Вчера в Ростове я был на встрече с Губерманом. В зале смеху было не меньше чем на выступлении Жванецкого. Когда ему из зала пришла записка об открытии памятника Жириновскому, он спросил у зала: «Где?" «В Москве» √ дружно ответили зрители. Он сделал печальное лицо и сказал: «Кошмар».
Я по этому поводу стишок написал:
Я памятник себе купил у Церетели
В Басманном переулке он стоит
Там либералы с демократами шумели
Бросали чепчики и плакали навзрыд.
Зураб сварганил памятник надежно
Его не разнесёт ни тол, ни динамит,
Его не осквернит какой√нибудь безбожник
Но жаль, что голубь лик мой окропит.
***
И вот что в одной из своих книг он рассказал о своей встрече с Владимиром Жириновским:
“На концертах я очень часто получаю записки, совершенно, различные. И многие записки имеют прямое отношение к свободе, потому что это записки о людях которые сегодня чрезвычайно заметны. В частности, я очень рад, что уже года два как перестал получать записки о Жириновском. А раньше таких записок было очень много, ведь аудитории огромные, слава богу, по тысячи человек. И раньше приходило восемь десять записок: «Как Вы относитесь к Жириновскому? Что вы о нем думаете? Нет ли у Вас о нем стихов?»
Ну, стихов о временных вождях и лидерах у меня никогда не было.
Были только что-то типа:
«В любви и смерти находя неисчерпаемую тему,
Я не плевал в портрет вождя,
Поскольку клал на всю систему».
Но был у меня стишок, которым я с легкостью отвечал на записки о Жириновском.
Хотя стишок был написан совершенно по другому поводу, но очень точно подходил.
Стишок был такой:
«Среди болотных пузырей,
Надутых газами гниенья
Всегда находится еврей
Венец болотного творения».
Публика смеялась, поощряя хлопали, и я удивлялся от куда у этого человека такой электорат. Потому, что знаете ли, я на самом деле в каком-то смысле еврейский националист. Мне стыдно, когда я вижу, как выступает Жириновский.
И вот судьба, услышав, так сказать, что я так говорю о Жириновском, устроила мне с ним встречу. И этой встречей я не могу не похвалиться.
Было это два года назад в доме литератора в Москве, шло обсуждение книги, замечательной писательницы Елены Ржевской «О вариантах развития русского фашизма».
Я думаю, старшие поколения прекрасно помнят, ее книгу «Май 45-го».
Я злостный курильщик, поэтому вышел в фойе покурить. Купил себе в книжном киоске несколько книг и существенная деталь, положил их там же в фойе на стол. Курю, значит, хожу кругами и поглядываю на них, чтоб коллеги писатели их не сперли. И вдруг вижу, что прямо в соседнем зале, в большом зале. С российскими писателями встречается Жириновский. Я его, естественно, дождался. Он вышел в сопровождении трех телохранителей, амбалов в коричневых кожаных куртках. Знаете он, идя между ними, в своем таком местечковом картузе он выглядел как еврей, арестованный во время «Продоразверстки». Я не понимаю, почему специалисты по его имиджу не порекомендуют ему что-то более славянское. Я к нему подошел, говорю: «Здравствуйте, Владимир Вольфович, моя фамилия Губерман, я литератор. Живу в Израиле, пишу книги. К сожалению, нет с собой книжки, чтобы вам подарить. Про себя подумал: «И была бы, я б тебе хрен подарил». И прошу у Вас автограф, он наклонился к такому, невысокому писателю, который, видимо, устраивал эту встречу, неизвестный мне человек.
И тот ему жарко хвалебное про меня нашептал. И Жириновский со своей обаятельной улыбкой мне говорит: «Давайте любую книгу, и я для Вас на ней поставлю свой автограф». И Жириновский как вы все знаете наивный, чистый, замечательный человек. А я человек мерзкий, коварный, подлый я этого не скрываю. Я кинулся к стопке своих книг, и принес ему на подпись только, что вышедшею тогда в Москве, книжку «Дневники Геббельса».
Я ему ее протянул, раскрыл там, где у обложки белое пространство. Но он ее закрыл, заглянул в нее и вернул мне с дивными словами: «Вы знаете, здесь я не могу Вам расписаться, меня и так о нем все время спрашивают».
Я так оживился, был очень рад тому, что сегодня же вечером расскажу эту историю друзьям. И подсунул ему другую книжку. Он расписался на книге Розанова, и этот автограф я привез к себе в Иерусалим и очень бережно храню.”
|
|
