Вот уже прошло 20 лет с тех пор, когда два узких языка пламени один за другим высотой от 100 до 500 м, а также резкий звук, подобный выстрелу из пушки, сообщили безмолвным звёздам, что на 4-м блоке ЧАЭС произошла самая крупная в мире ядерная авария. Споры о её обстоятельствах и причинах продолжаются до сих пор. Тем не менее, с каждым годом по мере появления в открытой печати новой достоверной информации исследователи шаг за шагом приближаются к раскрытию её последних тайн и истинных причин, не обращая внимания на попытки заинтересованных лиц дезинформировать украинскую и международную общественность.
Три точки зрения + одна, но очень важная
О причинах и обстоятельствах Чернобыльской аварии написано много. И научно разумного, и спорного, и даже фантастического, начиная от подложенной в реактор атомной бомбы и кончая экстрасенсорным воздействием инопланетян на мозги дежурной смены. Сейчас разными авторами предложено уже свыше 110 версий. Однако из них научно разумных, хотя и не бесспорных по ряду принципиальных моментов, к настоящему моменту времени можно назвать всего три.
Первая была ярко выражена в известном докладе о Чернобыльской аварии, представленном от СССР в МАГАТЭ в 1986 г. В нём чётко прослеживается мысль, что дежурный персонал 6 раз грубо нарушил правила безопасной эксплуатации реактора, загнал реактор в неуправляемое состояние, отключил почти все средства аварийной защиты реактора, из-за чего реактор пошёл в разгон и взорвался. Из материалов следовало, что сам реактор в общем-то хорош, а авария произошла из-за непрофессиональных действий персонала.
В 1991 г. комиссия, образованная Госатомнадзором, связала причины Чернобыльской аварии с наличием на концах управляющих стержней длинных графитовых вытеснителей воды. Последние поглощают нейтроны хуже, чем вода, поэтому их одновременный ввод в активную зону после нажатия кнопки АЗ-5, вытеснив воду из каналов СУЗ, внёс такую дополнительную положительную реактивность, что оставшиеся 6-8 «эффективных» стержня уже не смогли её скомпенсировать. Из материалов следовало, что в аварии виноваты создатели реактора, которые придумали эти вытеснители, а дежурный персонал не виноват.
В 1992 г. специальная группа МАГАТЭ рассмотрела материалы по Чернобыльской аварии, представленные ей на официальном государственном уровне, и согласилась с тем, что движение управляющих стержней в активную зону реактора могло вызвать в реакторе неуправляемую цепную реакцию. И консенсус с мировой атомной общественностью вроде бы был найден.
Однако это согласие продержалось недолго, ибо все три комиссии не смогли убедительно ответить на ряд принципиальных вопросов. Приведём из них здесь только три, самых принципиальных.
Первый – что заставило персонал срочно приводить в действие аварийную защиту реактора высшей, 5-й категории (кнопка АЗ-5) в условиях, если согласно всем официальным версиям никаких аварийных процессов в реакторе не происходило? Да ещё нажимать кнопку АЗ-5 два-три раза.
Второй – какие существуют объективные доказательства того, что управляющие стержни действительно двигались в активную зону реактора после нажатия кнопки АЗ-5? Напомним, что таких доказательств нет до сих пор. Есть только субъективные показания свидетелей, которые юридически отвечали за безопасность реактора и которым грозили большие тюремные сроки, если бы стержни «не пошли вниз».
Третий – почему сверхчувствительные сейсмические станции зафиксировали взрыв в районе ЧАЭС в 1 час 23 мин 39 сек и не зафиксировали взрыв реактора в официальный момент взрыва 1 час 23 мин 50-55 сек., хотя их чувствительность вполне позволяла это зафиксировать? Ну, и т.д.
Шли годы. Обе стороны оставались при своём мнении. В результате сложилась какое-то странное положение, когда две солидные официальные государственные комиссии изучали фактически одни и те же материалы, а пришли к диаметрально противоположным выводам. Чувствовалось, что было что-то не то, или в аварийных материалах, или в работе самих комиссий. Тем более, что некоторые принципиально важные моменты явно носили не доказательный, а декларативный характер. К тому же при внимательном анализе материалов и составов комиссий становилось очевидным, что при их подготовке сказалась узковедомственная принадлежность глав этих комиссий. Напомним, что в комиссии 1986 г. тон задавали учёные-атомщики, а в комиссии 1991 г. тон задавали эксплуатационщики – выходцы из минэнерговской номенклатуры. Видимо, поэтому ни одна сторона так и не смогла бесспорно доказать свою правоту другой стороне. И сомнения у исследователей полностью не рассеивались.
Ради исторической справедливости необходимо сказать, что открыто сомнения в точности обеих официальных версий специалисты именно по реактору РБМК-1000 высказали уже в 1994 г: «Выполненные до настоящего времени анализы характеризуются ограниченностью использования имеющейся информации. Такому положению в немалой степени способствовало и то обстоятельство, что первичная информация была малодоступна. Опубликованные сведения подготовлены в спешке и неполны …, либо выборочны и исподволь ориентированы на заданную версию».
В переводе с научно-дипломатического языка это означает, что уже в 1994 г. учёным-атомщикам было ясно, что ни материалы официального доклада СССР в МАГАТЭ в1986 г., ни последовавший за ним официальный доклад ГПАН в 1991 г. никак нельзя воспринимать в качестве «истины в последней инстанции». Первый готовился «в спешке», и поэтому сведения, приводившиеся в нём, «неполны», что вполне естественно для тех условий. Напомним, что авария случилась в конце апреля 1986 г., а подготовка научно и политически корректного доклада о её причинах и восстановление самого процесса аварии надо было закончить к концу июля 1986 г., т.е. за 2-3 месяца. Это оказалось крайне трудным по ряду объективных и субъективных причин. В частности, потому, что следствие по аварии ещё не было закончено.
Второй же доклад готовился уже через 5 лет в более благоприятных условиях, когда никуда не надо было торопиться, и было время на внимательное изучение всех обстоятельств аварии. Однако комиссию, его готовившую, возглавил выходец из минэнерговской номенклатуры. Видимо, поэтому целью работы этой комиссии стал уже не поиск объективной истины, а нечто совсем другое. Учёные-атомщики сразу же это заметили, ибо её материалы были очевидно «выборочны и исподволь ориентированы на заданную версию». В переводе с научно-дипломатического языка это означает, что комиссия 1991 г. применила приём, который в науке называется «подгонка фактов под определённую концепцию». Им обычно пользуются недобросовестные научные сотрудники из карьеристских соображений или для создания себе «дутого» авторитета.
Опыт, полученный автором в дискуссиях с минэнерговцами по поводу реальной хронологии Чернобыльской аварии, породил у него убеждённость, что объективная истина их мало интересует. Их, как правило, интересует только возможность как-то спасти честь ведомственного мундира, находясь даже в безнадёжной ситуации. И эта цель является для них главной движущей силой в «чернобыльских» дискуссиях.
Кстати, эту их общую черту задолго до аварии подметила припятская журналистка Л. Ковалевская: "Друзья, знакомые. Если одного критикуют - все сразу кидаются его защищать, не разбираясь даже в сути".
Так себя они, как правило, ведут и в «чернобыльских» дискуссиях. Но такое поведение неконструктивно, ибо авторы убеждёны, что детально восстановить весь процесс аварии можно будет только в совместной работе учёных-атомщиков и эксплуатационщиков, а не в их конфронтации. Ибо первые лучше знают физические процессы, проходившие в чернобыльском реакторе, и могут количественно оценить роль каждого из них в любых условиях, а эксплуатационщики лучше знают реальную сторону работы на блоках АЭС, которая, мягко выражаясь, не всегда соответствует официальной, т.е. парадной её стороне. И Чернобыльская авария лишний раз в этом убедила.
После 1991 г. в Украине были предприняты две «самостийные» официальные попытки разобраться в причинах и обстоятельствах Чернобыльской аварии. Одна из них состоялась в 1996 г., а вторая в 2001 г. Однако, по существу, они не были «самостийными» и являлись производными от материалов комиссии 1991 г. Неожиданного здесь ничего не было, ибо обе эти попытки возглавили тоже выходцы из минэнерговской номенклатуры. И если в материалах комиссии 1996 г. ещё содержалась некая объективно полезная для исследователей информация, в частности, о работе ГЦН и о непринципиальных разногласиях в нормативных документах, действовавших на 4-м блоке в 1986 г., то попытка 2001 г. закончилась просто «пшиком». В целом результаты этих попыток разочаровали исследователей, ибо по степени объективности они практически не отличались от материалов и выводов комиссии 1991 г. И это естественно, ибо «ворон ворону глаз не выклюет».
Независимое подтверждение этим выводам было неожиданно получено в не так давно рассекреченных материалах «компетентных органов», посвящённых Чернобыльской аварии. Приведём здесь только две цитаты из них, ибо этого будет достаточно, чтобы всё понять:
«…факты свидетельствуют о поверхностном проведении администрацией расследования причин возникновения аварийных ситуаций на ЧАЭС». (Документ № 91 от 19 августа 1987 г.)
«…вскрыты также факты некачественного расследования ведомственными комиссиями ряда аварийных остановов на Ровенской, Запорожской и Южно-Украинской АЭС. Причиной такого положения дел является субъективный подход указанных комиссий, защищающих ведомственные интересы». (Документ № 88 от 16 июля 1987 г.)
Ах, Минэнерго, Минэнерго образца 1986 г.! Я всегда тебя узнаю по непрофессиональному стилю в атомной работе и в кадровой политике. Даже если ты спрячешься под другим названием.
В 2001 г. появилась третья, уже реальная версия обстоятельств и причин Чернобыльской аварии. Она была разработана на гораздо более широкой и достоверной документальной базе, чем была в распоряжении авторов версий 1986 г. и 1991 г. и в организации, у которой не было острой необходимости спасать честь ведомственного мундира. По этой версии, т.е. на уровне научных знаний сегодняшнего дня, реальный процесс Чернобыльской аварии в кратком изложении представляется следующим.
Непрофессиональные действия персонала (ниже они рассматриваются более подробно) привели реактор в неуправляемое состояние. Далее, скорее всего, увлёкшись проведением многообещавших электротехнических испытаний, персонал сначала «просмотрел» начало неуправляемой цепной реакции, а затем «задержался» с ручным вводом защиты. Эта «задержка» и позволила реактору перейти на мгновенные нейтроны с последующим мощнейшим взрывом. А «неотключаемая» (теоретически) аварийная автоматика не сработала, так как ранее была отключена персоналом же в грубейшее нарушение регламента. Ибо пункт 11.1.8 последнего недвусмысленно требовал от персонала: «Во всех случаях запрещается вмешиваться в работу защит, автоматики и блокировок, кроме случаев их неисправности…». Яснее не скажешь.
Но как можно отключить «неотключаемую в принципе» автоматическую защиту реактора? Оказывается можно, если воспользоваться, как бы это помягче выразиться,…«нештатными средствами». Об этом важнейшем обстоятельстве, ранее упорно замалчивавшемся минэнерговской номенклатурой, три года назад официально сообщил тогдашний атомный министр РФ А.Ю. Румянцев в своём официальном интервью:
«Поднять его (реактор –авт.) на большую мощность мешала работа защиты. Тогда оперативный персонал заблокировал её действие, одни кнопки расклинив, другие – заклеив скотчем».
Ну и ну! Такое, скажем прямо, уголовное обращение с реактором его создателям не могло присниться даже в самом страшном сне.
Эти выводы подтверждают и результаты независимого расследования, проведённые «компетентными органами». Их следственная группа под руководством заместителя председателя КГБ Украины генерала Ю.В. Петрова начала работать на ЧАЭС уже в 5 часов утра 26 апреля 1986 г. А через две недели она пришла к окончательным выводам. Для краткости приведём только две цитаты из этих уникальных документов, и непредвзятому читателю всё станет ясно:
«…общей причиной аварии явилась низкая культура работников АЭС. Речь идёт не о квалификации, а о культуре работы, внутренней дисциплине и чувстве ответственности» (документ № 29 от 7 мая 1986 г).
«Взрыв произошёл вследствие ряда грубых нарушений правил работы, технологии и несоблюдения режима безопасности при работе реактора 4-го блока АЭС» (документ № 31 от 11 мая 1986 г).
Больше к этому вопросу они не возвращались. Кто-то может удивиться, что «компетентные органы» истинные причины Чернобыльской аварии окончательно установили всего за две недели. Но это представляется естественным, ибо в отличие от официальных комиссий их расследование опирались на гораздо более достоверную документальную базу. Подробнее это обсуждается ниже. А начались все события с электротехнических испытаний на 4-м блоке ЧАЭС, не представлявших никакой ядерной опасности.
Электротехнические испытания на 4-м блоке ЧАЭС
После почти трёхлетней эксплуатации 4-й блок должен был быть остановлен на средний плановый ремонт. Но перед окончательной остановкой дежурный персонал должен был провести испытания нового устройства в аппаратуре управления в одной из возможных аварийных ситуаций - внезапном отключении подачи электроэнергии из внешней сети, которая питает эту аппаратуру.
На современных АЭС для такого аварийного случая предусмотрен автоматический переход на электропитание от штатных дизель-генераторов. Но, чтобы они успели набрать рабочие обороты, необходимо было 40-60 сек. А чтобы обеспечить электропитанием аппаратуру системы безопасности в этот критический промежуток времени, на старых реакторах содержались огромные аккумуляторные батареи, занимавшие целые залы и дорого обходившиеся в эксплуатации. Позднее возникла идея использовать для этих целей тяжёлые паровые турбогенераторы (ТГ) АЭС, которые, вращаясь по инерции после отключения внешней сети, смогли бы при помощи нового устройства вырабатывать электроэнергию, достаточную для питания аппаратуры управления до тех пор, пока дизель-генераторы не войдут в рабочий режим. И тогда на вновь проектируемых блоках АЭС можно будет отказаться от аккумуляторных батарей и, тем самым, удешевить строительство блоков, а также уменьшить себестоимость самой электроэнергии после ввода блока в эксплуатацию. Как видите, главная цель этих работ была вполне разумной.
Очередную усовершенствованную модификацию такого устройства предстояло испытать на 4-м блоке в ночь с 25 на 26 апреля 1986 г. Подобные испытания уже проводились на других блоках ЧАЭС с предыдущими модификациями. Все они закончились без положительного результата, но оставалась крепкая надежда на конечный успех. Так что опыт проведения таких испытаний у персонала ЧАЭС был.
Правда, специалисты в один голос говорят, что такого рода испытания было бы профессионально проводить на стендах завода, выпускающего турбины для АЭС, а не на действующем реакторе.
Ошибки персонала
Однако при составлении программы испытаний, а также в процессе их подготовки и проведения был допущен целый ряд грубых нарушений правил безопасной эксплуатации реактора. Опытные эксплуатационщики насчитали их целых 7. В «независимых» украинских СМИ они не освещались во всей своей совокупности. Поэтому есть смысл их кратко перечислить здесь:
«- стремясь выйти из «йодной ямы», снизили оперативный запас реактивности ниже допустимой величины, сделав тем самым аварийную защиту реактора неэффективной;
- ошибочно отключили систему ЛАР, что привело к провалу мощности реактора ниже предусмотренного программой; реактор оказался в трудноуправляемом состоянии;
- подключили к реактору все восемь главных цирк-насосов (ГЦН) с аварийным превышением расходов по отдельным ГЦН, что сделало температуру теплоносителя близкой к температуре насыщения (выполнение требований программы);
- намереваясь при необходимости повторить эксперимент с обесточиванием, заблокировали защиты реактора по сигналу остановки аппарата при отключении двух турбин;
- заблокировали защиты по уровню воды и давлению пара в барабанах-сепараторах, стремясь провести испытания, несмотря на неустойчивую работу реактора. Защита по тепловым параметрам была отключена;
- отключили системы защиты от максимальной проектной аварии, стремясь избежать ложного срабатывания САОР во время проведения испытаний, тем самым потеряв возможность снизить масштабы вероятной аварии;
- заблокировали оба аварийных дизель-генератора а также рабочий и пуско-резервный трансформаторы, отключив блок от источников аварийного электропитания и от энергосистемы, стремясь провести «чистый опыт», а фактически завершив цепь предпосылок для предельной ядерной катастрофы...»
Здесь указаны только официально зарегистрированные нарушения. Каждое из них можно обсуждать много и долго. И не будем анализировать другие и тоже официально зарегистрированные факты нарушений. И, в частности, отсутствие обязательного согласования программы испытаний с Научным руководителем, Главным конструктором, Генеральным проектировщиком, Госатомэнергонадзором. и получения от них официального разрешения для проведения подобных испытаний, что было предусмотрено в официальных документах при передаче АЭС в ведение Минэнерго. В качестве оправдания иногда приводят факт отсутствия ответа на официальное обращение дирекции ЧАЭС в эти вышестоящие инстанции за разрешением. Мол, да, официально не разрешили, но ведь и не запретили же официально. Как это говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно. А хотелось, по-видимому, очень сильно.
Авария
26 апреля 1986 г. Чернобыльская АЭС. Четыре энергоблока по 1000 Мвт каждый. Реакторы типа РБМК-1000. Они являются оригинальной отечественной разработкой бескорпусного водоохлаждаемого кипящего реактора канального типа. По сравнению с корпусными реакторами они имеют свои преимущества - экономические, эксплуатационные и др. Но, как говорит английская поговорка, «всякое преимущество имеет свои недостатки». И такой «недостаток» именно как следствие его преимуществ у реакторов типа РБМК-1000 был. Его безопасная эксплуатация требовала строгого соблюдения регламента, т.е. правил безопасной эксплуатации, ибо сам реактор мог терпеть «вольное обращения» с ним только до определённого предела.
На уровне научных знаний сегодняшнего дня наиболее естественный процесс её развития представляется следующим.
В 00 часов 28 мин 26.04.86 г., переходя в режим электротехнических испытаний, персонал на БЩУ-4 допустил ошибку при переключении управления с системы локального автоматического регулирования (ЛАР) на систему автоматического регулирования мощности основного диапазона (АР). Из-за этого тепловая мощность реактора упала ниже 30 Мвт, а нейтронная мощность упала до ноля и оставалась таковой в течение 5 минут. В реакторе автоматически начался процесс самоотравления короткоживущими продуктами деления. Во всём мире в таких случаях реактор просто глушат, затем сутки-двое выжидают, пока реактор не восстановит свою работоспособность. А затем запускают его снова. Процедура эта считается рядовой, и никаких трудностей для опытного персонала 4-го блока не представляла.
Но на реакторах АЭС эта процедура весьма хлопотная и занимает много времени. А в нашем случае она ещё срывала выполнение программы электротехнических испытаний со всеми вытекающими для персонала неприятностями, административными и материальными. И тогда, стремясь «быстрее закончить испытания», как потом объяснялся персонал, он стал постепенно выводить из активной зоны реактора управляющие стержни. Такой вывод должен был помочь персоналу выйти на мощность и продолжить выполнение электротехнических испытаний.
Подобная ситуация была предусмотрена регламентом, в котором было чётко прописано: «Подъём мощности блока после кратковременной остановки производится после устранения причин снижения мощности по письменному распоряжению НСС (начальник смены станции – авт.) в «Журнале ведения процесса» и в оперативном журнале СИУР (старший инженер управления реактором – авт.) на подъём мощности реактора». Однако персонал это требование регламента игнорировал.
После подъёма на мощность 200 Мвт персонал включил систему автоматического регулирования мощности АР и помогал ей ручным управлением выравнивать распределение энерговыделения по активной зоне реактора. Совместные действия системы АР и ручного управления свелись к продолжению вывода управляющих стержней из активной зоны. Это должно было скомпенсировать продолжающееся снижение мощности реактора из-за процессов самоотравления. Эта процедура на реакторах АЭС тоже обычная и ядерную угрозу может представлять только в том случае, если вывести их слишком много для данного состояния реактора.
Однако вывод управляющих стержней, естественно, сопровождался уменьшением величины оперативного запаса реактивности (ОЗР), которая определяет способность системы управления безопасно управлять реактором. По отношению к ОЗР регламент вполне определённо требовал: «Работа реактора при запасе менее 26 стержней допускается с разрешения главного инженера станции». Однако персонал и это требование игнорировал.
Далее регламент вполне определённо требовал: «При снижении оперативного запаса реактивности до 15 стержней реактор должен быть немедленно заглушен». Поэтому, когда по мере вывода управляющих стержней из активной зоны ОЗР уменьшился до 15, персонал должен был заглушить реактор. Повторяем - это было прямым требованием регламента и прямой служебной обязанностью дежурного персонала. Но он и это требование игнорировал.
Кстати, первый раз такое нарушение на 4-м блоке случилось в 7 часов 10 мин 25 апреля 1986 г., т.е. чуть ли не за сутки до аварии, и продолжалось примерно до 14 часов. Почему реактор не взорвался в это время – это она из ещё неразгаданных загадок Чернобыльской аварии. Интересно отметить, что в течение этого времени поменялись смены оперативного персонала, поменялись начальники смены 4-го блока, сменились начальники смены станции и другое станционное начальство и, как это не странно, никто из них не поднял тревоги, как будто всё было в порядке, хотя реактор уже находился на грани взрыва.. Невольно напрашивается вывод, что нарушения такого типа, по-видимому, были обычным явлением на ЧАЭС. Этот вывод подтверждают и показания И.И. Казачкова, работавшего 25 апреля 1986 г. начальником дневной смены 4-го блока: «Я так скажу: у нас неоднократно было менее допустимого количества стержней – и ничего…», «…никто из нас не представлял, что это чревато ядерной аварией. Мы знали, что делать этого нельзя, но не думали…».
Второй раз это случилось уже 26 апреля 1986 г. вскоре после полуночи. Но персонал опять не стал глушить реактор, а продолжал выводить стержни для поддержания мощности реактора. В результате в 01 час 22 мин 30 сек. ОЗР уменьшился до 6-8 стержней. Но и это персонал не остановило, и он приступил к электротехническим испытаниям. При этом можно уверенно предположить, что персонал продолжал вывод стержней до самого момента взрыва, ибо по некоторым оценкам в момент взрыва величина ОЗР уменьшилась до 0 - 2 стержней.
Во всём мире никто так не работает, ибо нет технических средств безопасного управления реактором, находящимся в процессе самоотравления. Не было их и у персонала 4-го блока. Поэтому дальнейший вывод управляющих стержней после того, как ОЗР стал меньше 15 стержней, мог осуществляться только на основе интуиции. С профессиональной точки зрения это уже была авантюра в чистом её виде. Почему они на неё пошли? Это отдельный вопрос.
В какой-то момент после 01 час 22 мин 04 сек интуиция персоналу, по-видимому, изменила, и из активной зоны реактора оказалось выведено избыточное количество стержней. В результате реактор попал в неуправляемое состояние. Можно перечислить десятки различных процессов, обычно проходящих в реакторе, которые в таких условиях могли спровоцировать разгон реактора. Среди них можно указать и такие, которые вообще не зависели от воли персонала. Например, достаточно большая флуктуация нейтронных полей или плотности теплоносителя в какой-то части активной зоны реактора. И здесь следует специально отметить, что при нормальной работе реактора система его управления все эти опасные процессы подавляет путём ввода управляющих стержней, т.е. отрицательной реактивности, в активную зону реактора со скоростью 1 β∕сек при рабочем ОЗР =30 для реактора РБМК-1000..
Какой из этих процессов вызвал неконтролируемый рост мощности реактора до сих пор не установлено. Но в работах Института проблем безопасности атомных электростанций Национально академии наук Украины (ИПБ АЭС НАНУ) было количественно показано, что наиболее популярные в ранних версиях процессы ввода избыточной положительной реактивности за счёт наличия графитовых вытеснителей на концах управляющих стержней при их предполагаемом движении в активную зону реактора после нажатия кнопки АЗ-5, а также «вытеснение» нейтронных полей в нижнюю часть активной зоны, в условиях чернобыльской аварии в принципе не могли спровоцировать неконтролируемый рост мощности реактора 4-го блока. Можно только твёрдо сказать, что реактор начал разгон на запаздывающих нейтронах, а через секунд 20 продолжил его уже на мгновенных нейтронах. Ещё не созданы и вряд ли когда будут созданы технические средства управления реакторами в таком режиме. Поэтому в течение сотых долей секунды тепловыделение в реакторе возросла в 1500 - 2000 раз, ядерное топливо нагрелось до температуры 2500-3000 градусов, а далее начался процесс, который называется тепловым взрывом реактора.
Внешне это была весьма впечатляющая картина. Вот как она выглядела издалека со стороны пруда-охладителя ЧАЭС, на берегу которого отдыхавшие работники ЧАЭС ловили рыбу:
«Я увидел очень хорошо пламя над блоком № 4, которое по форме было похоже на пламя свечи или факел. Оно было очень тёмным, тёмно-фиолетовым, со всеми цветами радуги. Пламя было на уровне среза трубы блока № 4. Оно вроде как пошло назад и раздался второй хлопок, похожий на лопнувший пузырь гейзера. Секунд через 15 – 20 появился другой факел, который был более узким, чем первый, но в 5-6 раз выше. Пламя также медленно выросло, а потом исчезло, как в первый раз. Звук был похож на выстрел из пушки. Гулкий и резкий. Мы поехали».
А вот как она выглядела вблизи. Наиболее подробно её изложил бывший охранник ЧАЭС Л. Бутрименко, пост которого находился всего в 100 метрах от 4-го блока. Ближе его картину взрыва никто не наблюдал: «В половине второго услышал первый взрыв. Он был глухой, словно грохнул трамвай, но очень сильный. Тряхнуло, как при землетрясении. Я повернулся к реактору. Тут на моих глазах произошёл второй взрыв. Успел заметить, как вздымается разорванная крыша. Потом полетели куски бетона, камни, но я успел укрыться от обломков. Взрыв был такой силы, что бетонные плиты весом в тонну, а то и больше, отбросило от реактора метров на пятьдесят. Некоторые вылетели за ограду и контрольную полосу».
Его внешние последствия хорошо видны на фотоснимках, сделанных в мае 1986 г..
Так началась Чернобыльская катастрофа. Непосредственной её причиной стал тепловой взрыв реактора, подобный взрыву парового котла, из-за чего его иногда называют паровым. Подчёркиваем, что это был именно тепловой взрыв, а не ядерный. Атомные реакторы взрываться, как ядерная бомба, в принципе, не могут, ибо скорость развития неуправляемой цепной реакции в них в миллионы раз меньше, чем в ядерной бомбе. Именно поэтому ни огненный шар "ярче тысячи солнц", ни всесокрушающая ударная волна при тепловом взрыве реактора не образуются. А через 15 –20 секунд он дополнился уже настоящим взрывом водородно-воздушной смеси, который имел чисто химическую природу. Его последствия сделали ЧАЭС «знаменитой» на весь мир.
Причины заблуждений
Главным источником заблуждений в выводах официальных комиссий и многих неофициальных исследователей можно назвать некритическое отношение к опубликованным официальным и неофициальным документам по Чернобыльской аварии или их копиям.
Например, все официальные версии процесса аварии после 1 час 23 мин 43 сек основаны на данных распечатки ДРЕГ, которые рассматриваются как документ, адекватно зарегистрировавший последовательность аварийных событий и моменты времени, когда они произошли.. Но это заведомо не так, ибо, время, указанное на этой распечатке, – это не момент события, а момент записи информации о происшедшем событии в магнитный буфер. А само событие произошло раньше. Такова особенность работы этого регистратора. Сдвиг во времени между событием и его регистрацией на распечатке ДРЕГ возникает из-за 2-секундного цикла опроса показаний приборов и самой низкой, 7-й приоритетности этих записей.
По данным НИКИЭТ этот сдвиг составляет минимум 2 секунды, максимум 4 секунды при нормальной работе реактора, а при аварийной ситуации он может быть и больше. И здесь важно отметить, что даже если принять величину этого сдвига в 2 секунды, то все официальные и неофициальные версии Чернобыльской аварии автоматически становятся ошибочными. И такое важнейшее обстоятельство долгие годы скрывалось от общественности.
Но если это обстоятельство с самого начала было хорошо известно специалистам по реактору 4-го блока, то чем объяснить столь долгие их заблуждения? Ответ на этот весьма и весьма болезненный для самолюбия многих исследователей вопрос содержится, на взгляд авторов, в материалах бывшего следователя Генеральной прокуратуры Украины С. Янковского: «Мне довелось быть участником этого расследования с первых часов после аварии до направления уголовного дела в суд. Это уникальное по своему документальному содержанию уголовное дело, состоящее из 57 томов следственных документов и многих приложений, доселе лежит мертвым грузом в архиве Верховного суда России. Многие из приложений до сих пор сильно «фонят», но зато заключают в себе убийственную по доказательственной силе информацию. Уверен, что о большинстве документальных данных многие в Украине даже не слышали. Дело-то было совершенно секретным, а первичные документы мы изъяли на станции незамедлительно, и к вечеру 28 апреля 1986 года они были уже в Москве. То, что потом изучали многочисленные специалисты, было в основном какими-то урезанными копиями или вообще фальсификатом».
Яснее, чем последняя фраза, не скажешь. А источник заблуждения наших выдающихся учёных-атомщиков понять легко, ведь они не могли и подумать, что кто-то осмелится подсунуть им для изучения не подлинники аварийных документов, а их урезанные копии и даже прямой фальсификат.
|
|
