Жена включила за ужином телевизор: новости – минут десять коронавирус, коронавирус, коронавирус! ДБЛ, БЛД! Но я сжал зубы - к выходному коронавируса не будет!.
У меня всегда была претензия даже не собственно к архивным документам, а к читающим их историкам. Они уж больно свято (или тупо) верят написанному и лежащему в архиве документу. На самом деле, во всех документах можно верить только тому, что не может быть использовано для оценки самого автора документа, поскольку автор свою роль будет приукрашивать, даже если он вполне себе честный человек. Так уж люди устроены.
Я вспомнил об этом вот к чему. Константин Колонтаев прислал мне очень интересную ссылку на публикацию документа из архива Симферополя, описывающего ситуацию в Крыму, в основном в 1941-42 годах https://www.vilavi.ru/raz/simfi-41/simfi-41a.shtml. Любителям истории рекомендую прочесть.
Публикатор этого документа, историк Валентин Антонов, сообщает, что после освобождения Симферополя от немецкой оккупации 13 апреля 1944 года, уже 23 апреля была создана специальная Крымская комиссия по истории, которая обратились к жителям города с призывом передавать ей документы, так или иначе связанные с периодом оккупации.
И некий житель Симферополя, которому к 1941 году уже было 60 лет, зубной врач по профессии, Хрисанф Гаврилович Лашкевич, принёс в эту комиссию свои дневники, которые он писал во время оккупации, и, по его словам, прятал, а потом не смог найти все страницы. Поэтому он дописал и переписал часть своего дневника. И Антонов этому источнику безусловно верит, хотя вот это «дописал и переписал» очень характерно.
В силу «простоты» автора, эта его «корректировка» просто бросается в глаза, во-первых, представляя его чуть ли не нарочитым патриотом. Он даже не русский патриот, а целый большевик, который всем в оккупированном Симферополе каждый день говорил и говорил, что Красная Армия и большевики непременно победят! Но при этом его не забирали в гестапо, а к немецкому коменданту города он носит вложенное в паспорт фото некоего генерала Лашкевича, уверяя немцев, что это его отец, который ещё и граф, посему и немцы его величают «вашим сиятельством».
(Пытался найти его отца, но в интернете нашёл только генерала Николая Лашкевича, а не Гаврилу. Судя по имени и профессии, зубной врач, Хрисанф Лашкевич, был, скорее всего, из семьи священнослужителей).
Лашкевич являлся очевидцем массового уничтожения симферопольских евреев, крымчаков и цыган: в декабре 1941 года, тогда в противотанковом рве под Симферополем были убиты не менее 12 тысяч, обычно принято писать, «детей, женщин и стариков». А я добавлю – и мужчин призывного возраста этих народов.
Так вот, в дневниках Лашкевич предстаёт как спасатель евреев, правда, ему так и не удалось никого спасти. Но, как он пишет, - он старался!
В дневниках отсутствует то, что должно было быть обязательно, и что обязательно присутствует в подобных воспоминаниях, - за счёт чего он жил почти три года оккупации? Я в дневниках не обнаружил не единого даже намёка на то, что Лашкевич голодал или ему чего-то не хватало. Он был холост, но пишет, что живёт в семье, и одновременно, что «снимает угол». Зубные врачи зарабатывали очень хорошо – зубной врач не имел в Симферополе жилья?? Кроме того, он проговаривается, что где-то служил и при немцах, но где?
Я бы сказал, что Лашкевич - это довольно мутный источник, если говорить собственно об авторе. Но он в дневниках написал и очень много того, что его лично не касалось, а вот это уже интересно, хотя с таким автором даже в таком случае необходимо быть осторожным. Скажем, в его дневнике за 2 августа 1942 года запись: «Первоначально немцы поручили татарам очистить Крым от партизан, однако ввиду неизменно повторяющегося разгрома татар при каждом их столкновении с партизанами немцы принуждены были передать эту борьбу с партизанами в руки румын, а татарам оставили роль разведчиков и шпионов». А откуда Лашкевич мог это узнать? Немцы ему сообщили? То есть, в этой информации, возможно, и есть смысл – возможно она и правдива, однако надо учитывать, что тут передана сплетня, причём, появившаяся, возможно, уже после освобождения Симферополя.
Огромный объём значащей информации дневника Лашкевича – это рассказы об уничтожении немцами евреев Симферополя – тут он был очевидец. Должен сказать, что для меня в этом его описании не оказалось ничего нового, поскольку методы немцев чуть ли ни до мелких деталей совпадают с теми методами, которыми немцы уничтожали евреев Днепропетровска, описанном в интереснейших воспоминаниях Ю.А. Нефёдова «Поздняя повесть о ранней юности» https://www.litmir.me/br/?b=524545&p=1.
И в Днепропетровске, и в Симферополе евреев расстреливали в противотанковых рвах, выкопанных для защиты этих городов, в Днепропетровске расстреляно 14 тысяч человек, в Симферополе – 12 тысяч, в Днепропетровске в расстрелах принимали активное участие местные полицейские, в Симферополе – татары, и там и там евреев уверяли, что их везут переселяться, и там и там евреи не делали ни малейших попыток сбежать. Правда, вокруг расположенного в степи Днепропетровска не было партизанских отрядов, да и нашим войскам было куда отступать. А в Крыму оставшимся верными присяге бойцам и командирам разбитых дивизий Красной Армии, отступать было некуда, и они уходили в горы – в партизаны. Почему евреи тоже не уходили в партизаны, а тупо исполняли команды немцев, – это самая большая тайна сионистов, и в том, что ни Лашкевич, ни Нефёдов этой тайны не касаются, - не их вина.
В обоих воспоминаниях удивительное совпадение некоторых моментов. Во-первых, трусливое (другого слова не подберёшь) поведение массы военнослужащих Красной Армии, которые тупо сдавались в плен откровенно презирающим их немцам и практически не защищали ни тот, ни другой город.
И на фоне это бессовестно-тупой трусости, вдруг эпизоды отчаянного героизма.
Нефёдов о занятии немцами Днепропетровска:
«26 августа 1941 года. Стрельба прекратилась, мы подошли к Дворцу пионеров. На углу стояли люди, человек десять: мужчины и женщины, в основном пожилые. Два немецких солдата оттеснили их дальше от проезжей части. Прямо на углу, ближе к бульвару, горела легковая машина - кабриолет, в которой сидели наши убитые офицеры. Сзади торчали стволы двух ручных пулеметов. Над машиной высоко поднималось пламя. В пламени было видно, как они еще шевелятся.
Очевидцы рассказали, что машина с офицерами опоздала на мост: его взорвали, а они, очутившись в уже занятом немцами городе, метались на машине по проспекту от вокзала до улицы Ленинской, отстреливаясь из пулеметов. На четвертом или пятом кольце, когда машина притормозила перед поворотом, два немецких солдата из-за угла дворца пионеров швырнули в них по гранате… потом еще.
Это были первые жертвы войны, которые мне пришлось увидеть почти в самом ее начале».
Лашкевич, о занятии немцами Симферополя: «2 ноября 1941 года. По пути на службу я встречаю немецких мотоциклистов, автомобили. Валяются трупы убитых подростков, вышедших с ружьями стрелять в немецкие танки. Бедные мальчики! Они так же, как и я, верили в победу родины, иначе они не подумали бы о том, что надо выступать с оружием в руках. Так возле трупов и лежат их ружья и рассыпанные патроны. Поразительна меткость немцев: у убитых только по одной ране — на лбу или в сердце. Населения не видно: все в панике бегут с главных улиц».
Но почему подростки?
Во время тайной от румын эвакуации Одессы 16 октября 1941 года, проводивший её генерал Петров оставил в окопах одесских комсомольцев, чтобы они ночью беспокоящим огнём не вызвали у румын подозрение в том, что в окопах уже нет солдат, а утром бы разбежались бы по домам. И в Симферополе Петров повторил свой полководческий замысел? Так, что ли?
Или вот такие эпизоды с матросами.
Ю. Нефёдов рассказывает: «…немцы ходили с высоко поднятыми головами и вели себя очень агрессивно. Когда случалось, что по улицам проводили наших пленных солдат, они демонстративно избивали их, оскорбляли, а отставших тут же на улицах расстреливали. Я это видел.
По городу ходила молва, как по Короленковской вверх вели колонну наших пленных моряков. Все они были со связанными за спиной руками, шли и пели во весь голос матросские песни, и, конечно же, «Раскинулось море широко...». Немцы бесновались, били их прикладами, а когда они приближались - краснофлотцы отбивались ногами. Немцы стреляли, а следом шли машины, в которые складывали убитых».
Казалось бы, мало ли кто что рассказывает, особенно если хочется, чтобы так и было. Но вот Лашкевич рассказывает о том, что сам видел:
«5 июня 1942 года. Сегодня был свидетелем такого случая. По Севастопольской улице четыре конвойных немца гнали человек около 100 свободно идущих пленных, взятых под Севастополем. Сзади этой группы два вооружённых немца вели между собой одного русского краснофлотца, со связанными сзади в локтях руками. Для нас, наблюдавших эту сцену, было ясно, что первые без сопротивления сдались немцам в плен, а русский краснофлотец взят с боя и даже в плену опасен победителям. Моряк был молод — не старше 25 лет. На нём был разорванный тельник, тёмные штаны. На тельнике виднелась кровь, но не его, так как он сам шёл без усилий, не как раненый, грудь была расхристана, тельник, вероятно, порвался в рукопашной схватке. Непокрытая голова обращалась во все стороны, глаза казались красными, вероятно, воспалены от боя и злобы. Интересно было сопоставить уверенные движения связанного человека, который шагал как хозяин той дороги, по которой шёл, с понурыми, жалкими фигурами ста пленных.
Нам было известно, что немцы пленных краснофлотцев недолго держат в плену живыми и скоро убивают, по слухам, даже с пытками. Со скорбью и вместе с тем и с восхищением смотрели мы, несколько стариков, на нашего храброго защитника. Скажу, что моё восхищение его мужеством заслонило мою скорбь, и я, не подумав об опасности собственного положения, снял перед ним шляпу, приветствуя побеждённого физически, но не духовно.
Светлые глаза и курносый нос обратились в мою сторону. Громко, задорно, как будто он шёл не на казнь, а на прогулку, краснофлотец крикнул мне: «Живём, папаша!» Но вдруг его взгляд упал на проходившую сзади меня с немецким офицером очень красивую, выхоленную, шикарно одетую девушку. Вмиг лицо краснофлотца исказилось страшной злобой, и он разразился неистовыми ругательствами: «Ах ты… сволочь, сука! Мы кровь за тебя проливали, а ты с нашими врагами… Для врагов наших завиваешь волосы и наряжаешься! Нашей кровью платишь за свои наряды! Подожди, мы вернёмся, вернёмся! Проститутка, предательница, гадина! Ты думаешь, мы отчёта с тебя не потребуем?».
Эпизод может быть и выдуман Лашкевичем позже, но не будь чего-то похожего с матросом или матросами, такой эпизод и Нефёдову, и Лашкевичу и выдумать нельзя было.
Война явила сплав героизма и подлости!
Вообще-то, сегодня с этими нашими пленными в ту войну много сюсюкания, затеняющего реальное отношение к ним людей, оставшихся в оккупации:
«6 ноября 1941 года. Я сам видел татар-красноармейцев в форме и с ружьями у городского сада, они предлагали немцам свою «сдачу» в плен. Немецкие офицеры с величайшим пренебрежением отвернулись от этих «воинов».
Татары, потоптавшись на месте в нерешительности, медленно пошли прочь со своими ружьями: даже оружие у них не отобрали немцы! Видел я и русских пленных — более ужасно-угнетающего и позорящего зрелища нельзя себе представить. Я насчитал толпу в 4 тысячи человек — грязных, измождённых, растерянных. Немецкий конвой с грубыми криками, с побоями гнал их как стадо. Несчастные шли спотыкаясь, обращая молящие глаза на прохожих. …Ни одного громкого возгласа не раздаётся: народ молчит, подавленный страхом, и только чуть слышно бормочет. Женщины чуть слышно повторяют: «Несчастные, несчастные». Мужчины, в большинстве старики, также чуть слышно говорят: «А, сволочи! Не хотели сражаться! Теперь поняли, к кому попали в лапы». Но эти речи сопровождаются неудержимо текущими слезами».
Из студенческой юности осталось воспоминание. В деканате была секретарём молоденькая симпатичная девушка, вечерница. Я как-то разговорился с ней и познакомился, а когда начал заучивать её трудно произносимое имя, то выяснил, что она была армянкой. Разговор перешёл на Крым и на выселение Сталиным татар из Крыма, я об этом уже кое-что знал, и знал, что татары были предатели. Но вдруг эта девушка рассказала, что из Крыма выселили не только татар, но и армян с болгарами! Тогда мне «понятно было», что это проклятый Сталин из злобы армян выселил, хотя армяне в войну дрались вместе с русскими и никого не предавали. Так мне тогда казалось.
Но вот теперь Лашкевич кое-что к этой информации добавил:
«Животный страх перед немцами затемняет рассудок сограждан. …Татары откровенно торжествуют, евреи ноют, русские в полной прострации, караимы, армяне, болгары толпами идут в услужение немцам».
«В первые же дни образования симферопольской городской управы я видел целые волны караимов и армян, набросившихся на управу с желанием рвануть себе кусок общественного пирога. И они пристраивались к тёплым местечкам, пристраивались потому, что они не русские, а как инородцам, ненавидящим русский народ, им можно позволить грабить этот народ и забрать над ним власть.
Цивильные татары бросились в частную торговлю, караимы заняли счётные должности, а армяне — административные. Болгары из-за своей малочисленности и из-за недостаточной пронырливости заняли менее скромные места: начальников цехов, хлебопекарен и мастерских. Все граждане из нацменьшинств обращались и обращаются к немецким властям за преимуществами, льготами и милостями и обосновывают свои притязания указанием на то, что они не русские, а армяне, болгары и т. п., то есть ставят себя в положение враждебности к русской народности и к государственности русского народа».
Совсем отдельная статья – цыгане. Мы как-то привыкли слышать, что немцы уничтожали цыган, а об отношение цыган к русским во время великой войны привыкли судить по сериалу «Цыган». Но правда оказалась не такой красивой. Лашкевич рассказывает:
«С приходом немцев цыгане особенно усиленно принимали участие в грабежах. …В начале немецкого владычества цыгане были весёлыми, особенно оживлёнными и предприимчивыми. Они первые из городского населения начали громко выражать свою радость по поводу падения советской власти. Цыгане же делали нападения на городские статуи Ленина и Сталина. Это они, цыгане, разбили камнями и потом свергли наземь статую Сталина возле пединститута. Они без стеснения кричали проходившим по улицам евреям: «Прошла ваша жидовская власть». Но радость и оживление цыган скоро померкли».
Поскольку немцы имели по отношению к цыганам совсем иные планы, то цыган вскоре начали расстреливать, как и евреев. Однако не совсем так, поскольку: «Много цыган спаслось от истребления своевременным бегством из города. Кроме того, часть цыган немцы не успели захватить, а затем пощадили по неизвестным причинам и не стали больше их преследовать». Полагаю, что в дело вмешались румыны, у которых в армии служили и цыгане.
Напомню, что в ходе войны в плен Красной Армии вместе с немцами, итальянцами, венграми, румынами, финнами, австрийцами и прочими финнами с поляками и остальным европейским сбродом, попали не только 10173 еврея, но 383 цыгана, в рядах фашистов убивавших советских людей.
Ну и чтобы была полнота описания немецкой оккупации, дам и такие воспоминания Лашкевича:
«С отвращением, с гадливостью смотрел я на заискивание моих сограждан перед немцами, на их стремление брататься со своими завоевателями. Особенную гадливость во мне возбуждают женщины: уже 4 ноября наиболее красивые и выхоленные женщины гуляли с немецкими офицерами, подчёркивая свою интимную близость с ними. Женщины — жёны советских бойцов — зазывают к себе на квартиры немцев и предоставляют себя в их распоряжение».
Воспоминания Нефёдова: «В этом же доме, где жил священник, жили две молодые женщины, квартирантки, мало кому известные. Они тоже стояли на улице и призывно махали ручками немецким солдатам, складывая ладошки, поднося их к щекам и наклоняя головы. Это ошеломило всех».
***
Обычно всю проблему сводят к крови. Если кровь еврейская, то это трус, если татарская – то предатель. Да, есть проблема. Правда, не крови, а воспитания, которое у разных национальностей имеет свои особенности и имеет большое значение. Но вот в данном случае я бы в первую очередь винил не кровь, и не воспитание.
Разве Дважды Герой Советского Союза, по матери крымский татарин Ахмет Хан Султан перелетел к немцам? И ещё малочисленные крымские татары дали 5 просто Героев просто Советского Союза. И армяне дали СССР 106 Героев Советского Союза.
На мой взгляд, главная «заслуга» в таком национальном предательстве, какое было в ходе войны и особенно в 1941 году, заключена в умниках, и даже не столько в тех, которые замышляли стать министрами в случае «суверенитета» под немецким протекторатом (или развала СССР). А в тех умниках, кто знает, что «немцы непобедимы», что «сопротивляться бесполезно», в тех умниках, слова которых опускаются на плодородную для таких умствований почву человеческой трусости всех национальностей.
Ведь не национальность гнала сдаваться немцам в плен, а трусость! А национальность – это уже потом.
И именно эти умники определили огромные людские потери СССР всего лишь своими умствованиями: «Всем носить маски, а то умрёте от ковида…».
Впрочем, это я уже не о том.
|
|
