Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу...
А.Н. Толстой, История государства Российского от Гостомысла до Тимашева
...Из классов неслось жужжание голосов, хоровые выкрики.
"Кто есть король? Светлое величество.
Кто есть министры? Верные, не знающие сомнений...",
"...И бог, наш создатель, сказал: "Прокляну". И проклял..."
Аркадий и Борис Стругацкие, «Трудно быть богом»
Уже с января 1994 года, после принятия ельцинской конституции, к появлению на свет которой автор имел некоторое отношение, мне было смешно слышать про ее «ультра-супер-гиперпрезидентский характер». Было очевидно, что если парламентское большинство решится на роспуск Думы, то по итогам следующих, т.е. внеочередных, выборов оно получит свое правительство. В апреле 1998-го и в мае 1999-го левое большинство на роспуск не решилось, поддержав кандидатуры Кириенко и Степашина. В сентябре 1998-го - уперлись (за спиной стоял Лужков), и к власти пришла левоцентристская коалиция Примакова. И уж совсем комично слышать про президентскую республику после мая 2008 года. С началом правления блоггера Димы у нас вполне нормальная парламентско-президентская республика, поскольку источником власти является конституционное большинство партии власти во всех органах представительной власти (извините за тавтологию). Это большинство сформировало правительство во главе с «национальным лидером», оно же и выдвигает кандидатуры глав исполнительной власти регионов, назначает мэров. Если это не парламентская республика, не торжество партийной системы во всём её великолепии, то что тогда парламентаризм?
Просто великой и могучей партии единорогов всегда везет на выборах, а вот ее соперникам не везет - у них и подписи фальшивые, и паспорта недействительные, и газеты экстремистские... Ну, ничего, не везет в картах, везет в любви.
Так кого же убеждал наш блоггер Дима на «международном [чего, уж, межгалактическом] политическом форуме в Ярославле, что парламентская демократия - проклятие для страны?
Кстати, он это сделал уже вторично. Первый раз он сетовал на пагубность парламентаризма для России 3 июля 2008 года - в самый разгар падения биржи после слов Путина о «вызове врача» и подготовки к войне с Грузией.
Тогда это отрицание парламентаризма, схожее с убежденностью Екатерины II, что её империя из-за самих размеров для конституционного строя не пригодна, почему-то приняли за выпад против либеральной оппозиции.
Но это явная ошибка! Сейчас ни одна современная политическая сила в России не выступает за переход к чисто парламентской модели. Либеральная оппозиция срочно сосредоточилась на поиске философского камня, извините, единого кандидата. Левая и правая оппозиции тоже не собирается отменять всенародных выборов. А ведь именно характерным признаком парламентской модели как раз и являются выборы президента парламентом или иной выборной ассамблеей.
Требование оппозиции вернуть прямые выборы губернаторов и мэров в случае его реализации еще больше усилит президентский компонент исполнительной власти, поскольку очень редко встречается модель власти, когда президент избирается парламентом, а губернаторы - всенародно.
О плавном переходе к нынешней форме двойной власти, видимо, мечтал 8 лет назад Ходорковский, когда предлагал Путину создать нормальную партию консервативно-либеральных модернизаторов (вспомним, как Горбачев мечтал в 1987 году о партии перестройщиков) и затем, опираясь на нее, править далее в качестве премьера. Весной 2003 года Станислав Белковский счел эти прожекты попыткой «олигархического переворота» и раструбил об этой угрозе по всему свету. Предупрежденные бдительным политологом органы немедленно приняли надлежащие меры.
Берусь утверждать, что говоря о проклятии для страны, Медвед, очевидно, имел в виду не гипотетическую победу «оранжевых», но исключительно существующую тандемократию.
Но тогда в современной России это - самый жесткий выпад президента в отношении премьера со времен войн Ельцина с Черномырдиным в 1995-ом, и самая резкая критика одной части власти другой со времен войны Лужкова с администрацией Ельцина в 1999 году.
Но вернемся к мрачным пророчествам блоггера Димы. На счёт Киргизии он ошибся - её «губит» отнюдь не парламентская модель, ведь оба свергнутых автократа - Акаев и Бакиев - правили как раз как «сильные» президенты. Зато выпад Медведа по адресу нового киргизского революционного руководства лишний раз подтверждает подозрения, что Россия отказалась направить в июне свой батальон (и помешала США выступить совместно) для прекращения погромов в Оше именно из-за раздражения от планов социал-демократки Отунбаевой ввести в Киргизии парламентскую систему.
О том, какая будет модель власти в послепутинской России, сегодня сказать невозможно.
Если власть изменится в хорошем смысле слова, то во главе массового освободительного движения, очевидно, будет стоять харизматический лидер, которого потом народ захочет видеть плебисцитарно избранным президентом (как это было с Ельциным в 1991-м или с Валенсой в 1990-м, или с Саакашвили в 2003-ем). Партиям и депутатам народ не доверяет, и мандат от всенародного волеизъявления будет для него народного кумира куда желанней, чем от парламентского большинства.
Но тут многое решает случай. Если во главе Пятой русской революции окажется целая плеяда вождей, как это уже было в России во время Четвертой в 1989-90 годах (Сахаров, Ельцин, Попов, Афанасьев, Гдлян, Пономарев), то они могут распределить между собой власть так, что парламентская модель окажется удобнее для создания коллективного руководства.
Например, если бы Сахаров прожил еще год, у нас, скорее всего, была бы парламентская система по германскому, британскому или израильскому образцу: полновластный премьер и глава государства - в качестве уважаемого политического арбитра. Почитаемого академика сделали бы в мае 1990 года избранным парламентом (Съездом) президентом России, а главой кабинета, естественно, крепкого хозяйственника и митингового героя Ельцина, имеющего за плечами фракцию «ДемРоссии». При таком раскладе правительства России никогда бы не считались «техническими», зато выработалась бы традиция избирать президентом пожилого морального лидера. Такая система организации власти потребовала бы от главы кабинета иметь свою мощную партию, а не изображать из себя надпартийное божество, получающее свою «корону» от соборной нации, а не из рук мелких склочных партиек. В этом случае и судьба движения «Демократическая Россия» была бы иной - ее не уничтожали бы как ставшую опасной «лестницу к небу», а заботливо превращали бы в партию власти.
Сказавши всё это, порассуждаем, о том, чем является сегодня понятие «Российский Президент». Как мне кажется, оно обозначают авторитарного лидера, опирающегося на механизмы «плебисцитарной демократии» и создающего под свою поддержку «партию власти».
Естественно, пока существует такая институция, ни о каком демократическом развитии в нашей стране не может быть и речи. Поэтому вопрос о структуре исполнительной власти я полагаю одним из важнейших при обсуждении конституционной реформы, неизбежной после свержения путинизма.
Предложения различных версий президентско-парламентских республик я предлагаю не рассматривать, потому что это будет либо:
1) декорация (когда либо президент-самодержец политически прикрывает «техническое правительство», либо, наоборот, как сейчас, «технический президент» болтается около реального лидера, деликатно пересевшего в премьерское кресло);
2) неравновесная, все время грозящая обрушиться конструкция междоусобицы почти равноправных президента и премьера, постоянно парализующих усилия друг друга и развлекающих общественность бесконечным, как в мексиканских сериалах, перебранками (см. Польша до недавних выборов, Украина (2007-2009), Россия в 1995 году).
Для надежности таких конструкций нужна не только тщательная выписанность конституции, но и высокая политическая культура, приверженность «Духу конституции».
Поэтому в будущем, выбор будет, скорее всего, между двумя простыми и надежными, а значит, устойчивыми системами организации исполнительной власти:
Вариант А) Президент всенародно избираемый вместе с Вице-президентом, по должности возглавляет Правительство;
Вариант Б) Реально исполнительную власть возглавляет Председатель Кабинета министров, получивший вотум доверия от нижней палаты Парламента.
Президент - общенациональный арбитр, поручающий лидеру парламентского большинства формирование Кабинета министров, и в остальном символическая фигура, избирается большинством нижней палаты (вариант - обоих палат) Парламента
Практика последних двух десятилетий показала, что наилучшие условия для развития современной буржуазной (термин употреблен в сугубо социологическом смысле) демократии имеет парламентская система (вариант Б). Именно она утвердилась в Восточной Европе и Балтии, устояла недавно в Молдове. Казалось бы, взять на вооружение опыт передовиков и вся недолга... Я уже говорил, что Россия вообще стала президентской республикой чисто случайно. В 1990-91 годах симпатии сторонников перестройки и демократических реформ были, скорее, на стороне парламентской системы. Тем более что и тогдашний кумир реформаторов - баронесса Тэтчер была премьером. В «президентское русло» ситуацию запустил Горбачев. Став президентом, он превратил этот пост в эквивалент должности Генсека ЦК КПСС - т.е. наивысший (раньше таковым был пост Предсовмина или Председателя Президиума Верховного Совета, которые совмещались с постом генсека, что подчеркивало приоритет «парламентаризма»).
«Война Законов» 1990-91 годов естественно превратилась в «Войну Президентов». Произошло объединение позиций Лидера Революции и Главы Государства - под эгидой поста президента. Общий стиль возращения «России, которую мы потеряли», который стал мейнстримом либеральной пропаганды, придал посту президента отчетливые монархические черты. И мы получили плебисцитарное эрзацсамодержавие.
Инверсия исторических процессов требует при смене режима установления парламентской демократии, благо есть успешный пример западных соседей, преимущественно славян. Однако, у российской цивилизации (дочерней к западноевропейской, наряду, с североамериканской, латиноамериканской и южнобалканской), есть три существенных отличия.
Во-первых, условно говоря, по Днепру проходит социокультурное «зеркало», и, поэтому для России органичней те политические модели, которые противоположны восточноевропейским (что немцу - здорово, то русскому - смерь). Прежде всего, на запад и юг от России широкой полосой тянуться нации-государства, а Россия - цивилизация-государство (как Индия, Китай, Япония, Иран, США...). Поэтому, чем успешней там парламентская модель, тем провальней она может оказаться в нашей стране.
Во-вторых, православно-самодержавная традиция подсознательно требует образа правителя-иконы, медиатора между миром должного и профанным миром сущего. Поэтому глава исполнительной власти - всегда немножко царь.
Сакрально-монархическая картина мира требует, чтобы вина за трудности и бедствия падала на «бояр», «жадную толпой стоящих у трона». Модная сто лет назад в черносотенных кругах теория «средостения» - порочного бюрократического слоя между народом и всеблагим по определению государем (в поздней версии - «ленинским ЦК») - предполагает, что «вторая» фигура во власти - это царева «тень», как бы главный злоумышлитель, главный «боярин». Поэтому при парламентской республике, где президент - уважаемый символ нации (безгрешный, поскольку «грязной тачкой рук не пачкает»), сильный премьер, берущий за себя всю ответственность за социально-экономические, внешнеполитические и правоохранительные реалии, обречен быть в России живым воплощением социального зла, «отягощенным злом» демиургом.
Поэтому только американская система, где президент - воплощенный лидер нации и, одновременно, несет всю полноту ответственности за всю политическую конкретику, не позволяет «сакральному» главе государства «спрятаться» за премьером и наоборот.
В-третьих, парламентская республика требует мощной и стабильной системы партий. С жесткой фракционной дисциплиной (иначе невозможны коалиционные правительства). Но такая система требует избирательного законодательства, либо полностью построенного на голосовании по спискам, либо дающих партия монополию на выдвижение кандидатов.
Однако уже сейчас сложилось весьма негативное отношение к пропорциональной избирательной системе. Разумеется, мажоритарная (одномандатная) система кует настоящих политических боссов, а не лояльных корпоративных политменеджеров, которые вырастают в «Теплице» партийной системы (см. замечательный одноименный роман В.Кёппена http://lib.rus.ec/b/26556).
В России же продолжается неостановимый процесс социокультурной атомизации, начавшийся с отмены крепостного права и синхронного распада большой крестьянской семьи, а потом общины. Этот процесс идёт уже полтора столетия, и нет причин, указывающих на возможность обратить его вспять. Все предыдущие усилия лишь тормозили эту атомизацию или создавали различные квазиобъединения (в терминах К.Воннегута «гранфаллоны»). Добавим нарастающее отвращение к политике, как рутинному занятию (политиканство, грязные игры...).
Поэтому спонтанного появления мощных партий, не организуемых властью и способных создавать и стабильно поддерживать сильные правительства, быть опорой «железным канцлерам», в ближайшие годы можно не ждать. Даже в случае сильнейшего подъема народного движения, которое только и может сделать актуальным конституционную реформу, весьма вероятен столь же быстрый отлив, когда на сыром песке и в маленьких лужицах остаются дергаться стайки профессиональных активистов.
Российское общество уже трижды за последние стол лет переживало поголовную политическую демобилизацию (1908, 1923, 1995), и трудно предположить, что следующий цикл социальной активности завершится иначе.
На парламент, переполненный энергичными самодостаточными популистами (никто другой не будет избран на действительно свободных мажоритарных выборах), стабильное правительство в принципе не сможет опираться. Другое дело - глава государства, получивший «мандат неба» непосредственно от всенародного голосования. Кроме того, наша страна в принципе лишена роскоши ждать века (под сенью просвещенных монархов), пока из сменяющие друг друга генераций сильных политиков-одномандатников вырастут новые партии.
Поэтому реформаторам конституционного строя необходимо выбирать:
* либо отказ от «монархически-президентской» системы в пользу сильного премьера, опирающегося на коалицию - ценой отказа от своей аллергии к партийным спискам;
* либо анархический «парламент личностей» и - всенародно избранный глава исполнительной власти.
Для достижения американской системы: сильные сенаторы - сильный президент необходимо законодательное закрепление преимуществ для двух-трех главных партий.
Парламентские демократии стабильны и эффективны в условиях устоявшихся би-партийных систем (когда у власти десятилетиями чередуются две партии/коалиции: правого и левого центра). Многократно обхиханная «партия власти», тем не менее, выполнила принципиально важную историческую задачу - помогла начать формирование правоцентристской традиции. Роль левоцентристской традиции, очевидно, достанется постзюгановской КПРФ. Поэтому, Путин, уйдя на премьерство, разгромив разношерстую монопартийную вольницу и передав своей партии назначение губернаторов, продвинул переход к парламентской демократии больше всех своих предшественников, отыграв большую часть того пропрезидентского перекоса, который возник с марта 1991 года - с момента начала борьбы Ельцина за пост президента России.
Чаемый широкий подъем народного движения, который сделает возможным конституционную реформу, если не совсем разобьёт в мелкую щепу «Единую Россию», то, по меньшей мере, расколет ее на две люто враждующие части, ни одна из которых в принципе не сможет стать монопольной правящей партией.
Так что нас вновь ждет половодье экзальтированной многопартийности, сцементировать которую сможет только лидер, получивший поддержку либо от победившей массовой силы, либо на общенациональных выборах.
Примечания.
1. Для выращивания реальной многопартийности я бы декретом ввел бы обязательную шестипартийную систему: создается 6 партий - две левые, две центристские и две правые. Только они могут выдвигать кандидатов на выборы. Выдвижение кандидатов от этих партий - по заявительному принципу. Во фракциях - императивный мандат (перебежчик теряет депутатство). За основу каждой партии берется фракция Учредительного собрания.
2. Желающим перейти к парламентской системе через конституционную монархию разъясняю: у нас невозможна монархия, поскольку нет сложившейся аристократии, на которую опирается нормальная монархия. Любая «монархия» у нас будет декором при военной хунте и олигархии в стиле «Трех толстяков».
|
|
