Из 4-й части «Поэмы Столицы»
такое расположение свидетелей за трибуной, спиной к залу – имеет, наверное, психологический смысл. увидеть с изнанки – тех, кто так или иначе имел отношение к «делу». и таким образом заглянуть за кулису события. так и происходит: и не весна уже, а лето, и работают кондиционеры, отчего наши лёгкие одежды требуют утепления, и кто-то из пресс-дам уже носит постоянные для этого шали… увидеть волнующихся и беззащитных – спина ведь самое уязвимое место. спиной Гитлера на фотографиях его выступлений (то есть именно за трибуной), помнится, так стёбно залюбовался Дали, что умудрился посвятить ей не один абзац в своей «автобиографии» - столь женственной и сентиментальной казалась спина фюрера сюрреалисту, что побуждала творить на холсте то, что фюрер творил вскоре в реальности…
однако созерцанием карликовой спины Бородавки-Лебедева нас не осчастливили: по всей форме он, как бы заключённый, должен был глаголить из аквариума. возник довольно-таки внезапно, хотя и был проанонсирован, а потому со стороны нашей, защиты, оспорен как вообще могущий давать какие-либо показания. ведь лицо, как ни крути, не просто заинтересованное, а зависимое… однако сей уже заготовленный рояль в кустах, Замашнюк не собирался гонять туда-сюда, и все возражения отверг. зал в количестве человек в этот раз двадцати пяти – затаил дыхание. конечно, увидеть его хотелось всем – некоторым, наверное, и пощупать…
он является во второй части Поэмы – как и должен по масштабу персонажа, в эпизодике, в разговоре после проведения марша «Антикапитализм-2001» у Белого дома. без всяких мистик именно после этого разговора я сильно заболел. да, на лавочках возле «креста» попили пивка, поболтали от души: Костя со своего розового (там – младенческого) личика изливал скепсис на все партийные структуры, он уже был «заслан» из РКРП в «Идущих вместе» и своей шпионской ролью явно гордился. возле него присутствовала фемина, являющаяся куда более сильным мотиватором карьерных усилий – девочка была из провинции и слишком шикарная для партийного карлика. я ещё тогда подумал, что вальяжный Костя должен бы предпринять в «Идущих» ряд уже самостоятельных усилий, чтобы угодить аппетитной русой даме. говорили, что районные и вузовские комиссары «Идущих» получают двадцать тысяч (я как газетчик получал у Усманова четыре тогда) – и Косте в его цивильном прикидике явно было не сложно достичь хотя бы этих высот. ведь тёлку надо выводить в свет, надо куда-то селить, квартиру снимать, а там и детишки пойдут – розовощёкие, с низкой его кривоватой и придурковатой чёлкой…
однако фемина была куда более высокого полёта, чем Костины шпионские взмахи коротких предплечий (и выше его ростом, кстати) – хоть мы и не говорили толком с тех пор, но сомнений нет, что такие скорые поезда долго возле партийных пешек не останавливаются. надо полагать, что на весах шатнувшегося ко злу характера Кости оказался чёрный камень и от этой истории – те, кого бросают подобные женщины, быстро учатся на своих ошибках. а из семьи он был бедственной, хрущобной. в общем-то классический пролетарий – чем не упрёк догматикам? в кочегарке работал, как Цой… но понимал, в том числе и глядя на немногочисленный Антикап, что политику сейчас делают не массы. а кто? поиски ответа на этот вопрос занимали целые конференции, и не только в России - вот в Киеве, например, Организация марксистов билась над решением ребуса нового века в 2007-м. а Костя о те поры находил там же иных собеседников – потому что ему, как человеку всё же дела, не имеющему постоянных доходов (кремлёвские подачки - крайне непостоянный заработок) хотелось заниматься революцией (прости, Захар!) не за счёт пенсий родителей. не заниматься любовью с той провинциально-пролётной феминой – так хоть революцией заниматься за счёт тайных жертвователей.
да, я забыл сказать: он появился из левой двери меж стеклянных обезьянников, откуда выводят заключённых, откуда и Леонидаса приводили в его аквариум. но так как комфортабельность Мосгорсуда всё предусмотрела, Костю, освободив от наручников провели в тот, что ближе к судьям. однако Леонидас (да, премерзкое испытание) мог видеть через стекло мимику этой розовощёкой подлой обезьянки. появился маленький, как бы с глубоким вздохом… вздохом той самой твари дрожащей. мол, что ж, и такое бывает, и нам оказывают почести – расстёгивают наручники, в кабинет отдельный провожают. каштановая шевелюра была свежевымытой, никаких следов тюремности – кроме напускной бороды, лишь усиливающей сходство с гномом из «Белоснежки».
в аквариуме он показался ещё меньше – вероятно, от низости, в которой заставил участвовать тех, кто был ему всегда не по уровню политического роста. весь в чём-то коричневом, подстать дерьмовой миссии. и даже микрофон не захотел его слушать – солдафонящему, чеканящему для стенографистки каждую реплику Замашнюку пришлось переспрашивать несколько раз, кто, где проживает… да, Бородавка покосился на зал, успел – в этом взгляде был не страх, а ожиданное им самим удивление и оторопь бессильного. вероятно, всё же какой-то стыд от того, что видят знающие его глаза, что не в пустоте будет он озвучивать давно уже рассказанное кремлёвскому «Коммерсанту». Замашнюк продолжал спрашивать по протоколу:
- Чем занимаетесь?
- Фундрайзингом…
- Чем?!
- Фонд райзингом, поиском средств для общественных организаций. – Бородавка не ожидал, что такая техническая малость-неувязка заставит его в этом вроде бы заранее ясном спектакле тратить незапланированные усилия, голос свой повышать, что-то отчётливо, раздельно произносить. выдыхая непонятные суду слова, он улыбался-извинялся, так по-интеллигентски. мол, чем бы дитя не тешилось.
- Постоянную работу имеете?
- Нет. Вот, наверно, потому сюда и попал, что только на фондрайзинге жил.
раскаяние, заранее – хотя, его-то судьба вполне ясна, освобождение по амнистии сразу после этого, последнего для него акта. по протоколу требовалось спросить, знает ли он Сергея и Леонидаса, и знают ли они его. сказали, что знают, хотя лучше бы не знали. и Бородавка даже какие-то эмоции естественного порядка пропустил по розовой плоскости лица – мол, ах вы так? но ведь знаете же…
дальнейший рассказ «главного свидетеля» вернул на Болотную – где я не был, поэтому, как и суд, вынужден собирать свой паззл из показаний и видеозаписей. день одной из немногих, на век выпадающих, исторических возможностей – как был он сконструирован?
пока Костя в едва его слышащий встроенный микрофон вещал свои показания, внешний охранник, который заводил его внутрь – положил руки на окошко (которое имеется для надевания наручников и передачи документов), голову на руки, и так, как бабуси из сказок наблюдал почти в упор мимику карлика. выражение лица пристава (или кто там они по штатному расписанию?) было хорошо видно залу: «как же это, сволочь, у тебя сейчас получится? неужели получится?» мы, конечно, догадывались о сочувствии в рядах силовиков – но чтоб вот так очевидно… возможно, служивый просто понимал, что его лицо сейчас – своеобразная телекамера, уставившаяся на существенное в данную минуту всемирной истории событие.
и ведь без фальши, без натянутости и заученности говорил свидетель обвинения, повествовательно, автобиографично – хотя, упоминание домашнего адреса и содрогнуло зал. все подумали, какую сейчас кляксу он кидает на пролетарских предков… и полилась в полуслышащий микрофон история маленького человека. как мелькал в краснознамённых колоннах, как хлебнул денег в «Идущих», как воодушевился украинской «революцией» и подружился с Таргамадзе на Майдане… когда дело дошло до 2012-го – мирофон как взвился! вой и визг, оглушающий зал – завис минуты на три. такого взбрыка техники не было с начала процесса, хотя некоторые сбои имели место. то ли невидимый звукорежиссёр, наконец, нашёл на микшере нужный регулятор, то ли странный фидбэк прочистил канал – но перед предателем разверзлась звуковая пропасть, в стеклянно-замкнутом пространстве, наверное, пугающая. то ли глас правды, то ли суммированные в микрофоне его муравьишки-обстоятельства, тянущие на срок для координаторов ЛФ – но что-то взорвалось, взбеленилось…
пока не было связи с клеткой гнома, я вспомнил последние встречи. вот по Каляевской (Долгоруковской) шёл в солнечный день, летом, к Новослободской, к метро. вдруг возле какого-то переносного стендика (наподобие нынешних кубов Навального и Маши Гайдар) встречаю Лебедева. стоит одиноко, держит, чтоб ветер не свалил. что, мол, это – спрашиваю. это какая-то программа жилья для молодых семей, бла-бла – в общем, очередное отмывАлово фондовских денег. кого он пикетировал, я так и не понял – да Костя и сам как-то свернулся, не хотел углубляться в тему. направлялся я на дачу – а он, бедняга, летом отрабатывал свой хлеб. нет, не хлеб – мне ещё тогда это словосочетание врезалось:
- Ну, пока можно вашингтонской простоквашки поесть, я от Кремля подальше буду…
что он имел в виду? говорил уверенно, зная дело – зыркнул с ехидством опытного прохиндея. причём, в 2008-м, на зимней встрече Левой курии будущей Национальной ассамблеи – он тоже повстречался мне в буфете, обильно жрал халявные пирожки и пирожные, улыбался немного извиняясь. ведь он теперь от либералов делегирован, и только наблюдателем… и вот тогда-то снова про вашингтонскую простоквашку не преминул напомнить, как бы выражая презрение к отечественным грантам, которые всё же где-то замыкаются на Кремль, уж кому, как не ему, знать… а я, дурак, проговорился о его присутствии во второй, уже изданной части Поэмы! он снисходительно и как-то отстранительно улыбнулся: такие типы не любят фиксироваться где-либо. мне кажется, сознание своего ничтожества всё же гложет и отвращает подобные секундные персонажи Истории от зеркала…
вообще, сей деятель мог бы вырасти в нового Литвинова – в кассира революции, но после той каблукастой фемины, на безбабье, он конечно растворился в радостях бахуса и прочих достйпных за деньги угощений. втянуть любых левых через этот шлюз в свои схемы было ему проще простого – и на каком именно этапе он предложил ФСБ закляксить единственно левого растущего лидера Болотной, убрать его с политического поля, сказать трудно. беглый Даня Полторацкий вот думает, что с самого начала аферы. сам Костя намекал, что его отследили чуть ли не в момент передачи грузинских долларов – а видео для НТВ снимала, конечно же, не его пуговица… кончилась, видно, вашингтонская простоквашка.
так или иначе, но добавлять к уже сказанному против наших товарищей новую тяжесть клеветы он не решился. восхищённо поглядывая в зал, теперь уже при чувствительном микрофоне, он винил «либеральную хунту» в сидячей забастовке и в создании столпотворения у малого Каменного моста…
Продолжение следует
"Дело Левого Фронта". Начало процесса
"Дело Левого Фронта". Возможности и потерпевшие
"Дело Левого Фронта". Bolotnaya dream и Аэродрим-тим
|
|
