Минуло 15 лет с момента памятных августовских событий 1991 годы, когда в стране, тогда еще в Советском Союзе, состоялась смена власти. Своим мнением о том, что произошло с тех пор и что ждет нас в будущем, через призму событий, непосредственными свидетелями которых они были, в режиме беседы друг с другом делятся политологи Руслан Саидов, Антон Суриков и Владимир Филин. Сегодня мы публикуем первую часть этого материала.
Согласно планам авторов, их диалог ляжет в основу новой книги с условным названием «Бегство с руин Империи», которая будет также включать большое число документов и обширный фотоматериал. Кроме того, предложение поделиться своими воспоминаниями было направлено Анатолию Баранову, Аудрюсу Буткявичюсу и другим известным людям.
Помимо русской версии книга выйдет также на английском, немецком и турецком языках. Причем перевод на иностранные языки сделают сами авторы. Как запланировано, весной 2007 года книга поступит на прилавки одновременно в Великобритании, Германии, Турции и на Украине.
Наталья Роева
19-21 августа 1991 года
Р.САИДОВ: Так называемый «путч» застал меня на моей родине – в Дагестане. Я проводил отпуск.
В.ФИЛИН: Я находился в Германии.
А.СУРИКОВ: Я эти дни провел в Прибалтике. Сначала, когда утром 19 августа я услышал об отстранении Горбачева и создании ГКЧП, то был крайне воодушевлен. Однако уже днем из Москвы стали поступать сведения, что для наведения порядка ничего не предпринимается, что Ельцин не арестован, а беспрепятственно выступает с танка. Тогда я понял, что происходит какая-то масштабная провокация. После этого все мои усилия, мои контакты были направлены на то, чтобы не допустить непродуманных действий, которые впоследствии дали бы местным режимам повод для массовых репрессий против граждан СССР. Кстати, тогда в августе, в отличие от января 1991-го, провокаций и кровопролития в Прибалтике удалось избежать. В чем, кстати, немалая заслуга моего товарища Аудрюса Буткявичюса, занимавшего должность главы Департамента охраны края Литвы.
А.В.Суриков
Осень 1991 года
Р.САИДОВ: Через две недели после «путча», в первых числах сентября я приехал в Грозный и встретился с Джохаром Дудаевым. Джохар сказал, что в Москве ему дали санкцию на взятие власти, провозглашение суверенитета и создание собственной армии. Я полетел в Москву, стал наводить справки. К моему удивлению, слова Джохара подтвердились. Более того, меня даже попросили ему помочь.
Когда я вернулся в Грозный, Джохар подключил меня к передаче формируемой Национальной гвардии Ичкерии вооружения и имущества частей Советской армии, дислоцируемых в республике. Но так как никакой гвардии тогда еще не было, а было множество полукриминальных формирований, желавших раздобыть оружие, я составил план-график постепенной приемки-передачи армейского имущества. Этот график я согласовал с Джохаром, после чего отбыл в Москву. Однако там мне сказали, что я напрасно тяну резину, что, дескать, забирай все это барахло, причем немедленно. Никакие доводы, что оружие может попасть в руки криминала, в расчет не принимались.
Вскоре вице-президент России Руцкой объявил о введении в Чечне чрезвычайного положения и направил воинские подразделения. На аэродроме эти подразделения заблокировали, и лишь путем больших усилий удалось добиться, чтобы их всех там не перебили. После отмены ЧП передача армейского имущества пошла уже стихийно. А Джохар направил меня в Англию к братьям Уциевым, чтобы я занимался налаживанием внешнеэкономических связей.
В.ФИЛИН: В начале сентября, это было в бывшей ГДР – в ЗГВ, мне и моему другу - не стану называть его, он сейчас занимает ответственную должность в Украине и ему публичность ни к чему. Так вот, мне и моему другу поставили задачу сотрудничать с югославами, у которых начиналась гражданская война.
Мне дали команду сотрудничать с сербами, так как я родом из Киева, а ему – с хорватами, так как он – изо Львова. Мол, ты по происхождению православный, поэтому работай с православными, а ты по происхождению униат, поэтому работай с католиками. На вопрос же, что делать, если сербы и хорваты станут друг в друга стрелять, нам посоветовали принимать решение самим исходя из обстановки.
Наши опасения оказались небеспочвенными. В 1992 году в окрестностях Вуковара автомобиль, в котором я ехал, был обстрелян хорватами из автоматического оружия. Машина съехала в кювет и загорелась, двое моих спутников-сербов погибли. Я каким-то образом уцелел, но сильно обгорел и получил многочисленные травмы и порезы лица разбившимся оконным стеклом. Потом я долго лечился, мне сделали несколько операций на лице. Да так, что поначалу многие мои знакомые лишь с трудом меня узнавали.
И, тем не менее, я нисколько не жалею, что оказался тогда среди сербов. У меня появились новые друзья: Лукович-Легия, Аркан, к сожалению, ныне покойный, - замечательные ребята. И я рад, что смог им хоть чем-то помочь.
А.СУРИКОВ: Всю вторую половину 1991 года я был дезориентирован, не понимал, что происходит, у меня было ощущение, что мир вокруг рухнул. Периодически я посещал ставшие к тому времени независимыми страны Прибалтики, интересовался ходом переговоров о выводе наших войск и вывозе военного имущества. Но большую часть времени я провел в Москве, в Институте США и Канады, отрешенно наблюдая за «демократической» вакханалией.
1992-1995 годы
Р.САИДОВ: В феврале 1992 года нас, группу людей, давно и хорошо друг друга знавших, пригласили в Москву. Там один уважаемый всеми нами человек, которого мы считаем своим наставником, провел нечто наподобие психотерапевтической беседы. Смысл ее был в том, что «демократический хаос» скоро закончится, и Советский Союз будет восстановлен. Это нас вдохновило.
Далее нам было объяснено, что ключевое значение приобрел вопрос о контроле над транспортными коммуникациями на Кавказе, Каспии и в Центральной Азии. Причем наибольшую угрозу представлял находившийся в стадии обсуждения проект нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан. Надо, было сказано нам, чтобы этот проект не состоялся. Тогда нефть Каспия и Казахстана будет экспортироваться через порт Новороссийск. Кроме этого, нельзя было допустить дестабилизации в Центральной Азии, где самым уязвимым местом оказался Таджикистан.
В.ФИЛИН: Нам было предложено подумать и, по мере возможностей, поучаствовать. Впрочем, долго думать не пришлось. В Таджикистан отправился один наш общий друг, уроженец Куляба, по национальности он - белорус и сейчас он работает в Минске. Он тогда оказал существенную помощь покойному Сангаку Сафарову во время гражданской войны. А после гибели Сангака он еще полтора года занимался Памиром. Тогда же в Таджикистан в качестве журналиста стал регулярно ездить Анатолий Юрьевич Баранов. Он сыграл очень значительную роль в формировании в России правильного общественного мнения о таджикских событиях.
А.СУРИКОВ: На Кавказе ситуация была сложной. Особенно в Азербайджане после свержения Муталибова и прихода к власти Народного фронта. В Москве было принято решение поддержать Армению и Нагорный Карабах поставками тяжелых вооружений. Эти поставки были оформлены решениями президента и министра обороны. Однако впоследствии, после смены министра в 1996 году, вокруг них возник скандал «Армянгейт», который лично мне доставил немало неприятностей. Именно тогда мое имя стали полоскать в прессе: СМИ Гусинского, журналист «Московского комсомольца» Будберг, посол Азербайджана в Москве Рзаев. Но с другой стороны, нашлись люди, которые заняли принципиальную позицию: Сергей Ервандович Кургинян, Александр Андреевич Проханов, Александр Алексеевич Нагорный. Я им благодарен.
Р.САИДОВ: Помимо Азербайджана принципиальное значение имела и Грузия. Было крайне важно помочь Абхазии. И здесь очень большую роль сыграли, с одной стороны, российские военные и лично министр обороны Грачев, а, с другой стороны, народы Северного Кавказа. В первую очередь, конечно, адыги. Но также чеченцы, осетины, наши дагестанцы. Среди добровольцев был и покойный Шамиль Басаев. Я уже на этот счет говорил, Шамиль тогда не был агентом ГРУ. Он вообще им никогда не был.
А.СУРИКОВ: Да, Шамиль Басаев, вопреки тому, что написал о нем и обо мне в «МК» Будберг, а за ним повторили другие, не имел отношения к российским спецслужбам.
В.ФИЛИН: В целом, на конец 1993 – начало 1994 года ситуация была такая. В Таджикистане наши в основном победили, хотя исламисты еще действовали в гармской группе районов, на Памире и с баз на территории Афганистана. На карабахском фронте стратегическая инициатива была у армян. Они, если бы им была поставлена такая задача, видимо, смогли бы выйти даже к Гяндже. Внутренняя обстановка в Азербайджане оставалась нестабильной. То же самое в Грузии. Абхазия, Южная Осетия и Аджария приобрели независимость, хоть и не были признаны де-юре на международном уровне.
В тот момент проект Баку-Тбилиси-Джейхан легко мог бы быть похоронен. Оставалось обеспечить альтернативу в виде маршрута Баку-Новороссийск, для чего надо было как-то решить в Чечне.
Р.САИДОВ: Мы предлагали договориться с Джохаром. Я об этом несколько раз разговаривал с ним. Говорил с Асланом Масхадовым, тогда заместителем начальника Главного штаба, с Усманом Имаевым. Джохар хотел договариваться. Но в Москве возобладала позиция, что переговоров с ним быть не должно, что Ельцин с ним встречаться не должен, что Джохара надо свергнуть.
В.ФИЛИН: Мы тогда сказали, что это - неправильный подход. После чего разъехались: я – в Германию, затем в Англию, Антон Викторович – тоже в Англию в длительную командировку. Руслан Шамильевич – в Турцию.
Р.САИДОВ: Да, я и мои родственники из Чечни Султан и Лечи, тогда еще совсем молодые ребята, занялись бизнесом. Мы стали экспортировать таджикский хлопок в Турцию и дальше через Новороссийский порт.
А.СУРИКОВ: Скоро многие убедились, что силовой путь в Чечне ошибочен. Меня попросили возвратиться в Москву, съездить в Чечню, и рассказать, что там реально происходит. Руслана Шамильевича тоже. И я и он, совершив несколько поездок, пришли к одному выводу, что ситуация даже еще хуже, чем мы ожидали.
Тогда, это был уже январь 1995, нам сказали, что мы, видимо, правы, но изменить уже ничего нельзя. Поэтому нам, мол, больше ездить в Чечню незачем. Мне поручили заняться другим. Я должен был сосредоточиться на «разоблачении криминального дудаевского режима». А заодно, заняться в публицистическом плане катастрофой парома «Эстония». Причем я должен был всем этим заниматься на основе самофинансирования, и полностью на свой страх и риск, а привлечь разрешили только Анатолия Юрьевича Баранова, так как больше ни к кому из журналистов доверия не было. Так, собственно говоря, появилась, если кто помнит, исследовательская группа «Феликс», просуществовавшая до лета 1996 года.
Р.САИДОВ: Добавлю, что, начав первую чеченскую войну, русские более или менее всерьез вели ее не более полугода. К лету 1995 года чеченцы, действительно, оказались в сложном положении. Но на каком-то этапе в Москве решили, что победа русским не нужна. Наоборот, что надо создать в Чечне ситуацию, чтобы там все время был конфликт, который использовался бы для московских политических разборок. Именно тогда и состоялся рейд Шамиля Басаева на Буденновск.
В.ФИЛИН: Другими словами, летом 1995 года идея трубы Баку-Новороссийск, по сути, была похоронена. Конечно, потом еще предпринимались попытки эту идею реанимировать, построили даже ответвление вокруг Чечни, начали перекачку нефти. Но сейчас труба пуста. А Буку-Тбилиси-Джейхан уже работает и набирает обороты.
В.И.Филин
А.СУРИКОВ: Надо воздать должное бывшему президенту Азербайджана Гейдару Алиеву. Это он в ситуации падения мировых цен на нефть в конце 90-х годов, смог удержать в проекте англо-американские корпорации. Но у Алиева была четкая стратегическая цель, тогда как в Москве занимались лишь текущими политическими интригами.
1996-1998 годы.
Р.САИДОВ: В конце 1996 года я вернулся из Турции в Дагестан. Надиршах и Магомед Хачилаевы сразу повезли меня в Чечню. Картина, которую я там застал, была удручающей. Я увидел арабов, насаждавших ваххабизм, поговорил с Хаттабом, Абу-Валидом и другими религиозными людьми с Ближнего Востока, которые, находясь в заблуждении, сеяли у нас на Кавказе это зло. Я им об этом так прямо и сказал.
Уже потом Расул Макашарипов рассказал, что они на меня обиделись и впоследствии все время в чем-то подозревали. Вылилось все это в то, что в 1999 году в Новолакском районе был поставлен снайпер, который из СВД выстрелил мне в голову, но не убил, а только ранил. И Хаттаб, и Абу-Валид уверяли меня, что это дело рук федералов. Однако, федералов, по моим данным, там в тот момент не было. Наконец, в феврале 2004 года мои родственники случайно выяснили личность снайпера. Я поговорил с этим человеком, он вынужден был сознаться. Конечно, федералы оказались не причем, задачу снайперу ставил Абу-Валид.
Невиданную активность в Чечне в период между двумя войнами развил Борис Абрамович Березовский, особенно на ниве «освобождения заложников» за выкуп. Собственно говоря, уже тогда мне стало ясно, что построить нормальное независимое государство чеченцам не дадут. К тому же у Масхадова, к сожалению, не обнаружилось политической воли бороться с криминалом и ваххабизмом, к чему его настойчиво призывал Ахмат Кадыров.
У нас в Дагестане в Кадарской зоне тоже обосновались ваххабиты, туда часто приезжал Хаттаб. А однажды к нам по суданскому паспорту на другое имя приехал египтянин Айман аль-Завахири, очень умный и образованный человек, идеолог «аль-Каиды». Его задержали, но затем выпустили, и он еще погостил какое-то время в Дагестане, прежде чем уехать. Такая вот была обстановка.
В.ФИЛИН: Осенью 1996 года «ответственные товарищи» собрали всех нас в Москве и объявили, что после разгрома группы Коржакова и переизбрания Ельцина все надежды восстановить Империю иссякли, что остались одни руины, управление которыми через Чубайса осуществляется из Вашингтона.
Нам также сказали, что в первой половине 90-х на Запад, преимущественно в США и Израиль, были вывезены все мыслимые оборонные технологии, «утекли» государственные секреты, выехали десятки тысяч их носителей.
Затем нам сообщили, что во главу угла встала задача недопущения однополярности и стратегического дисбаланса в мире. Для этого было целесообразно поддержать усилия в первую очередь Китая, Ирана и Ирака в создании ими на базе советских технологий систем вооружений собственной разработки.
Правда, Ирак был под жесткими международными санкциями, туда регулярно приезжали инспекторы ООН. Поэтому интерес иракцев был ограничен в основном запчастями, комплектующими, поставкой транспортных средств. У китайцев и иранцев были более амбициозные намерения. Они между собой к тому времени уже сотрудничали, обменивались какими-то технологиями и образцами. В этой орбите находились связи по линиям Китай-КНДР, Китай-Пакистан, КНДР-Иран, Пакистан-Иран, Пакистан-Ливия, Иран-Сирия, Иран-Ливан, были также соприкосновения с Бразилией и Аргентиной.
С другой стороны, Вассенаарские соглашения, пришедшие на смену упраздненному КОКОМу времен «холодной войны», и включавшие как страны Запада, так и страны бывшего СССР и соцлагеря, запрещали передачу оборонных и двойных технологий вовне. Более того, в отношении Китая после событий на Тяньаньмэни США и Европа ввели санкции на поставку вооружений, а в отношении Ирана по линии Гор-Черномырдин мораторий на продажу оружия затронул также Россию.
Между тем, еще в СССР накопился огромный опыт, как обходить КОКОМ, для чего была создана разветвленная и весьма эффективная сеть, охватившая практически весь мир. Ни у китайцев, ни у иранцев ничего подобного не было. Главное, у них не было опыта. Первоначально не было даже понимания, что им действительно нужно и где это взять.
А.СУРИКОВ: В сентябре 1998 года по приглашению руководства ГРУ НОАК я поехал в Пекин. К тому моменту как раз было определено, что Китаю критически важно продвижение по двум главным направлениям. Во-первых, это развитие группировки твердотопливных межконтинентальных баллистических ракет мобильного базирования, с дальностью полета более 11 тысяч километров, оснащаемых тремя боеголовками. Такая группировка к 2020 году, видимо, будет насчитывать не менее 150 комплексов. С другой стороны, китайцам отсоветовали развертывать в более сжатые сроки несколько сот жидкостных ракет с РГЧ в шахтах, наподобие как СССР развернул в 60-70-е годы. Им объяснили, что это – вчерашний день, тем более что необходимости в форсированном развертывании в их случае не было.
В.ФИЛИН: Заодно их убедили, что в их положении не следует рассчитывать на морские стратегические ядерные силы. Китайские атомные подлодки-ракетоносцы, скорее всего, будут шумными, средства связи и боевого управления в условиях ядерного конфликта – ненадежными, коэффициент оперативного напряжения – невысоким, а способность китайского флота обеспечить защиту ракетоносцев в районах патрулирования – сомнительной.
С другой стороны, у американцев уже имелись эффективные средства противолодочной обороны. Это и ударные атомные подлодки типа «Лос-Анжелес», это и авианосные группировки, это и гидрофоны, это и самолеты «Орион», способные базироваться в Японии, Южной Корее, на Тайване и Филиппинах. В силу этого, главная ставка Китая в стратегической ядерной сфере, по определению, должна была быть сделана на сушу, а на море – лишь вспомогательная. Так, впрочем, и случилось.
Р.САИДОВ: Другое приоритетное направление – борьба с авианосцами в западной части Тихого океана. Здесь китайцам также было нерационально рассчитывать на подводный флот. Зато пригодилась идея использовать самолеты морской авиации, оснащаемые противокорабельными крылатыми ракетами, запускаемыми с расстояния, превышающего радиус работы боевых средств ПВО авианосной группировки. Китай серьезно продвинулся в этом направлении, особенно в части крылатых ракет с дальностью полета более
А.СУРИКОВ: Кроме того, лет через десять китайцы, видимо, развернут космическую систему морской разведки и выдачи предварительный целеуказаний на базе спутников как радиотехнической, так и радиолокационной разведки.
Р.САИДОВ: Что касается Ирана, то для его армии были определены три главные задачи. Первое – блокирование Ормузского пролива путем комплексного применения морских мин, торпед и противокорабельных крылатых ракет. Все это уже создано. В ходе маневров в Персидском заливе в апреле этого года были продемонстрированы два типа иранских торпед и два типа ракет. Второе – это нанесение демонстративных ракетных ударов по Израилю. Для этого Иран освоил производство как баллистических, так и крылатых ракет средней дальности.
Наконец, третье - борьба с бронетанковой техникой противника, его вертолетами и другими низколетящими воздушными целями. В Ливане иранские ПТУРы себя показали удовлетворительно. На августовских маневрах были продемонстрированы и иранские ПЗРК, напоминающие нашу «Иглу». Такие ПТУРы и ПЗРК, кстати, при необходимости могут легко оказаться в Ираке. А то, что иранские ПЗРК так и не были поставлены «Хизбалле», за это израильтяне должны благодарить Аллаха и добрых людей.
В.ФИЛИН: Надо пояснить, что работа с Китаем и Ираном – это вовсе не «утечки» технологий, осуществленные какой-то группой частных лиц. Это – организованная передача, что является делом государств.
Р.САИДОВ: Например, взять известные поставки Израилем Китаю электронного оборудования, которое впоследствии оказывалось в Иране и Пакистане.
В.ФИЛИН: Совершенно верно. А что касается группы частных лиц, их удел – что-то советовать, консультировать, давать экспертные заключения.
В осенью 1998 года мы создали агентство «FarWest», которое тоже консультировало, естественно, не нарушая международных и внутренних запретов. Кроме того, агентство помогло определенному количеству гражданам бывшего СССР трудоустроиться в иностранных частных военных компаниях. Ну и, наконец, еще одно направление совсем из другой сферы – это участие в операциях на фондовых рынках развивающихся стран. Для этого председатель правления агентства – очень опытный человек, сам он живет во Франции, собрал команду из примерно двух десятков талантливых молодых ребят, половина из которых - наши соотечественники. Они работают в Украине, ОАЭ, Турции, Франции, Бразилии, Колумбии, Гонконге, а также в российском Ижевске, в Удмуртии.
Р.САИДОВ: Добавлю, что к настоящему моменту задачи агентства, а сейчас это уже сеть фирм и агентств, во многом изменились. Китайцы и иранцы за десять лет многому научились и уже не нуждаются в советах. С другой стороны, 3-4 года назад появилась потребность в консультациях иного рода. Так, у некоторых частных лиц из Венесуэлы, Ирана, Сирии возникло желание разобраться, как и с кем конкретно в Москве следует разговаривать и решать вопросы, когда США и Израиль оказывают политическое давление на Кремль, препятствуя военно-техническому сотрудничеству России с этими государствами.
А.СУРИКОВ: Речь не идет о торговле оружием – этим занимается «Рособоронэкспорт», а мы к нему не относимся.
Р.САИДОВ: Да, речь совершенно о другом. Фактически, о механизмах противодействия американскому и израильскому политическому лоббированию в Кремле, о встречном политическом лоббировании, если угодно. И не обязательно со стороны так называемых «стран-изгоев». Взять Йемен. Или Мексику. Мексика - не «страна-изгой». Но США считают ее рынок вооружений своей вотчиной и любыми путями стремятся никого туда не допустить, тем более Россию. Или случаи так называемого обусловленного военно-технического сотрудничества. Например, с Алжиром, заключение контракта с которым в марте этого года произошло в обмен на списание внешнего долга.
В.ФИЛИН: Однако, сейчас встречное лоббирование уже не так актуально. Иначе мы обо всем этом не рассказывали бы.
А.СУРИКОВ: В перспективе примерно десяти лет экспорт российских вооружений вообще обречен. В отличие от времен СССР, ничего нового в сфере технологий сейчас не создается. Кадры предприятий и институтов ВПК стареют и уходят, на смену им никто не приходит. Так Россия рано или поздно утратит конкурентоспособность на мировом рынке. И вряд ли этого уже удастся избежать.
В.ФИЛИН: Действительно, более перспективно сейчас участвовать в продвижении на мировые рынки, например, бразильской продукции. В частности, новых модификаций самолетов в ту же Колумбию или в страны Азии. Здесь перспектива на много лет вперед.
Р.САИДОВ: Еще одно интересное направление – консультирование экспорта из государств Восточной Европы или, кстати говоря, из Иордании вооружений и боеприпасов советского образца. Например, автоматов АК-47 и АКМ в Ирак, Афганистан и другие подобные страны.
Р.Ш.Саидов
В.ФИЛИН: Здесь большие перспективы могут обозначаться и у Украины. Во всяком случае, американцы и европейцы стали проявлять в последнее время повышенный интерес к данной теме. А турки говорят об этом вот уже лет пять. Правда, раньше серьезно мешали некоторые деятели из «Укрспецэкспорта». Так, некто Лысенко в официальной переписке с Александром Турчиновым, занимавшим должность главы Службы безопасности Украины, облил грязью «FarWest» как раз за нашу позицию относительно кооперации между ВПК Украины и Турции. А Турчинов, в свою очередь, нарушив режим секретности, вывесил эту грязь в интернете.
1998-1999 годы.
А.СУРИКОВ: Но вернемся в конец 90-х годов. Наверное, это было самое интересное время. 17 августа 1998 года был объявлен дефолт и разразился кризис власти. В первых числах сентября Юрий Дмитриевич Маслюков стал рассматриваться кандидатом в премьеры. Он находился в Швейцарии, когда Ельцин вдруг пожелал срочно с ним встретиться.
Глава президентской администрации Юмашев направил за Маслюковым самолет. Прилетев в Москву, Юрий Дмитриевич направился в Кремль. У дверей кабинета президента к нему подошла незнакомая женщина, сказавшая: «Борис Николаевич предложит вам возглавить правительство. Не вздумайте отказываться, не расстраивайте его». Маслюков ничего не ответил, но, тем не менее, поинтересовался у подошедшего Александра Волошина, кто это. «Вы не знаете? – удивился Волошин. – Это же Татьяна Борисовна Дьяченко, дочь Ельцина».
Юрий Дмитриевич, осознавая, что ему – члену ЦК КПРФ – спокойно работать все равно не дадут, что для нормальной работы ему необходима политическая защита, в разговоре с Ельциным наотрез отказался от должности премьера. Однако он согласился стать первым вице-премьером, ответственным за экономический блок, при условии, что правительство возглавит Евгений Максимович Примаков, вызывавший меньшую аллергию в либеральных кругах.
Правительство Примакова-Маслюкова было, несомненно, единственным квалифицированным кабинетом за всю постсоветскую эпоху. Оно не было ни левым, ни коммунистическим. В нем было всего два члена КПРФ: сам Маслюков и Геннадий Максимович Ходырев, министр по антимонопольной политике и поддержке предпринимательства. В то же время в правительство входили представители «Демократического выбора России» Гайдара-Чубайса, «Яблока», черномырдинского «Нашего дома – России», ЛДПР. Членом правительства был и Владимир Путин, в то время директор ФСБ. Другими словами, правительство было коалиционным. При этом оно опиралось на поддержку Государственной Думы и Совета Федерации.
Как только мы пришли в Белый дом, Маслюков собрал своих ближайших помощников и объявил, что времени у нас не более полугода: «Как только мы ликвидируем последствия дефолта и стабилизируем ситуацию, надобность в нас отпадет, и Борька сразу же отправит нас в отставку». Так оно и вышло. Разве что работать нам довелось не шесть, а целых восемь месяцев.
В начале сентября 1998 года вследствие дефлота наступил паралич банковской системы, перестали проходить платежи, транспорт оказался на грани остановки, был сорван северный завоз. В этих условиях пришлось управлять экономикой страны в ручном режиме, осуществлять кризисный менеджмент, принимать срочные меры по спасению банков и других финансовых учреждений.
Решая проблему Севера, Маслюков собрал у себя глав государственных и частных нефтяных компаний от Ходорковского до Богданчикова. Он дал им жесткое указание срочно организовать завоз топлива в северные регионы, пообещав расплатиться лишь тогда, когда у государства появятся деньги. Это «нерыночное» распоряжение в буквальном смысле слова спасло от вымерзания огромные территории Севера, Сибири и Дальнего Востока.
Одновременно был сделан другой важный шаг. В то время как все цены в августе-сентябре выросли в 3-4 раза, Маслюков своим волевым решением заморозил тарифы на продукцию и услуги естественных монополий на преддефолтном уровне. Юрий Дмитриевич просто-напросто вызвал к себе в кабинет руководителей монополий: Вяхерева из «Газпрома», Чубайса из «РАО ЕЭС «России», Савельева из «Транснефти» и Аксененко из МПС, и запретил им под любыми предлогами повышать цены и тарифы.
Рост экономики России, продолжающийся по сей день благодаря «нефтяному допингу», впервые был зафиксирован именно при нас - в декабре 1998 года. Это произошло при практически нулевых золотовалютных резервах ЦБ и мировой цене на нефть 8 долларов за баррель, а не 70 долларов, как сейчас.
Я и советник Маслюкова Михаил Геннадьевич Делягин по долгу службы первыми объявили об этом средствам массовой информации. Реакция СМИ была поразительной. Ненавидевшие наше правительство либеральные журналисты поначалу отказывались в это верить. С телеэкранов и газетных страниц над нами откровенно издевались: дескать, Суриков и Делягин выдают желаемое за действительное.
Но после опубликования подробной статистической информации отношение СМИ резко изменилась, былую иронию сменила ничем неприкрытая злоба, особенно заметная при освещении переговоров Маслюкова с Международным валютным фондом о реструктуризации наших долгов этой организации, ранее наделанных Чубайсом.
В.ФИЛИН: По опыту Бразилии, Колумбии и других стран Латинской Америки я хорошо себе представляю, что такое МВФ и Всемирный банк. Это международные бюрократические структуры, принципиальные решения в которых принимаются на основе рекомендаций, фактически – указаний, поступающих от министерства финансов США. Насколько я помню, в то время ведущую роль в американском Минфине играл Лоуренс Саммерс, нынешний руководитель Гарварда, видный деятель Демократической партии США. В 1998-1999 годах он был первым замом министра, затем стал министром.
Когда говорят об авторах российского дефолта 1998 года, то называют известную «шестерку»: Кириенко, Чубайс, Гайдар, Задорнов, Дубинин и Алексашенко. Называют также чиновника МВФ Джона Олдинга-Сми, находившегося на телефонной связи с Кириенко и Чубайсом. Однако истинным организатором дефолта, несомненно, был Саммерс, кстати, - личный друг Чубайса. Более того, именно Саммерс стоял в преддверии дефолта за экстренным выводом активов крупных западных инвестиционных компаний с российского рынка ГКО.
А.СУРИКОВ: Совершенно верно. Кстати, в рамках скандала «Рашагейт», о котором мы еще поговорим, американский политолог Фриц Эрмарт весьма убедительно вскрыл роль всей этой публики в событиях 17 августа, включая и криминальный аспект. А Саммерс – это, действительно, омерзительное существо.
Я с ним встречался. Это был в январе 1999 года в Вашингтоне. Тогда российская делегация во главе с Маслюковым приехала в США на переговоры с руководством МВФ и Мирового банка. Уже перед отъездом Юрий Дмитриевич договорился с Саммерсом встретиться у него в министерстве. На встречу он взял меня, руководителя своего секретариата Михаила Анатольевича Синелина, сейчас он возглавляет секретариат Михаила Фрадкова, и еще несколько сотрудников. В течение всей встречи Саммерс вел себя нагло, пытался учить Маслюкова жизни. Юрий Дмитриевич сначала его слушал, а затем встал и молча ушел, а мы вслед за ним. Я уходил последним и внимательно наблюдал за выражением лица Саммерса. Сначала это было недоумение, а затем, к моему удивлению, - испуг.
В.ФИЛИН: Саммерс привык, что все иностранцы перед ним пресмыкались. Конечно же, он не ожидал, что российский вице-премьер может так просто встать и уйти.
А.СУРИКОВ: Кстати, после этого случая Саммерс больше не позволял себе хамить. И это характерно для всех американцев. Был такой случай со Стробом Тэлботтом, замом госсекретаря США, личным другом Клинтона. Тэлботт пригласил Маслюкова в госдепартамент на деловой завтрак. Речь сначала шла о российской системе экспортного контроля и предполагаемых утечках наших ракетных и ядерных технологий в Иран. Причем, говоря об Иране, Тэлботт не отрывал взгляд от меня. Но не в этом суть.
Во второй части разговора Тэлботт перевел его на тему МВФ, угрожая, что наш долг фонду, видимо, не будет рефинансирован. Юрий Дмитриевич спокойно все выслушал, после чего сказал, что правительство России может и без согласования с кем бы то ни было принять те решения, которые сочтет необходимыми.
Услышав такое, Тэлботт чуть было не подавился. Оставшуюся часть завтрака он молчал. Но когда все встали и уже сняли с вешалки верхнюю одежду, он подбежал к Маслюкова и на ужасном русском языке попросил его зайти к нему в кабинет переговорить один на один.
Минут через пять Маслюков вышел, и мы направились к выходу из здания. Но вдруг обнаружилось, что Юрий Дмитриевич забыл в кабинете Тэлботта пальто. Я вернулся, все объяснил секретарю и был впущен в кабинет. Это меня, честно говоря, удивило – российский секретарь, не спросив разрешения у шефа, так никогда бы не поступил.
В кабинете царил бардак, на полу валялись стопки бумаг, через которые, чтобы добраться до пальто, лежавшего на спинке кресла, мне пришлось переступать. Тэлботт сидел за столом с грязными кофейными чашками и казался озадаченным. На меня он почти не смотрел. Но когда я уже попрощался, он вдруг встал и попросил меня задержаться.
Он сказал что-то по-русски, но я его не понял и предложил перейти на английский. Я вообще удивляюсь, как ему с таким ужасным русским удалось перевести мемуары Хрущева.
Смысл сказанного им состоял в том, что нам, дескать, не нужно официально объявлять, что мы отказываемся платить по долгам МВФ. «Передайте Юрию Дмитриевичу, - произнес Тэлботт, - что мы обязательно обо всем договоримся. Только не надо нервничать». «Я и не нервничал, - сказал Маслюков, когда мы приехали в наше посольство. – Тэлботт стал меня воспитывать, я встал и ушел. А договоримся мы, действительно, обязательно. Куда им деваться?».
В конечном счете, так оно и вышло. Но предстояло преодолеть еще немало трудностей. Так, на определенном этапе американцы стали настойчиво намекать нам, что для достижения соглашения с МВФ нам необходимо пойти им на уступки в таких не связанных с экономикой вопросах, как Югославия, Ирак, Иран и экспортный контроль. Примаков и Маслюков на это не шли. Тем временем СМИ Гусинского и Березовского, да и вся либеральная пресса, развернули скоординированную с американским посольством в Москве истеричную кампанию, обвиняя правительство в якобы неспособности представить «мировому сообществу» вменяемую экономическую программу. О наличии политических требований СМИ, естественно, умалчивали.
Я решил, что надо что-то предпринять. Для начала я не допустил корреспондента принадлежавшей тогда Березовскому «Независимой газеты» на заседание правительственной комиссии по оперативным вопросам. При этом в присутствии всего журналистского пула объяснил, «что газете, издающейся на грязные деньги Бориса Абрамовича, больше нечего делать в Белом доме». Буквально в этот же день главный редактор «НГ» Виталий Третьяков добился приема у Примакова, которому на меня нажаловался. Но Юрий Дмитриевич меня в обиду не дал, хотя Примаков был страшно недоволен.
Следующим шагом я собрал в своем кабинете ведущие информационные агентства и во всех подробностях рассказал об оказываемом американцами политическом давлении. Это ушло на ленты и вызвало невиданный скандал. Больше всех испугался, конечно, Примаков. Против меня попытались начать служебное расследование, что я, мол, разгласил секретную информацию о его конфиденциальных переговорах с Мадлен Олбрайт. Но и из этого ничего не вышло, хотя телевидение и пресса бесновались еще как минимум неделю. Так или иначе, я решил, что пойду до конца, и тут Владимир Ильич Филин подсказал мне весьма изящную идею.
В.ФИЛИН: Вообще-то идея лежала на поверхности. У нас имелось несколько стенограмм. Из них нам больше всего приглянулись фрагменты частных бесед Антона Викторовича с Леоном Фертом, помощником вице-президента США Гора, и Стивеном Сестановичем, важным чиновником из госдепартамента. Тема увязки американского политического диктата с переговорами России и МВФ звучала в них очень уж явно.
Эти тексты были переведены на русский и, без указания на источник, переданы журналисту «Версии» по имени Андрей, его фамилию я называть не стану, так как он сейчас занимает видную должность, связанную, в том числе, с международными контактами. Андрей стенограммы опубликовал, после чего все благополучно заткнулись.
А.СУРИКОВ: В конечном итоге в апреле 1999 года в Вашингтоне необходимые соглашения с МВФ и Мировым банком были достигнуты и подписаны. Мы с Михаилом Геннадьевичем Делягиным решили это культурно отметить в Джорджтауне. Но Юрий Дмитриевич охладил наш пыл: «Что отмечать-то. Борька нам точно не простит, что у нас почти все получилось. Так что настраивайтесь на скорую отставку, уйти мы должны достойно».
(Продолжение следует)
|
|
