Ступайте все "Садка" смотреть!

Ходили  на премьеру "Садка"  (надеюсь, все помнят, что "Садко" склоняется???) в постановке Дмитрия Чернякова в  Большом театре.  Ну прямо вот совсем на премьеру-премьеру   -    было первое исполнение, а на следующий день мы пошли.  Режиссуры Чернякова почему-то все опасались, памятуя  скандал с его же "Русланом и Людмилой"  многолетней давности,  и совершенно зря:  Черняков из тех художников, которые, как вино, с годами матереют, набирают сок и смак, взрослеют и расцветают.  Никаких оскорблений общественной нравственности,  никаких провокаций    -  Черняков, чай, не Богомолов и не Виктюк.   Представленное им грандиозное действо   -   ювелирнейшее сочетание исторического и новаторского подходов, с одной стороны   -   дань классике  и  знаменитым предыдущим постановкам  "Садка" , с другой   -   демонстрация новых сценографических возможностей и современное смысловое преломление неувядающей оперы-былины.

Как это всегда и бывает,  все восторги прессы, посетившей Большой в день премьеры,  достались первому составу исполнителей   -  Нажмиддину Мавлянову  (Садко), Аиде Гарифуллиной (Волхова) и Екатерине Семенчук  (Любава), и это крайне несправедливо.  Мне, например, сложно представить, что Садка можно спеть лучше, чем сделал это Иван Гынгазов, обладатель богатейшего тенора  и блестящего  драматического дарования,  царевну Волхову   -  лучше, чем  обольстительно-пьянящая Надежда Павлова, а Любаву Буслаевну    -  лучше, чем  основательная Ксения Дудникова.  Пролог спектакля    -  видеоролик-интервью с ними тремя:   интервьюер-психотерапевт задает вопросы, вскрывающие их потаенные комплексы и фобии, да так, что зритель недоумевает, певцов ли опрашивают или их героев.  Затем Гынгазов в свитере и джинсах уже Садком переносится на новгородское торжище,  да так в свитере и джинсах и проходит всю оперу, так же как и Дудникова  -  Любава Буслаевна в черных брюках и белой блузке,  намеренно сведенная авторами спектакля к двум  диаметрально противоположным эмоциям, надежде и чувству безнадежности.

Черняков-сценограф успешно пытается объять необъятное   -  каждое действие оформлено декорациями, перекликающимися со знаменитыми историческими вариантами оформления оперы.  Нарочитая эклектика  не режет глаз    -  зрители понимают, что режиссёр  стремится  показать всё богатое театрально-сценографическое наследие, связанное с одной из красочнейших опер Н.А. Римского-Корсакова.   Занавесом к спектаклю служит узнаваемое полотнище  Федора Федоровского к самой, пожалуй, известной российской постановке "Садка" Бориса Покровского  -   то самое, где ладья посреди волнующегося моря. Богатые хоромы новгородской братчины, где купцы и горожане глумятся над Садком, сотворены по эскизам Аполлинария Васнецова; берег Ильмень-озера  с раскидистыми деревьями,  мерцающей гладью воды и холодным лунным светом срисован с декораций Ивана Билибина, чью тончайшую прорисовку деталей не спутаешь ни с чем;   в сводчатой светлице терема, в которой горюет брошенка-Любава, мы узнаем кисть Николая Рериха;  новгородская торговая пристань,  где, собственно, и исполняются главные хиты оперы,  была придумана и нарисована Константином Коровиным с его размашистыми, густыми мазками и грубоватой, шероховатой фактурой.  Подводное царство и лазоревый дворец царя морского со всем нагромождением волшебной подводной живности перекликаются с кичево-вырвиглазной  сценографией Владимира Егорова.  Но Черняков не был бы Черняковым, если бы не упаковал всё это в оригинальную обёртку.  После видеоролика-интервью с солистами, с первыми звуками увертюры,  на сцене   -    призывно мигающая неоновыми лампочками огромная арка "Парка исполнения желаний", по которому снуют работники в брендированной униформе и бейсболках.  Они же по ходу всей пьесы меняют и передвигают декорации-трансформеры, приносят реквизит, не позволяя зрителю забыть о том, что он стал соучастником большой ролевой игры и путешествия на машине времени.

Система образов у Чернякова и главного художника спектакля Елены Зайцевой  -  утрированное противопоставление детально и с максимальным психологизмом прорисованных главных героев  и  массовки,  усреднённой и снивелированной до однородности: стандартные белобрысые причёски горожан, одинаковой длины  косы горожанок,  однотипно скроенные и схематично декорированные костюмы.  В этой однородной людской массе даже самые яркие пятна    -   варяжский, индийский и веденецкий гости  -  практически неотличимы,  и  Садко сам маркирует их, во время  знаменитых арий напяливая на первого медвежью шкуру и рогатый шлем, на второго бесконечные нитки разноцветных бус, на третьего    -   метры богатых венецианских тканей.   В свою очередь,  условная и безликая людская масса  резко контрастирует  с  ярким и разнообразным ассортиментом обитателей морского царства, где каждый блестящий хвост машет по-своему, у каждого морского конька свой облик и норов, каждая  рыба переливается чешуёй по-особому, а каждая медуза  качается на волнах в своём ритме.   Насколько монолитен и предсказуем мир людей, настолько  красочен и многолик  мир сказочный,  сверхъестественный.   В "Садко" мало ансамблей, но зато изобилие хоров и массовых сцен    -   единовременно на сцене присутствуют до ста  (!)  вокалистов.  Мощь ведомого 26-летним Тимуром Зангиевым оркестра  не может заглушить коллективного голоса новгородской вечевой вольницы и  булькающих вокальных фиоритур обитателей глубоководного царства.  Не знаю, что услышали другие зрители спектакля, а по мне так хор зачастую "убегал" от оркестра  (или оркестр не поспевал за хором?....),  но  после премьеры взаимная слаженность, сыгранность  -  всегда дело наживное.

Нельзя не восхититься продуманным и высокоточным подбором солистов.  И даже на роль молодого гусляра Нежаты, написанную Римским-Корсаковым для женского меццо-сопрано или контральто,  ухитрились найти Юрия Миненко, уникального контратенора,  которому, правда, пришлось бессменно выходить на сцену все дни представлений    -   голос чрезвычайно редкий, достаточно вспомнить, что в постановке Бориса Покровского 1976 года в Большом  с Владимиром Атлантовым, Тамарой Милашкиной и Ириной Архиповой  Нежату пели исключительно женщины, чьи пышные формы было весьма трудно замаскировать:)).  Центральные партии в "Садко" чрезвычайно сложны для исполнения,  музыкальная ткань оперы-былины весьма далека от былинных распевов и требует виртуозной техники.  "Русское бельканто" ничуть не менее яркое, чем бельканто итальянское, а бенефисные партии Садка и Волховы вообще выматывающе трудны,  так что Гынгазов и Павлова сотворяют поистине вокальный подвиг    -  легко, непринужденно и полнозвучно.  С зубодробительным текстом, сплетённым знатоком славянской словесной архаики   -  постоянным либреттистом Римского-Корсакова Владимиром Бельским,  все вокалисты справляются блестяще. 

Детишки, коих в зале Большого, как всегда, в изобилии, несмотря на пугающее предостережение 16+   (единственная сцена, тянущая на 16+,  это переодевание царевны Волховы  из струящегося балахона владычицы морской в партикулярное платье),  путают грозно басящего морского царя с беловласым и белобородым Старчищем без слов, а Старчище   -  с Гэндальфом.  Зрители постарше тоже недоумевают, не успевая отличить сон от яви, а улицы средневекового Новгорода   -   от собянинского Парка развлечений исполнения желаний.

В отличие от хрестоматийных постановок 1949 и 1976 года,  версия Чернякова лишена балетных вставок    -  хореографические интермедии в сцене морского царства лишали бы действо насмешливой пародийности, понарошечности, сводили бы на нет эффект ролевой игры.  Может быть, зрительски спектакль от этого проиграл, но у режиссёра своя логика.

В целом спектакль производит исполинское впечатление    -    изначально эпическая, грандиозная опера-былина, вплетённая в сложную психологическую игру,  где историческое время плавно перетекает в современный контекст, а герои по взмаху дирижёрской палочки перелетают из средневековой вольной новгородской республики  в постиндустриально-неоновое сегодня.

Это ж каким надо было быть слепоглухим,  чтобы вычеркнуть "Садка" из плана постановок Императорских театров, как это сделал Николай II со словами "Найдите что-нибудь повеселее!"!  А может, правы те, кто в императорском "фи" увидели идиосинкразию на республиканскую вольницу русских северян, не знавших крепостного права и за четыре часа театрального времени ни единого слова не произнесших во славу царя-батюшки?....

В следующий раз "Садко" пойдет в Большом в начале мая.  Покупайте билеты уже сейчас, расхватают ведь.