Сейчас все только и говорят о национальной идее. Давайте поговорим и мы. Честно говоря, я не любитель деления людей на нации, вероисповедания, классы и иные гранфаллоны. Но, от этого разделения никуда не деться, не исключено, что в этом заключена суть нашего общества, которое строится не только на кооперации, но и обязательном противопоставлении чему-либо. Как бы то ни было, вернемся к нации, а конкретно русской нации. Что в нас такого особенного, чем мы отличаемся от других? В самом деле, ничем. Но есть язык, есть культурная парадигма, делающая нас уникальными. Давайте разберемся с ними.
Что делает нас русскими? Явно не те надуманные скрепы, что нам пытаются навязать. Не самодержавие, не православие и не народность. Не империя, не ядерные ракеты, не память о каких-то победах и достижениях. Это все аксессуары, медальки в коробочках, грамоты на стене. Тут нужно копать глубже. Уникальным любого человека делают в большей мере не его достижения, а его провалы, его поражения. Несчастья ставят на любом из нас отпечаток уникальности, делают нас самими собой. Ибо все мы несчастны несколько по-разному. Это же справедливо и для групп людей. Чем нации хуже?
Потому русскими в первую очередь нас делает особый надлом, горький фатализм, экзистенциальное восприятие мира. Наши песни полны тоски. Наша лучшая проза полна болью и безысходностью. Один из самых русских поэтов Есенин много писал о смерти и умер молодым. Только мы могли породить такой термин, как «лишние люди». Не случайно у нас так хорошо прижился предтеча экзистенциалистов Блез Паскаль, не случайно нашим соотечественниками были Достоевский и Федоров. Я намеренно поставил рядом этих двух людей со столь разными и во многом противоположными мировоззрениями. Они своего рода два полюса нашей русской планеты. Иррациональный Достоевский и технократ Федоров. И в конечном итоге одна и та же конечная цель при разности подходов. Наступление рая на земле, всеобщее спасение и очищение. Ушедший в прошлое XX век стал веком провала этой грандиозной идеи. И именно это делает нас самими собой. Не то, что мы построили Советский Союз, а то, что он оказался реинкарнацией империи и очередной тюрьмой народов. Не то, что мы первыми вышли в космос, а то, что другие планеты так и остались недостижимой мечтой. С другой стороны мы видим, как наши духовные открытия и искания выродились в местечковый постмодернизм, как интеллигенты из главных революционеров стали слугами государства, холопами и лизоблюдами. Как иррациональность выродилась в мракобесие.
Этот уникальный опыт и делает нас теми, кто мы есть. Но в чем же тогда должна заключаться наша национальная идея? Ответ нам подсказывает сама наша реальность. Наши неуютные холодные пространства, наше безысходное бытие. Мы находимся на самом краю, на фронтире абсурда. Мы вечно воюем с мрачной природой, и не можем победить, не можем отвоевать у неё ни кусочка. Мы похожи на колонистов, что пытаются освоить мертвую планету вроде Марса. Русскими нас делает вечное бегство на границу возможного, как реальное, так и духовное. Вечный поиск рая в темной адской бездне. Вечное бегство от несвободы. Стругацкие, уже в XX веке точно уловили эту нашу суть. «Пикник на обочине», по сути, сжатое описание наших исканий, нашего пути. Быть русским, значит быть сталкером, что ищет Шар, чтобы одарить всех счастьем, и чтобы никто не ушел обиженным.
Но такое понимание нации противоречит империи и даже государству, как таковому. И это не удивительно. Наше государство и возникло, по большей части, в результате этого бегства на фронтиры, этого вечного поиска. По сравнению с этим, все завоевания империи с XVIII века, ничтожны и суетны. Сама суть империи противна нашему духу. Ведь её суть в вечности. Вернее в жалкой попытке вечность уловить, остановить время. Нацисты хотели построить Тысячелетний Рейх, римляне называли свой город вечным, коммунисты предлагали проект вечного светлого будущего, когда капиталисты одержали окончательную победу над Советским Союзом, Фукуяма провозгласил «Конец истории». Это выражалось во всем: идеологии, искусстве, архитектуре.
Но это иллюзия. Время остановить невозможно. И потому мы каждый раз как бы накрываемся куполом, где изображено солнце в зените, игнорируя реальность вокруг себя. Нам кажется, что мы достигаем вечности, в действительности это выглядит, как мы возводим сами себе пьедестал, восходим на него, принимаем величественную позу и стоим так, пока не окаменеем. Иначе говоря, стремление к вечности – стремление к смерти. Жизнь заключена в поиске и движении. Остановка это смерть. Постепенно мы каменеем, а созданная нами вечность теряет воздух, надутый нами шарик сдувается. Империя становится бюрократическим и неповоротливым чудовищем, любимая семья местом исполнения долга, религия не искренней верой, а набором догм и ритуалов.
Может быть, поэтому, мы так стремились и продолжаем стремиться в космос? Даже в пределах нашей галактики, фронтиры, скорее всего, закончатся не скоро. Не нужно цепляться за землю, за какую-то основу. Наша основа должна быть в безосновности. В движении. В рассеянии. Может не случайно слово «рассеяние» немного созвучно слову «Россия»? Может бабушка Ванга или кто там за неё придумал эту цитату, права, что мы должны стать прежде всего империей духа? Но, тогда мы должны поступиться все земным, всем телесным, всем суетным, всем имперским. Мы должны оставить всё, пуститься в странствия, возводить скиты в самых неприютных мирах, оставлять маяки и ориентиры в самых зловещих уголках вселенной.
Есть рассеянные народы, вроде цыган и евреев. Но первые ориентированы на свой род, на семью, вторые на Обетованную Землю. Мы же будем скитальцами, скифами, вечными кочевниками, что ориентируются только на сам путь, на поиск града божьего в пучинах инферно.
Предвижу, что злобствующие патриоты, увидев фамилию автора, начнут исходить желчью и ненавистью. Бить себя в грудь и выпячивать свои фамилии, что заканчиваются на «ов» или «ин». Но есть ли в них этот надрыв? Есть ли у них понимание сути нашей идеи? Сомневаюсь. Они ориентируются на мертвые символы, на внешние аксессуары, на обертку от фантика. На форму, вместо сути. Они сами давно мертвы, просто статуи и фронтоны в заброшенном имперском городе. Они просто пытаются таким образом скрепить трещины в ветшающих мраморных фасадах. Заставить послушное большинство и дальше тянуть свою лямку во славу жирующего меньшинства.
Я русский, настолько, насколько чувствую постоянную полынную горечь, насколько безгранична тёмная бездна в моей душе, насколько я стремлюсь с остальными сталкерами найти в глубинах Зоны тот самый Шар. Насколько я чувствую нашу культуру, пронизанную этим поиском и этой трагедией. Насколько я вижу, всех моих предков, что пытались и не смогли. Все иные критерии ложны. Русская нация это не принадлежность территории, не определенная фамилия или образ жизни. Это особое мироощущение. Вот такая национальная идея мне по душе.
Может, она противоречива, но не менее противоречивы и иные национальные идеи. Моя, по крайней мере, не оправдывает людоедов и тиранов, не призывает воевать с соседями, не навязывает патриотическую истерию. Она призывает нас быть осознанными и сильными, духовными и развитыми. Она зовет нас к звездам, ваша же тянет к земле, на самое дно преисподней.
|
|
