и которые считаем поэтому максимально возможными.
Эти изменения должны быть технологичными и, как минимум, обеспечивающими решение хотя бы основных проблем, с которыми уже столкнулась демократия в ее традиционном западном понимании и с которыми в своем нынешнем виде она, как убедительно показывает практика, в принципе не в состоянии справиться.
Проблема «внешнего управления»
Наиболее очевидная проблема современного мира заключается в том, что стандартные демократические институты обеспечивают власть и контроль над государством наиболее влиятельной общественной силе. Беда в том, что по мере развития глобализации и все большего упрощения трансграничных коммуникаций относительно слабые страны все чаще сталкиваются с ситуацией, когда наиболее влиятельными в их обществах оказываются внешние для них силы - будь то иные государства или глобальные корпорации. В результате они вполне демократически, а порой и незаметно для самих себя попадают в ситуацию «внешнего управления».
Естественной ситуацией является несовпадение указанных интересов, а в ряде случаев и их прямая противоположность.
Дисбаланс интересов может вызываться естественным влиянием глобальной конкуренции, то есть стремлением структур, осуществляющих внешнее управление, подавить своих конкурентов из управляемых ими стран или даже не дать им появиться в принципе.
Не менее важно органическое отсутствие у осуществляющих «внешнее управление» структур каких-либо обязательств, в том числе социальных и экологических, перед населением управляемых ими стран. В самом деле: государства отвечают перед своими, а не чужими гражданами, корпорации - перед своими акционерами, а глобальные сети, как будет показано ниже, - и вовсе лишь перед своими непосредственными членами.
Значимо и полное либо почти полное отсутствие координации между структурами, осуществляющими «внешнее управление», - а оно в силу слабости управляемых объектов достаточно редко монополизируется какой-либо одной структурой. В результате ряд воздействий, каждое из которых по отдельности является безобидным или даже полезным, в своем случайно возникающем сочетании или последовательности может оказаться разрушительным для управляемого общества.
Как представляется, именно органической безответственностью «внешнего управления» и вызвано расширение числа «упавших государств». (Существенно, что поначалу этот термин порой сгоряча переводился на русский язык менее политкорректным и брутальным, но более внятным и дающим более полное представление о сути и последствиях явления словосочетанием «конченые страны»).
Проблема безответственности глобальных управляющих сетей
Государства и глобальные корпорации как субъекты международной, в том числе международной экономической политики все в большей степени уступают свою ведущую роль разнообразным глобальным сетям.
Указанные сети формируются «сращиванием» элементов государственного управления - как собственно политического, так и связанного со специальными службами, - и бизнеса, как глобального, так и национального, причем различные элементы указанных сетей базируются в различных странах.
Управляющие сети такого рода существовали почти всегда, но новостью последних лет стало постепенное освобождение, «отвязывание» их от интересов ранее доминировавших в них национальных государств и переориентация таких сетей на реализацию преимущественно собственных интересов, отличных от интересов указанных государств.
Речь не идет о контроле глобальных сетей за относительно слабыми государствами и даже странами, осуществляемым в интересах относительно сильных государств, доминирующих в данных сетях. Управляющие сети, возникающие в относительно слабых странах, традиционно были инструментами влияния на них более сильных государств.
Однако сейчас глобальные сети, по крайней мере, на Западе все в большей степени освобождаются от контроля государств как таковых и начинают хаотически манипулировать ими или их отдельными элементами в своих собственных, остающихся не оглашаемыми, а зачастую и вообще не устанавливаемыми формально, интересах.
Эмансипируясь, отделяясь от государств, глобальные сети больше не отвечают за последствия своей деятельности даже для стран своего «базирования», даже для государств, которыми они создавались и которые они еще недавно считали «своими».
Отличие сетей как субъекта управления от государства заключается в имманентном отсутствии у них ответственности перед обществом. Даже не демократичное по своему устройству государство поневоле, объективно заинтересовано в стабильности и гражданском мире в своей стране, а сетям, рассматривающим эту страну извне, «со стороны» глобального мироустройства и представляющих собой объединение «новых кочевников» (по классическому определению Ж.Аттали), это просто не интересно. Им нужен рост совокупного влияния и прибыли своих участников, а этих целей гораздо проще достичь не в стабильной, а в дестабилизированной ситуации, «ловя рыбку в мутной воде».
Таким образом, создавая глобальные сети и в последующем упуская из своих рук в их важные полномочия в сфере общественного управления, национальные государства, даже исключительно сильные и эффективные, сами создают для себя субъект «внешнего управления», пренебрегающий их интересами, как это было показано в предыдущем параграфе.
Представляется исключительно интересным и значимым, что это освобождение от ответственности не проходит даром и для самих глобальных сетей. Их освобождение, отделение от государства лишает их возможности в полной мере использовать его возможности по стратегическому планированию (от анализа до корректировки внешних процессов), что драматически снижает эффективность не только манипулируемого ими государства, но и их собственной деятельности.
Сетевые войны требуют ограничения транспарентности
Наконец, третью проблему порождает изменение характера войн. Нападение Израиля на Ливан показало еще раз, что современные войны ведутся не с государствами, а с сетевыми структурами.
Такие войны объективно требуют непубличных, не подлежащих огласке действий - от тайных убийств до тайных переговоров, до массового и беспощадного истребления функционеров. Понятно, - и это наглядно подтвердила война Израиля против Ливана, - что традиционное демократическое правительство, работающее чуть ли не «под телекамеру», не может осуществлять подобные действия просто технологически.
Таким образом, сетевые войны объективно требуют ограничения демократии в виде ее формальных институтов. Однако подобное ограничение возможно лишь при условии высокой идеологизации общества или хотя бы его элиты, так как иначе ограничение демократических инструментов неизбежно ведет к коррупции и разложению всей системы общественного управления.
Основная проблема заключается в том, что современная западная демократия не терпит идеологизации и последовательно и целенаправленно уничтожает ее, выбивая тем самым почву из-под своих собственных ног!
Как превратить «шаг назад» в продвижение вперед?
Таким образом, демократия в ее современном западном понимании испытывает жестокий кризис. Ее внутреннее устройство в целом перестало соответствовать объективным требованиям глобализации и уже не способно «автоматически» решать порождаемые ею проблемы, - а ведь именно в этом и заключалась историческая сила демократии.
В современной практике неявно разделяется два принципиально различных понимания демократии.
Первое - содержательное, концентрирующее внимание на цели: демократия - общественное устройство, при котором управляющая система в наиболее полной степени учитывает мнения и интересы управляемых.
Второе - формально-институциональное, концентрирующее внимание на средстве. В соответствии с этим пониманием, демократия - это совокупность формальных (и потому поддающихся измерению, что очень удобно для выставления разнообразных оценок) институтов: разделения властей, независимого суда, парламента, выборов, свободы слова и ряда других.
Принципиально важно, что цель примерно соответствует средству лишь в условиях наиболее развитых западных обществ. В остальных демократическое содержание общественного устройства может быть обеспечено лишь иными, формально (то есть с западной точки зрения) недемократическими инструментами.
Именно поэтому искусственное внедрение демократических институтов в относительно неразвитые общества, как правило, ведет не к «построению демократии», но к ее разнообразным и разрушительным извращениям. (Классическим примером служат исламские страны, «демократизация» которых Западом вела к приходу к власти либо религиозных фундаменталистов, либо жестоких тиранов; весьма убедительной иллюстрацией разрушительности «экспорта демократии» является и Россия 90-х годов).
Основное направление противодействия описанным выше проблемам, так сказать, «ремонта демократии своими средствами и на скорую руку», представляется самоочевидным. Это укрепление государственности в ее традиционном понимании, восстановление и реабилитация в глобальном сознании понятия «суверенитет» и особенно «суверенитет народа», понимаемого как «население той или иной страны, объединенное общей культурой», восстановление международного права в том виде, в котором оно существовало до 1999 года. Принципиально важным представляется и возврат к собственным системам ценностей от глобальной, универсальной системы ценностей, которая, если и возможна в принципе (так как обычно она подменяется системой ценностей США, Евросоюза или радикального ислама), то, во всяком случае, саморазрушается.
Наиболее развитым странам мира, столетиями считавшими себя светочем цивилизации, необходимо осознать, что они слишком далеко и слишком корыстным образом забежали вперед в деле объединения мира и теперь ради его спасения просто обязаны сделать шаг назад.
Необходим установленный в явной и открытой форме приоритет коллективной безопасности над демократией и правами человека в западном понимании этих терминов, отказ от крестового похода за демократизацию и признание за каждым обществом права жить по своим собственным законам и обычаям. Пора признать, что источником законной власти в каждом обществе является все же исключительно его народ со всеми его предрассудками и недостатками, а отнюдь не меняющаяся раз в несколько лет администрация США. Тем более не является источником легитимной власти в формально независимых государствах и «агрессивно-послушное» «моральное большинство» западного мира, конституированное (да еще во многом и в коммерческих целях) CNN и еще несколькими глобальными средствами массовой информации.
Потребность в этой консервативной, традиционалистской контрреволюции очевидна, однако сама ее возможность остается совершенно не ясной. Она слишком явно противоречит сегодняшним интересам наиболее влиятельных и эффективных субъектов глобальной политики и представляет собой в определенной степени возврат в уже известное и лишь поэтому кажущееся относительно безопасным и благополучным прошлое. «Обеспечение глобальной безопасности» по своей сути - не более чем шаг назад, сама возможность которого даже с чисто методологической точки зрения представляется сомнительной.
Отрицаемый настоящей статьей, как и всем развитием человечества последних лет путь принудительной глобализации и насильственной демократизации не является только придуманной кем-то и когда-то «голой идеей». Он осуществляется с такой пугающей последовательностью, разрушительностью и самоотреченностью именно потому, что является равнодействующей интересов наиболее эффективных и влиятельных участников современных глобальных рынков.
Человечество идет по этому пути не потому, что кто-то обманул и обольстил его, но потому, что этот путь в наибольшей степени соответствует текущим потребностям и особенностям его наиболее влиятельных членов.
Поэтому «ремонт» демократии в ее западном понимании, кто бы и как бы ни взялся за его осуществление, в случае своего успеха неизбежно перерастет в коренное изменение всего сложившегося мирового порядка. Всерьез рассчитывать на то, что это не представимое сегодня и в основном неминуемо хаотичное изменение затронет исключительно несправедливые для нас его элементы, оставив в неприкосновенности все, что мы считаем справедливым и удобным для себя, представляется по меньшей мере наивным.
(Доклад М.Г.Делягина на IV заседании Валдайского клуба «Россия между Европой и Азией», Казань, 10 сентября 2007 года)
|
|
