После Буденновска никакого замирения в Чечне, конечно, не произошло. Поэтому совершенно непонятно, зачем было отпускать всех нас живыми и здоровыми – все-таки автобусы с террористами надо было уничтожить. С другой стороны, эта ошибка сохранила мне жизнь.
Но именно ошибка в Буденновске повлекла за собой «вторую серию» в Кизляре, где все повторилось почти в точности, разве что боевики действовали уже без сантиментов, с пленными милиционерами расправились вполне по-зверски, но заложников получили буквально сразу же, без карнавала с высокопоставленными визитерами и без телешоу. К моему прибытия в Кизляр колонна с автобусами и сопровождающая ее тяжелая техника уже выдвинулась в сторону Чечни, но потом всех тормознули возле села Первомайское. Но почему-то, вместо того, чтобы оставить автобусы в заснеженном поле, дали им въехать в само село и окопаться.
Уровень командования был не выше, чем в Буденновске. Говорят, руководивший операцией начальник ФСО Барсуков даже порывался сам вести войска в атаку с автоматом в руках – тот еще военачальник, конечно, но хоть не трус.
В поле под Первомайским встретил знакомого генерала – замерзшего, с куском льда, примерзшим к усам. Позже его обвинили в том, что он отдал приказ произвести ракетный обстрел Первомайского. Хотя, по-моему, правильно приказал.
- Ну, где тут?...
- Да иди и смотри сам, если хочешь… - И махнул неопределенно в тут сторону, куда вела грунтовка и вдали виднелись какие-то домики. – Чаю хочешь?
В стоящем прямо в поле автобусе сидели спецназовцы, грелись чаем. Там же встретил двоих репортеров, знакомых еще по Буденновску и другим «горячим точкам». Никто ничего толком не знал. Да и что там было знать?
Потом мы с фоторепортером Ильей Питалевым вернулись в Кизляр, осмотреть покинутую боевиками больницу. На месте в здание нас не пустил мент: «Мужики, заминировано тут!» И направил нас к саперам, которые работали с обратной стороны здания. Илья обрадовался, что можно будет поснимать работу сапера…
Большой дубовой дверью нас бы и пришибло, если бы мы поторопились. А так мина взорвалась раньше. К ручке двери была привязана целая противотанковая мина. Разнесло все основательно, но сапер, вернее то, что от него осталось (рука с миноискателем вылетела в окно, а сам он в дверь, некоторое время еще жил). Майор был армейским сапером, его сняли из части – к разминированию городских объектов его не готовили.
В общем, все знают, чем кончилось – боевики прорвали дырявое оцепление и ушли в Чечню. Радуев сделался героем, но не надолго.
В феврале 1996 года мы с Антоном Суриковым совершили поездку в США – в Вашингтон, Сан-Франциско и Нью-Йорк. Ее организовал хороший знакомый Сурикова, сотрудник американского посольства в Москве Джон Уильямс, ныне высокопоставленный сотрудник Госдепа.
Конечно, контраст с «горячими точками» был разительный. В ходе поездки мы были приняты на довольно высоком уровне в Пентагоне, Госдепе, Совете национальной безопасности, Министерстве торговли, Конгрессе, ведущих политологических центрах. Американцев, собственно, интересовали две вещи – с кем они будут иметь дело, если на президентских выборах победит Зюганов – тогда это выглядело более, чем реально. Ну и им было понятно, конечно, что дело они будут иметь не с генералом Макашовым и ему подобными экзотическими людьми, а с кем-то более реальным. Ну и были не так уж неправы – Зюганов выборы проиграл, но и с Суриковым, и со мной нашим тогдашним американским визави еще пришлось пересекаться по линии государственной службы. Вспомним, хотя бы, знаменитый разворот самолета Примакова над Атлантикой, в котором летел и Суриков.
Второе, что их интересовало – возможно ли при каких-то обстоятельствах возобновление вооруженного противостояния между США и Россией, какое было во время «холодной войны». Причем речь об этом велась не в плане какого-то испуга, а скорее в конструктивном ключе – американский военно-промышленный комплекс нуждался в крупных ассигнованиях, а получить их можно было только при наличии реальной военной угрозы. В тот период финансирование американского ВПК сокращалось (конечно, не столь катастрофично, как в ельцинской России), и республиканцы, традиционно связанные с крупной промышленностью и военными, ощущали это на себе очень сильно.
Для себя я тогда понял, почему Суриков так не любит американцев и Америку – за мелочность и ограниченность. Разумеется, речь не идет об американском народе, речь о «ведущем слое», о людях, которые принимают решения и тех, кто им помогает эти решения принимать. Это такой оживший мир Драйзера, где все мотивации исключительно просты и рефлексы исключительно безусловны. Безусловно, если вы в приличном доме оставите свой плащ на вешалке, никто не станет шарить у вас по карманам. Но в американской политике ваш «плащ» обязательно обшмонают, вытащат «кошелек» и никакие ссылки на взаимные отношения в расчет не примут.
В то время наша страна любила делать односторонние шаги, «акты доброй воли» - то объявят односторонний мораторий на ядерные испытания, то выведут войска из Германии, ничего не требуя взамен, то «отпустят» Восточную Европу и Прибалтику. В США все эти шаги, не диктовавшиеся никакими военными обстоятельствами, воспринимали исключительно как слабость. Горбачевское, а позже ельцинское руководство шло на поводу у своих «партнеров», отказываясь верить, что нас как партнеров никто не воспринимает, а только и исключительно как добычу.
Реальное осознание этого пришло только при Примакове, но, к сожалению, реализовывать более адекватные отношения с Америкой пришлось Путину. Он легко нашел понимание с Бушем-младшим, во многом потому, что сам находится приблизительно на том же интеллектуальном и культурном уровне, что и его «друг Джордж». С точки зрения ведения внешнеполитических вопросов примитивизация руководства страны, очевидная в последние годы, видимо, оправдывает себя. Но вот внутренняя политика, всегда бывшая в России более интеллигентной и гуманитарной, явно страдает – к сожалению, Россия – это страна не Драйзера и Фолкнера, а Достоевского и Чехова. И уровень управляемых оказался сильно выше уровня управленцев. Видимо это главное противоречие сегодняшней российской внутренней политики.
У Сурикова в Вашингтоне оказалось много знакомых. Среди них блестящий аналитик и специалист по России Фриц Эрмарт, совсем не похожий на других американцев. Встретились мы и с бывшим послом в СССР Мэтлоком, я был немного знаком с ним в Москве. Он уже был не у дел, занимался преподавательской работой – формирующаяся постсоветская Америка уже не нуждалась в людях типа Мэтлока, переводившего для нее Пушкина. Следующим послом в Москве был полковник Томас Пикеринг, сейчас первый вице-президент «Боинга», а уж на смену ему и вовсе пришло недоразумение в виде Александра Вершбоу.
В Нью-Йорке тоже было весьма интересно. Мы встретили там Бориса Кагарлицкого, который, по просьбе Сурикова, ввел нас в круг американских левых – тут, конечно, одноклеточностью и не пахло, но перспектив участия во власти у американских левых было еще меньше, чем сегодня у российских. С другой стороны, Суриков познакомил меня с работавшим тогда в Нью-Йорке и имевшим офис на Манхеттене Яковом Косманом (ныне Косман вот уже лет десять живет во Франции и работает сейчас председателем правления агентства «FarWest»). Косман и его жена Лейла (она албанка из Косово), с которой он познакомился в 70-е годы, когда она была студенткой, приехавшей учиться в СССР из тогда еще единой Югославии, оказались, как и я, страстными поклонниками пейзажной живописи. Позже, когда они приезжали в Москву, я познакомил из с великолепной школой владимирской пейзажной живописи – Как-то они вместе со мной приобрели во Владимире довольно много работ Мокрова, Кокурина и, кажется, Модорова. В Америке в такой манере вообще никто не пишет, а наши люди по таким вещам тоскуют.
Косман познакомил меня с его друзьями из Колумбии. В отношении колумбийцев в США существуют отрицательные стереотипы, также как в отношении «арабских террористов» и «русской мафии». На самом деле, те люди, которых я встретил, оказались гораздо симпатичней и образованней американцев. Один из них – Альфонсо Давидович Очоа – говорит по-русски даже лучше многих наших сограждан. Кстати, для колумбийца у него довольно странная фамилия, но в деловом мире он известен не по ней, а по фамилии своей жены – венесуэлки. Объясняется же фамилия «Давидович» весьма просто – один из его предков в свое время эмигрировал из Российской империи (отсюда и свободны русский язык). Остальные же предки, как он сам мне впоследствии рассказывал, - приехали в Колумбию из Испании, из Страны Басков.
Еще один колумбиец, с которым меня познакомили – Хорхе Норьега. Одно время он возглавлял Административный департамент безопасности Колумбии (DAS), который занимается разведывательной деятельностью и обеспечением охраны высокопоставленных лиц. Правда, год назад Норьегу оклеветали, и он вынужденно оставил свою должность, уехав консулом своей страны в Милан. После этого возникли проблемы и у Давидовича.
Ну а собственно, более поздние события, которых касаются в своих воспоминаниях Суриков, Саидов и Филин, навряд ли можно отнести к мемуарному жанру – это еще актуальная политика. Они очень много времени проводят в разъездах. Так, Суриков по несколько раз в год летает в Турцию, где живут его черкесские родственники, и в Дубай, где расположен центральный офис «FarWest», регулярно посещает Ирак, Саудовскую Аравию, Израиль, Швейцарию. Но чаще всего, порой по два-три раза в месяц, он совершает поездки в Приволжский федеральный округ – в Ижевск и Нижнекамск. Саидов, живущий в Стамбуле, тоже регулярно, хотя и значительно реже бывает в республиках Поволжья и на Северном Кавказе. Зато в Дубае, по моим ощущениям, он проводит времени даже больше, чем у себя дома. Кроме того, его можно зачастую застать то в Саудовской Аравии, то в Ираке, то в Иране, то в Пакистане, то в Китае, то где-нибудь еще.
Но больше всего я сочувствую Владимиру Филину, ведущему по-настоящему кочевой образ жизни. Все-таки, наверное, большую часть времени он с женой живет в своем доме в горах в окрестностях столицы Колумбии Боготы, по соседству с Альфонсо Давидовичем. Его жилище, приобретенное в самом конце 80-х годов, выглядит довольно экзотично, оно чем-то напоминает рыцарский замок или крепость в горной Шотландии, на прилегающей территории есть даже взлетно-посадочная полоса для небольших спортивных самолетов. Есть и сам самолет, которым Филин, как я убедился, весьма неплохо управляет, иногда даже летает на нем в бразильские Манаус и Сан-Пауло, где в основном сконцентрирован его бизнес, а дочь учится в местном университете. Но помимо этого, Филин регулярно совершает трансатлантические перелеты, правда, как пассажир. По моим наблюдениям, в среднем раз в два-три месяца он посещает Киев и Крым, несколько реже – Москву и Ижевск. С другой стороны, раньше, когда у него были дела и имелась недвижимость в Европе, он подолгу задерживался в Югославии, Германии, Швейцарии, Англии. Сейчас же, когда география бизнеса уже другая, он раз по пять-шесть в год прилетает в Дубай, объезжает страны Восточной Азии: Корею, Китай, Сингапур.
Хотя пока еще никто из нас не собираемся на пенсию, согласитесь, когда твой возраст приближается к пятидесяти, вести такой образ жизни довольно тяжело. Правда, нет худа без добра: подавляющее большинство своих аналитических статей для «ФОРУМа.мск» и газеты «Завтра» Филин, Суриков и Саидов пишут в самолетах. А я терпеть не могу летать, хотя и в состоянии сам поднять в воздух Ил-103 или что-нибудь в этом роде, но вот приземлиться без посторонней помощи уже не смогу. Поэтому предпочитаю писать дома, сидя в мягком бархатном халате, с кружкой драгоценного китайского чая, в окружении собак и картин. На картинах изображена моя родина, какой она уже никогда не будет, а собаки, в отличие от нее, никогда не предают.
Материалы по теме:
Почему людям изменяет Родина? (ч.3)
|
|
