Тяжело говорить, а молчать невыносимо.
Пока горит свеча – стоит задуматься над тем, почему горит дом.
Почему говорящим и мыслящим существам вменяется в обязанность скорбеть «молча»? Почему любые вопросы о причинах и виновниках рассматриваются как «отсутствие совести?» Почему положено скорбеть о жертвах, но не доискиваться до истинной цифры их количества?
Кто и зачем насаждает эту культуру молчаливого соболезнования? В нём нет ничего дурного. Тех, кто испытывает только эмоциональную скорбь, очень много. Но почему они клеймят тех, кто испытывает потребность разобраться в ситуации? Почему они так боятся «пиара на костях», а не самого повторения «костей» из-за отсутствия общественного расследования и полезных выводов? Почему вслед за чиновниками (виновниками) повторяют одну и ту же мантру: «Не надо пиариться… Не надо непроверенных слухов… Не надо искать виновных…»
Уточню сразу: лично меня ни в чём подобном не обвиняли, поскольку я ничего ещё о пожаре в Кемерово не писала, да и не владею полнотой информации. Но из опыта прежней работы могу провести определённые аналогии.
Я против «поиска виновных» в той форме, в которой его понимает население, настроенное на самосуд. Против того, чтобы толпой мужиков набрасываться на волоколамского мэра («Я за своего ребёнка порву ..!») только потому, что он выглядит беззащитным толстячком, а полиция только робко его уводит. И девочка, ритуально и злорадно перерезающая горло растерянному губернатору, кажется мне зловещим символом коллективного ожесточения на слабого. Может ли мэр или губернатор быть слабым, растерянным, неопасным? Как человек и как мужчина – да. Мне есть с чем сравнивать – видела жестоких сволочей в этой должности, и никто их почему-то не бил вкруговую, не материл и не закидывал снежками. Взять хотя бы А. Таранова – главу г. Петровск-Забайкальский. Во время круглосуточного митинга в 2011 г. никто из толпы и не подумал его тронуть, потому как рожа опасная и голосище наглый, а в толпе-то были одни женщины.
Но разве это значит, что искать виновных совсем не нужно? Что достаточно поставить свечу на асфальт или на аватар?
Тот же Таранов обвинял меня в «заезжем пиаре» за то лишь, что я не житель Петровск-Забайкальского. Если бы его послушались жители, плохо бы нам, трём женщинам-правозащитницам, пришлось в чужом городе. Но они кинулись собирать подписи в нашу защиту, отплатили «гастролёрам» добром за добро. Что было бы сейчас, когда выражение «они пиарятся на костях» стало общеприменительным приговором? Когда не только чиновники так выражаются, а простые пользователи фейсбука, причём бесплатно и не во имя живота своего?
А про «непроверенные слухи»… Повторюсь, но и в Крымске официальная статистика трубила о 130 погибших при наводнении, население – о многих тысячах. У меня было два варианта – промолчать о «неофициальных фактах» или донести до общественности народную версию. Доказательства принесёт время – другая власть, другая эпоха. Если нет – что ж, неправда будет опровергнута. Но я не имела права отказать жителям в том, чтобы обнародовать их многократно повторяемые слова.
Согласна, что журналист – корреспондент издания, в чью обязанность входит только «проверить информацию, а непроверенную опровергнуть», должен поступить так, как от него требует закон о СМИ, чем избавит от проблем себя и редактора. Но мне как юристу целый год приходилось с этими жителями работать в судах, и помимо услышанных «ложных» сведений о трупах я сталкивалась лично – да, не с трупами, но с нарушениями прав человека, с фальсификациями в судах, с отказами в компенсациях, с массовым запугиванием. Иной протокол может быть пострашнее трупа. Не успела ещё схлынуть волна, не успели ещё спасатели закончить свою работу, как по дворам уже пронеслись официальные лица, обманом заставив чуть ли не каждого хозяина подворья подписать акт осмотра домовладения, согласно которому (вкратце) компенсация ему не полагалась.
А защищать в суде, в котором судьи даже мантий на заседаниях не надевали, интересы конкретных семей… и при этом знать, что ты замалчиваешь их рассказы – это свыше сил и представителя, и правозащитника. Я публиковала всё. За доказанные факты не выдавала, за подлинность не ручалась. Подлинными были только рассказы жертв, дословные, за некоторым смягчением выражений. И некоторые из народных версий мне представляются вполне вероятными, в частности, версия о намеренно спровоцированном наводнении с целью завладения земельными участками.
Сейчас у меня нет ни возможности, ни необходимости пересказать все материалы годового расследования по Крымску. Частично они были опубликованы «Гранями.ру», что-то более рискованное – «Фронде.ТВ» и «Форумом.МСК». Впоследствии, уже с высоты утихших страстей, ряд авторов ссылался на эти данные, также не выдавая их за истину. Достаточно одного: тогда я поняла, что не гожусь в журналисты. В современные журналисты, которые во главу угла ставят «проверенные сведения». Считаю так: будущее проверит их за нас, доберётся до архивов, взломает их, как заблокированную дверь. И не осудит нас за когда-то, в года глухие, взятую на себя ответственность – просто рассказать…
Летом 2017 г., на семинаре «Язык вражды и СМИ», у меня вышел спор с журналисткой «Новой газеты» Еленой Рачёвой. Правда пошла на правду. Она приложила все усилия к расследованию ситуации в Крымске и по итогам сообщила, что никаких тысяч погибших не было; я приложила все усилия, чтобы передать мнение населения в любом случае. Наши усилия стоили друг друга, и горячность была взаимна. Вывод Елены меня удивил: раз столько жителей говорили одну и ту же неправду, значит, они стали жертвой массового травматического синдрома, потому необходимо было организовать им «массовую психиатрическую помощь»! По-моему, это опасное предложение, и хорошо будет, если лица, имеющие власть принимать подобные решения, никогда не получат столь ценной идеи.
Но это о журналистах, обязанных говорить. А есть пользователи фейсбука, «обязанные» молчать и скорбеть. Точнее, обязывать других молчать и скорбеть. Очевидно, при любой трагедии есть два варианта реакции – эмоциональная и рациональная, скорбь или поиск решения. Но в чём здесь противоречие, да ещё и «отсутствие совести»?
Не стану больше говорить о правозащитниках, о правдоискателях, о страстной обличительной публицистике, характерной для прошлого, но порицаемой в наши дни. Спрошу только одно: вы действительно хотели бы, чтобы Путин «просто помолчал»? Мэр «просто помолчал»? Суд «просто помолчал»? Пожарные «просто помолчали»? Собственники бизнеса «просто помолчали»? Пилоты, диспетчеры, авиакомпании тоже могут «просто помолчать?» А как насчёт разбора полётов?
Безопасность от этого увеличится? Сигнализация починится? Запечатанные двери распахнутся? Пенопластовая отделка отвалится от стен?
Те, кто яростно требует «просто помолчать» (вариант: «просто заткнуться»), почему-то с готовностью переходят к храброму самосуду, если это представляется удобным. Или к трусливому молчанию в суде, если так сложатся обстоятельства. Или к подписыванию какой-то бумажки о неразглашении чего-то… главное, не отвлекайте нас от скорби! Что там у вас? Подпишу, свечку подержите…
«Просто помолчим» – попадём знаете куда?
|
|
