Вот не люблю я город Москву, не люблю… Давно и безответно. Причем не столько сам город в виде зданий и прочих архитектурных излишеств, а все больше народонаселение, то есть москвичей, вторую часть этого большого болезненного нароста на теле планеты. Не люблю перманентно, лет этак с двадцати.
С годами это праведное провинциальное чувство только обостряется, и очередной приступ случился вчера, когда потрепанный А-310 пробил бесконечную, как все в этом городе, московскую облачность и заколыхался своим толстым брюхом по бетонке Домодедово.
Занесло меня в первопрестольную на курсы повышения квалификации в одну московскую контору с грозным названием – «Институт международных социально-гуманитарных связей». Черт его знает, почему международных – может из-за буфетчицы и поварих азиатской внешности, работающих в местной столовке, а может быть из-за мозаик на тему ДОСААФ СССР, украшающих фойе здания. Страна-то у нас была, как сейчас выяснилось, вполне даже воинственно международная. Еще мне понравился жизнеутверждающий мозаичный лозунг, выполненный этим древним и нетленным способом точнёхонько напротив входа: «Главная задача момента - учиться военному делу самым настоящим образом. В.И.Ленин».
Почему социально-гуманитарных связей? Наверное, это старая московская традиция – чтоб красиво было. Шариков, вот, в свое время, тоже выбрал себе звучное имя – Полиграф Полиграфыч. Я когда в Москву собирался, не знал про все эти дела – про буфетчиц из Азии и лозунги, и как все провинциалы надел все самое лучшее. Самым лучшим на сегодняшний день у меня считается курточка ядовито-терракотового цвета, бывшего очень модным в нашем городе три года назад. В вот в ней-то я гордо спустился в неожиданно грязное и неухоженное, если не сказать, загаженное, московское метро.
Я потом у одного местного спросил – «Чего ж так-то? Вроде как раньше почище было, на машинах таких специальных, тетки ездили, мыли».
«А это, - он говорит, - из-за большого количества народа, моют теперь только по ночам, а днём уж как есть». Прикольно. Получается, метро все-таки чистое, но только этого никто не видит. Почти как суслик из великого фильма «ДМБ» – мы его не видим, а он все-таки есть!
Ну вот, про метро. Стою я на платформе и что-то мне не по себе, беспокойство какое-то смутное одолевает. Пригляделся вокруг – вон оно что! Люди-то вокруг меня всего двух цветов – черного и серого. Зрелище унылое и где-то даже страшное. Явно я в своей оранжевой курточке выгляжу здесь неправильно, можно сказать, инородным телом. Или душою?
Вот тогда и шевельнулось во мне первое чувство удовлетворения и превосходства. Нет, подумалось мне, не могут люди, одетые добровольно во все черное, быть счастливыми и свободными. Черный – это цвет тюрьмы, цвет рабства. Выходит я в своей курточке, можно сказать почти как Катерина – луч света в темном царстве! Хорошо!
На следующий день еще лучше стало. Выхожу утром из гостиницы – старая пролетарская окраина Москвы, улочка какая-то кривая, через каждые двадцать метров поворачивает – и вся забита стоящими машинами, сплошная светящаяся змея красных стоп-сигналов, уходящая за горизонт. Еще лучше стало – хрен вы куда такими темпами доедете! Вы ж еще, можно сказать со двора не выехали, а всеобщая справедливость вас уже настигла!
Ладно, спускаюсь в метро – блин, а там вдоль платформы народ какими-то кучками равномерными стоит. Я потом понял, что как раз напротив этих кучек двери поезда открываются – мудро! – открываются, а там черные и серые – стеной, забито под завязку. После третьего состава вспомнил я молодость, даванул, втиснулись мы втроем, а человек двадцать из нашей кучки остались.
Вот тут я сразу все понял про свою курточку – лучше бы она сразу черная или серая была! Вон оно что! Это вы в черном из экономии, а не из чувства стыда и раскаяния за злодеяния, принесенные своему народу! Правда не все сдаются – девица рядом была расплющенная, в норковой шубе – умора!
На следующий день оказалось, что некоторые особенно упрямые и светлые перед посадкой раздеваются и одежку в руках держат, интеллигентно так, через ручку повесят – и как так и надо, стоят, глазками помаргивают. Угнездился я возле дверей, навалился спиной и думаю – уже можно без остановок, куда лезете, итак места нет! Если бы в трамвае или троллейбусе – я бы дверку ногой в одном хитром месте подпер, с советских времен знаю – она бы не открывалась, а в метро техника серьезная, гладкая, не удержать. Короче, открылись они и стоит во главе кучки девица – высокая брюнетка, волосы в мелкий завиток - гривой, макияж, одета стильно – душа вон, а не девка! Я и глазом не успел моргнуть – она как бросится вперед, решительно так, быстро! Прижалась прямо всем своим девичьим телом ко мне, ножку свою стройную куда-то между моих дряблых чресел засунула – я и обмер.
Стою, ни жив, ни мертв. Еще немного мы повозились – глядь, она уже ко мне в живот (!!!) задом упирается, а волосы ее распущенные и пушистые, в моей суточной щетине путаются и дышу я в ее девичий затылок тяжело и неровно и голова у нее как-то странно подергивается. Да…
Тут опять на входе-выходе водоворот случился – разнесло нас, слава богу, в разные стороны, но легче не стало. Сам не могу объяснить зачем, но таскаю я с собой ноутбук американского производства, в сумке такой черной, большой. Тяжелый – как танковый аккумулятор. И вот эта сумка сама по себе с моей рукой поехала, а нас со второй рукой тоже немного раскинуло и в итоге оказался я в позе «Ку-у-у!!!» из фильма «Кин-дза-дза». Только было собрался руки на место вернуть - а не тут-то было! Точнехонько между ними ощутил я уже совсем другой, не такой как давешний, но тоже явно девичий зад! И размер у того зада, братцы, был такой… Такой…. Вот если вы возьмете в руки баян и начнете играть душевную песню «Там вдали за рекой…» вот как раз по слову «река» и будет.
Стою я, значит, в вашем московском метро, держу в руках этот баян и думаю: «Это ж сколько лет – двадцать, двадцать пять? – я в такой давке не ездил? Какую страну разрушили, можно сказать, просра….,чтобы опять, как быдло, в метро давиться и в телогрейках ходить! Мы-то думаем, что вот оно, в Москве, счастье – а там кроме чужих жоп в руках и метро заплеванного, и нет ничего хорошего! Снег вот идет третий день непрерывно. Так вам и надо!
Если революции и контрреволюции делаются в столицах, то все, что в Москве плохо – это кара справедливая, а все что хорошо – развеется как дым и ускользнет из рук ваших! Не, домой надо, домой».
Вот тут я окончательно утвердился в своем чувстве провинциальной удовлетворенности и злорадства. Да, для тех кто интересуется – девица-то, первая, головой трясла от того, что она какую-то хрень через наушники слушала. Это я потом сбоку увидел. А вы думали, от удовольствия, что ли?
|
|
