Шизофрения
Слушание моего уголовного дела, продолжавшегося в Савеловском суде полтора года, внезапно закончилось! Предшествовали ему такие события. Мытьем или катаньем, нам удалось уговорить суд назначить по делу комплексную экспертизу психологов и лингвистов, и поставить им на разрешение не вопросы права (которые экспертам ставило следствие и ранее суд, и которые должен разрешить сам суд), а вопросы по их специальности.
Суд назначил такую экспертизу, довольно цинично поручив ее лингвистическую часть все тем же экспертам-лингвистам ФСБ Коршикову и Огорелкову, по «экспертизе» которых и было возбуждено дело против меня. Но эксперт-психолог Т.Н. Секераж была не из ФСБ. И результат экспертизы поставил в тупик и заказчиков этого дела, и исполнителей заказа – «правильных» людей в судах и прокуратуре. И дело даже не в том, что честный эксперт Т.Н. Секераж подробно и доходчиво показала в своей части экспертизы отсутствие какого-либо экстремизма в материале «Смерть России!», а в том, что долбоны из ФСБ не догадались или не сумели подтвердить выводы своих первоначальных экспертиз.
В ходатайстве об исключении экспертиз ФСБ из числа доказательств 26.05.09 я указал суду на это обстоятельство:
«Как видите, из вывода лингвистов ФСБ начисто исчезли даже намеки на конституционный строй и возбуждение национальной розни, хоть связанной, хоть не связанной с насилием. Это в первых экспертизах, когда следователь и суд спрашивали их диспозициями статей законов, видят ли они насильственное изменение конституционного строя и возбуждение вражды, Огорелков и Коршиков кричали: «Видим, видим!». А когда суд поставил им те же вопросы, но в категориях их специальности, они в своих ответах моментально ослепли и уже ничего такого крамольного не видят.
Мало этого, они вдруг прозрели в вопросе госбезопасности. Раньше, когда следователь ставил им вопрос права в лоб, они охотно подтверждали смертельную опасность нашей многонациональной России, а после того, как суд задал им вопрос по специальности, их вдруг посетила божья благодать. И теперь они деликатно сообщают суду, что речь идет не о нашей многонациональной России, а о неком еврейском государстве Россия, то есть, государстве, в котором власть имеет еврейское лобби - агентура иностранного государства Израиль.
Напомню, что наш обвинитель только сначала утверждала, что для нее лобби Израиля, как закрома родины, а потом она все же пояснила, что она имеет в виду нечто виртуальное, не существующее или ею не видимое. Таким образом, эксперты отказались и от вывода о подрыве безопасности многонациональной России, и теперь ненавязчиво предлагают суду вынести обвинительный приговор либо за призывы к уничтожению чего-то несуществующего – еврейской России, либо за борьбу с тем, с чем прокуратура и суд сами обязаны бороться с целью защиты безопасности нашей, не еврейской, а многонациональной, России.
Причем, Ваша честь, эксперты статью «Смерть России!» изучали и в телескоп, и в микроскоп, поскольку в заголовке статьи нет и намека на евреев, а они, тем не менее, и в этих двух словах «Смерть России!» увидели, что речь идет именно о еврейском государстве.
…Ваша честь, теперь о шизофрении моего уголовного дела. В нем находятся экспертизы одних и тех же экспертов, но выводы этих экспертиз опровергают друг друга. Причем, последнюю экспертизу суд назначил со скрупулезным соблюдением УПК и не только выяснил все мнения сторон и принял от них вопросы, но и поручил сформулировать эти вопросы лучшему специалисту в России. А вопросы по первым экспертизам, в нарушение УПК, следствием специально не согласовывались с защитой и обвиняемым, поэтому заданные следствием вопросы - это вопиюще вопросы права, поскольку они даны диспозициями соответствующих статей закона. Но суд и те, и эту экспертизу принимает как равноправные доказательства. Это признак шизофрении – раздвоения сознания, - когда больной на одно и то же говорит то белое, то черное, но при этом оба своих вывода считает одинаково законными. Недопустимые экспертизы необходимо убрать из доказательной базы дела».
Суд, разумеется, оставил в деле эту шизофрению, но вопрос о ней стоял колом, и суд решил исправить его формальностью – заслушать экспертов, и, вне зависимости от того, что они скажут, делать вид, что суд во всем разобрался и с экспертами согласен. Вызвал экспертов и назначил заседания суда на 28.05, 02.06, 03.06, 11.06 и 16.06.09.
Допрос экспертов
28-го пришли эксперты Секераж и Коршиков, Огорелков не явился под предлогом дежурства. Т.Н. Секераж отвечала четко, как ни старалась ее запутать обвинитель, а Коршиков, оказавшийся каким-то начальником в ФСБ, явил суду такой объем маразма (о котором вкратце чуть ниже), что планы фабрикаторов моего дела снова полетели к черту. В результате суд сразу отменил заседание 2-го июня, на котором предполагалось допросить Огорелкова, а 3-го отменил заседание, когда мы на него уже явились – суд явно затягивал дело.
И 11-го с утра было видно, что суд тянет дело, поскольку судья сообщила, что заседание будет около часа из-за ее занятости – заслушаем Огорелкова и все. Начали слушать… и Огорелков далеко переплюнул своего начальника.
К примеру, сначала вроде бодро начал, что он сделал выводы, что в материале «Смерть России!» есть такие признаки экстремизма, как насильственное изменение конституционного строя и нарушение целостности России потому, что насильственное изменение конституционного строя и нарушение целостности России – это лингвистические понятия и находятся в сфере его специальности. Но когда я его спросил, что такое насильственное изменение основ конституционного строя и как именно Дубров призывает нарушить целостность России, то Огорелков начал откровенно бэкать, мэкать или отмалчиваться. И, в конце концов, сообщил суду, что насильственное изменение конституционного строя и нарушение целостности России – это таки не лингвистические понятия и в сферу его компетенции таки не входят.
Мало этого, мужик, ни с помощью судьи, ни с помощью прокурора не смог объяснить, что он имел в виду под понятием «насилие», когда делал вывод, что материал «Смерть России!» призывает к насилию. Вообще не смог объяснить, что это такое – «насилие». Думаю, что ни прокурор, ни судья не ожидали увидеть такой экземпляр среди «бойцов невидимого фронта». (И вот по «заключениям» таких «специалистов», «специалисты» из прокуратуры фабрикуют дела, а «специалисты» в судах душат свободу слова в России и отправляют людей в тюрьмы).
Заслушав перлы Огорелкова, судья объявила перерыв, посовещалась… и начала гнать дело к приговору на предельной скорости. Мои и адвоката ходатайства отметались сходу, в том числе и такое.
Фээсбэшный специалист
«Я ранее давал заявление об отводе экспертам ЦСТ ФСБ по причине их крайней заинтересованности в исходе этого дела, теперь, после допроса эксперта Коршикова, я хочу сделать заявление о возбуждении против него уголовного дела по признакам статьи 307 УК РФ. Эту возможность мне дает УПК РФ.
…Но суд, при оценке доказательств может отказаться принять в качестве доказательства экспертизу Коршикова из-за бросающейся в глаза некомпетентности этого эксперта, и вина с Коршикова за заведомо ложную экспертизу, перейдет в служебный проступок того начальника Коршикова, который поручил Коршикову проводить лингвистическую экспертизу.
Мотив Коршикова в даче заведомо ложного заключения исчезнет и заменится его некомпетентностью. Поэтому я сначала заявляю отвод Коршикову по основаниям подпункта 3, пункта 2 статьи 70 УПК РФ: «Эксперт не может принимать участие в производстве по уголовному делу:…если обнаружится его некомпетентность».
Если суд не согласится с моими доводами и сочтет Коршикова достаточно вменяемым и компетентным, то тогда я сделаю заявление о возбуждении против Коршикова уголовного дела за заведомо ложное заключение.
Начну с того, что речь Коршикова при даче им показаний не только выявила синдром «Я начальник – ты дурак», но и заставляет задуматься об его адекватности. Вспомните, что на довод адвоката о том, что церковь использует слово «жид», Коршиков безапелляционно заявил: «церковь, так сказать, своё получит».
А на замечания адвоката, что она использует это слово веками, Коршиков также уверенно ответил: «Ну, значит, перестанет использовать».
Вспомните его апломб и заверения, что подсудимого обслужил лучший эксперт, вспомните то, что он называет своих подчиненных «мальчиками». Все это дает основания полагать, что он не вполне адекватно воспринимает реальности этого мира, но это проблема его начальников, хотя, конечно, если он хороший специалист, то начальству приходится его выходки терпеть.
Я же обращаю внимание суда, что Коршиков не только по первоначальному образованию математик, он и в дальнейшем специализировался только в математике, поскольку имеет ученую степень не кандидата филологических наук, а кандидата физико-математических наук. Скорее всего, его работа заключается в составлении компьютерных программ по дешифровке текстов и выявлению авторов текстов по частотности использования определенных слов. Поэтому он и считает себя лингвистом-автороведом, но к собственно лингвистике его образование и опыт работы не имеют никого отношения.
Коршиков это понимает, поэтому не случайно ответил о своем математическом образовании только после настойчивого, третьего вопроса суда об этом. И понимая, что его образование в плане проведенной экспертизы не может не вызвать сомнения, Коршиков, тем не менее, не сообщил, что он когда-либо посещал хоть какие-либо курсы по филологии или имеет лицензию на производство собственно лингвистических экспертиз. То есть, даже по формальным основаниям, Коршиков не вправе проводить лингвистические экспертизы.
Для целей данного заявления я буду считать, что Коршиков абсолютно несведущ в вопросах права, в том числе, никогда не вникал в УПК РФ и не понимает, кто такой судебный эксперт, и что такое заключение эксперта. Будем считать, что Коршиков не понимает, что заключение эксперта это доказательство по делу, а доказательства – это сведения. В конце концов, под давлением вопросов, на которые он не мог ответить, Коршиков признался, что его конечный вывод о том, что заглавие материала «Смерть России!» является призывом к экстремисткой деятельности, и о том, что он призывает к насильственному изменению конституционного строя, являются не сведениями, не фактами, проистекающими из законов лингвистики, а его убеждениями, которые суд волен принимать в качестве доказательства или не принимать.
Вот его высказывания по этому поводу: «Да, та лингвистическая квалификация, которая даётся в тексте заключения в ряде случаев может существенно отличатся от юридической. Привожу простой пример: Закон «О противодействии экстремистской деятельности» претерпел ряд редакций. В принципе мы, как лингвисты, не обязаны отслеживать все изменения в законодательстве. Когда он принят… та или иная редакция… А вот юрист - обязан. Когда он получает моё заключение, где подробно расписано какое именно деяние, квалифицируемое как экстремистская деятельность, то он должен видеть, какая редакция закона действовала на момент совершения самого деяния. Вот сейчас – это экстремистская деятельность, а может это время было 2 года назад, когда была другая редакция закона, а он не попадает под это, поэтому итоговая квалификация будет юридической».
Как видите, он считает обязанностью эксперта дать квалификацию преступления, а судья обязан проверить, соответствует ли данная экспертом квалификация действующему законодательству.
Или вот такой его перл: «Я исхожу из того, что призыв к тотальному уничтожению государства может быть истолкован, как призыв к свержению основ конституционного строя. Я исхожу из такой посылки, я не доказываю эту посылку. Это вопрос юристов. Я исхожу из того, что … Пусть юристы доказывают. Если эта посылка справедлива, то, если не справедлива… Пусть юристы доказывают».
От эксперта требуются сведения, а Коршиков дает суду посылки для самостоятельного поиска судом доказательств – этих самых сведений. А вот адвокат начал формулировать Коршикову вопрос: «Вы же пишите, что «рассматривается экспертам как преступление», то есть, вы своё мнение даёте, что является преступлением …».
Коршиков его перебивает: «Я рассматриваю, как преступление, я не являюсь юристом, я не могу доказать, преступление это или не преступление. Я лично рассматриваю это как преступление. На основе этой посылки, я делаю следующие логические выводы и окончательные. Моё заключение должно быть оценено судом».
Для сравнения вспомните ответы эксперта Секераж на аналогичные вопросы обвинителя.
«Прокурор. А то, что Вы заложили в своём экспертном заключении – это Ваше индивидуальное восприятие?
Ответ. Нет, это экспертная оценка.
Прокурор. Правильно ли я Вас поняла, что эксперт законодательством всё-таки пользуется?
Ответ: Знание законодательства и знание права является составной частью специальных знаний эксперта, но не умение квалифицировать деяния».
То есть, в заключении Коршикова объективных сведений и близко нет, его выводы - это заключение о наличии в тексте преступления, а суд, по его мнению, обязан сам эти его выводы оценить и доказать их, поскольку сам Коршиков доказать это не может. Если не считать это попыткой извернуться от обвинения в заведомо ложном заключении, то тогда Коршиков совершенно не понимает, кто такой эксперт, и что эксперт обязан предоставить суду в выводах своей экспертизы.
Для целей данного заявления буду считать, что когда он выдавал суду за сведения всего лишь свои убеждения как заключение лингвиста, Коршиков не понимал, что делает, из-за своей некомпетентности. Напомню, что когда заключение Коршикова было зачитано в суде при первом слушании дела в присутствии профессора Борисовой, то она сразу же отметила: «Во-первых, меня сразу же слегка шокировало, что собственно лингвистического анализа не последовало. В частности, «Смерть России» - эта фраза омонимична даже чисто грамматически. Так вот, «Смерть России» может быть дательным падежом (кому смерть?), а может быть родительным падежом (чья, кого смерть?). В каких условиях наступает смерть России? Мне кажется, что для вывода относительно того, какую роль играет эта фраза для воздействия на общественное сознание, такого рода постановка вопроса была бы весьма не лишней».
Как это может быть? Заключение подписано как бы лингвистом Коршиковым а в нем нет даже элементарного грамматического разбора текста, состоящего всего из двух слов?? …Он уверяет суд, что раз законы пишутся на русском языке, то вопросы права входят в компетенцию лингвистов. Это дичайшая чушь с любой точки зрения – если вопросы нарушения законов входят в компетенцию лингвистов, то тогда что входит в компетенцию юристов?
Когда я сообщил профессору Борисовой, что Коршиков в качестве призыва с отсутствующим условием успешности привел выражение «Солнце, перестань заходить за горизонт!», то она сказала, что при таком понимании предмета студентов выгоняют еще с первого курса, поскольку по определению призыва не может быть адресован к неодушевленным предметам. Это будет или поэтическая метафора, или бред.
В самом деле, уважаемый суд, если водитель кричит: «Столбы, уходите с дороги!», - то чем, кроме пьяного бреда, это можно считать? Я считаю, что это Коршиков бессовестно выкручивался от обвинения в заведомо ложном заключении, но нельзя исключить и версию, что он просто некомпетентен.
Повторю, если не считать, что Коршиков изворачивается от обвинения в заведомо ложном заключении, то тогда он:
- по своему базовому и дальнейшему образованию не может проводить лингвистические экспертизы;
- не понимает, что эксперт обязан предоставить суду объективные сведения из своей области знаний, а не свое мнение по юридическим вопросам;
- совершенно не сведущ в лингвистике.
На основании вышесказанного, и руководствуясь статьей 70 УПК РФ, заявляю отвод эксперту ЦСТ ФСБ Коршикову А.П.».
Продолжение следует
|
|
