За последние 119 лет понятия «интеллигент» и «интеллектуал» просто поменялись значениями.
Веками в западной цивилизации жило понятие философ – как человек, осмысляющий реальность и рефлексирующий над собственной культурой. Потом от него отпочковался «литератор».
Студенты и молодые творческие люди воспринимались как «подмастерья» философского и писательско-поэтического цехов. Их общественный статус был довольно высок. Они были жрецы культуры, окружённые «служками». Отдельно были учёные-практики, не только «граждане» эпистолярной «республики учёных» Ньютона и Декарта, но и астрологи, алхимики, медики…
В середине XIX века в Российской империи появляется класс молодых нищих интеллектуалов с очень низким уровнем гуманитарной подготовки и почти полным отсутствием естественнонаучной базы, но нацеленных на социальную и политическую борьбу. Они - выходцы из низших слоёв духовенства, чиновничества и беднейшего дворянства. Их называют «разночинцы».
Но в конце 60-х годов появляется понятие «интеллигенция», запушенное именно тогдашними политическими радикалами (авторов четыре – Боборыкин, Михайловский, Нечаев и Шелгунов). И полвека спустя Зинаида Гиппиус определяет интеллигента как «едящего с ножа» (т.е. шокирующего этим собравшееся за столом приличное общество – поедание с ножа дворянином на привале или на охоте никого бы не шокировало).
Интеллигенция становится синонимом оппозиционности и идеологизированности, однако это уже вестернизированное сословие, разорвавшее ментальную связь со своей средой.
Именно это сделало интеллигенцию феноменом первой незападной европейской страны – Российской империи.
Интеллигенция очень быстро превращается в неформальную социальную корпорацию с неписанным, но жёстким кодексом чести. По сути, она становится народным «секулярным духовенством». «Сословием», живущим идеологией, «сословием», потребляющим смыслы.
Доступность высшего европеизированного образования породило интеллигенцию сперва в незападных странах, где отпрыски туземных аристократов и чиновников колониальной администрации стали получать приличное образование и посвятили себя делу национального и социального освобождения.
Но тут начались два очень интересных процесса.
Невиданная социокультурная архаизация, последующая за торжеством коммунистов, превратила даже имеющих весьма поверхностную образовательную базу интеллигентов в интеллектуальную элиту. А способность критически оценивать идеологическую мифологию и «профилактические» непрестанные волны травли и гонений превратили интеллигенцию в сословие-мученика. Подобно неприсягнувшим священникам времён Французской революции.
Солженицын, прямо ассоцирующий себя со «святой <земской> интеллигенцией», ввёл понятие «образованщина», т.е. бездуховные чуждые страданиям народа поверхностно образованные и поверхностно европеизированные технократы-конформисты, лишь кокетничающие фрондой. Не уточняя, что тоже самое можно было сказать не только о персонажах «Мелкого беса» Сологуба, но самого Чехова…
Вторым знаменательным процессом стало появление западной интеллигенции – обязательно молодой и обязательно левой – это результат взрывного расширения доступа к приличному образованию. Если в Российской империи, Китае, исламском мире, Индии интеллигенция заняла нишу <секулярного> «пророчески-проповеднического» сословия, то на Западе – нишу нищенствующих монашеских орденов.
Например, сперва в Америке появился слоган «Если ты такой умный, то почему такой бедный», а потом пришла идентичность – «я - бедный именно потому что умный», такой вот аскетичный философ.
Первообразом же и тут и там были библейские «дети пророческие», или, проще говоря, подмастерья шаманского цеха.
Осталось добавить, что старательно культивируемое советской властью презрение к интеллигенции («а ещё шляпу надел») и не менее самозабвенно раздуваемая к ней ненависть «писателей-деревенщиков» [сейчас это называют «почвенники»] сразу же улетучились в тот момент, когда реформы 90-х сделали интеллигенцию нищей.
По иронии истории интеллигенция стала «святой» именно тогда, когда уничтожив КПСС (в которую её не пускали, а теперь в партии «рядовой пехотой» только она и идёт), она внезапно из «прослойки служащих» («касты писцов») стала моральным лидером нации.
Поэтому главная добродетель интеллигенции – искренность. Ей всё могут простить именно за прямое и чёткое выражение своей позиции. И губит репутацию интеллигента не радикализм, и даже не совершенно людоедский характер взглядов, но именно уклонение от их манифестирования, политико-идеологическое проституирование, вполне извинительное для остальных «сословий».
Ещё один штрих. В начале 70-х годов советская «служивая» интеллигенция почему-то вообразила себя преемником ещё одного мученического сословия – дворянства, хотя её ментальность, например, склонность к идеологическому сектанству и неистощимому мелочному интриганству, дворянскому поведению прямо противоречила.
От интеллигенции перейдём к интеллектуалам. Существует представление, что полуобразованная интеллигенция «должна закономерно и исторически справедливо вымереть», замененная интеллектуалами – вестернизированными экспертами. Однако само понятие родилось как раз в качестве полной противоположности этому образу.
В феврале 1898 года, в поддержку Эмиля Золя, не только разоблачившему фальсификации в деле Дрейфуса, но и открыто сказавшего о его подоплёке – реванше за бесславный провал десятилетием раньше клерикально-монархического движения буланжистов [на наши деньги это – смесь ген. Руцкого с Марин Ле Пен, только семитское засилье «другое» – евреи, а не арабы], выступили известнейшие французские литераторы (кроме твёрдопатриотического Жюля Верна).
Это немедленно аттестовали как «манифест интеллектуалов», вложив в это словосочетание максимум сарказма – «манифест» - это левацкий утопический бред полувековой давности, а интеллектуалы – это насмешливое, буквально «умники-тут-выискались», «шибко грамошные» (в противовес – простым, но честным «патриотам свой родины»). Ответ интеллектуалов был вдвойне гениальным. Прежде всего, они согласились считаться умниками, оттеснив оппонентов в нишу «сапоги», «солдафоны», что в упивающейся «картезианским разумом» и наследием энциклопедистов стране довольно унизительно (читаемый всей Европой писатель куда выше по статусу, чем битые бошами вояки).
Но затем они создали «Лигу прав человека» - первую массовую правозащитную организацию в истории, некий эквивалент «Мемориала» три декады назад. Парировать это антидрейфусарам было нечем.
С тех пор на Западе диссидентов называли интеллектуалами – ровно в том значении, в каком в СССР 45 лет назад стали – с придыханием - говорить «настоящий интеллигент». Поэтому как раз «интеллектуал» - это политизированный интеллигент, противостоящий не только истеблишменту, но и тёмной толпе, напичканной предрассудками.
Но если эксперты хотят именовать себя не философами, но интеллектуалами, это их дело. Но тогда необходимо понять, что их доблесть – это интеллектуальная честность. Интеллигенту – как потребителю смыслов, оппортунизм и конформизм простительны.
Интеллигенту непростительно следовать в русле пропаганды (кроме собственной), поскольку уровень развития позволяет критически осмысливать архаическую социальную мифологию.
Интеллигенты потребляют смыслы (доктрины и мемы). Именно об этом знаменитая формула Георгия Федотова про "идейность задач и беспочвенность идей".
Другими слова, это означает, что настоящая родина интеллигента - это философия.
А вот производители смыслов - именно интеллектуалы. Это как - богословы и проповедники.
Интеллектуалу (философу в западной классификации), как производителю смыслов, проституирование своих знаний – непростительно.
Интеллектуал-эксперт должен быть честен (не в быту и личной жизни, но в области профессиональной компетенции), точно также как воин – доблестен, а купец – точен и аккуратен.
К сожалению, сейчас, когда эксперты стали просто удивительно продажны, уже не про что нельзя сказать, что данный проект «научно обоснован» или напротив, «противоречит данным анализа».
* ИнтелИ - насмешливое прозвище интеллигентов в повести А. и Б. Стругацких "Хищные вещи века"
|
|
