Под конец декабря народ не обделен был снегом. Но лежал он как-то уныло и неуверенно на подсоленных или подмыленных тротуарах, словно чего-то ждал, желая поскорее скрыться от глаз людских. И странная страна с ее сияющей столицей ждала долгих праздников с послевкусием шампанского и ананасов. Консервированные, всем доступные ананасы плюс шампанское, по инерции называемое советским – хоть ничего в этом густо ерошащем нутро дрожжевом напитке и не было, собственно, «советского»… Что-то одновременно подвальное и праздничное.
Рынки и магазины поблёскивали щедрыми новогодними украшениями, дораспродавая свои ассортименты, а покупатели подсчитывали свои копеечки и оглядывали грядущий год с высоты собственных окладов, прикидывая список покупок, им доступных: кто-то уже видел себя в новом автомобиле, кто-то в яхте, кто-то в дачном домике, кто-то в Кремле. На дворе стояла эпоха частной собственности, где уже распределились места для каждого участника процесса, и ждать ничего никому неожиданного не оставалось, если только не чудо. А чудеса, как утверждали сказочники и детские книжки, случаются как раз в этот период зимнего людского празднования. Ожидая нового года, этого условного людского рубежа в отсчете времени, люди желали именно нового в грядущем – нового и лучшего. Ждали как умели, мечтали как могли.
История эта и случилась как раз среди снегов предновогодних – снилось во всей стране такое, что и не в сказке сказать… Но некоторые сны – и в этом как раз сказалась модернизированность нынешних чудес – сумели пересечься между собой, так как слишком много в них было общего: в сюжетных, территориальных и прочих воображаемых аспектах. Но начнём по порядку.
Засыпал оппозиционер. Буйный год митингов и внутрипартийной борьбы еще переполнял сознание как долгая стопудовая пьянка. Голова гудела – и хорошо, что была она толстокостной, хоть и лысоватой. Во сне сползает кожа возрастов – и оппозиционер, лидер крупнейшей партии в угаре то ли митингов, то ли предновогодней пьянки уже не чувствовал себя пожилым, а бодро фантазировал комсомольским юным воображением.
На этот раз разговоры о революции, которые стали так часто слышаться не только на митингах и собраниях, но и в собственных интервью оппозиционера – решили быстро воплотиться внутри сновидения. То ли вкус советского шампанского, подвальный и праздничный, то ли единодушие друзей, с которыми праздновал – сильно помогали сонному разуму добиваться всего для него долгожданного - для оппозиционера, который отправился в неожиданно быстрое для него путешествие.
Оказалось, что ближайший к его дому новый выход из метро «Маяковская» (оппозиционер был молодым поэтом, чтящим Владимира Владимировича) – имел дополнительный коридор, по которому, по договоренности со знакомой оппозиционеру столичной властью, можно было быстрее добраться до Госдумы. Где теперь отнюдь не в высоких основных зданиях, а в древних одноэтажных палатах еще времен дореволюционной мясной торговли в Охотном ряду, стоящих во дворе ГД должно было состояться экстренное собрание оппозиции. Эта отдельная ветка была проложена столичной властью к новому году для оппозиционеров, давно работающих в Думе – чтобы скорость их прибытия на важные заседания не зависела от пробок или других проблем общественного транспорта. Для удобства по тоннелям ездили не составы вагонов, а отдельные безбортные вагонетки, которые легко было подталкивать с помощью ног, придавать им нужную скорость - и так, весело и с пользой для здоровья, минут за десять оказываться под Госудмой, где на месте старых мясных складов была оборудована мини-станция и база для охраны Госдумы. Такая молодежная ветка метро на общей схеме линий метро, – вспоминал Андрей (так звали оппозиционера) - была изображена пунктиром и была зеленее основной. Словно на самокатах, перегоняя друг друга по параллельным рельсовым линиям, оппозиционеры стремились к подвалам Госдумы, где по пути к заседанию их всегда ждали свежие порции газированных освежающих напитков или шампанского по желанию, особенно под новый год.
На этот раз всё было легко и сказочно. Серди ночи Андрей вспомнил, что ему звонили и просили срочно прибыть в высокооконные древние палаты – похоже, власть настолько устала, что готова была сдаться без боя, для чего ей требовалась личная встреча с Андреем и еще несколькими оппозиционерами. Проснулся легко, вышел на улицу, где снег лежал спокойно и доброжелательно. Зашёл в пустой вестибюль, глянул на бюст Маяковского, не стал спускаться по эскалатору, а зашёл в дверь с пометкой «ВП–ГД» и взяв вагонетку стал быстро на ней разгоняться. Никого рядом не было, катился один – оттого все словно быстрее обычного происходило. Докатившись до Госдумы Андрей вышел, хлебнул на бегу газировки, и стал подниматься по старой узкой лестнице с высокими стоптанными ступенями.
Никого в зале заседаний, увешанном портретами мясников из древнего дворянского рода, не было – равно как и во всем здании. За окнами все так же белел снег, хотя была ночь. На длинном столе президиума лежала продолговатая записка – он сразу понял, что для него. В ней, как на пригласительных открытках или визитках под двуглавым орлом была изображена некая схема подземного пути и золотыми буквами красовался текст: «Вам пора – мы оставили помещения». Невнятный текст подтверждала подпись самого Президента, Андрей по ней мазнул – она была свежей, чернильной.
Тотчас его захлестнула волна радости: ведь повезло именно ему среди сонма спящих оппозиционеров, так как именно он не поленился прибыть сюда ночью. Утром уже кто-нибудь перехватил бы власть. Теперь нужно было перейти по указанному пути в Кремль. Оказалось, что торговый комплекс под Манежной площадью имеет еще один нижний этаж, где размещается Музей Контрреволюции и в склянках как в Кунсткамере лежат разные части тел погибших в 1991-м году, равно как и некоторые части тел первых президентов Великой эРэФии. По этому пустынному подземному этажу Андрей прошел, как ощутил сразу же миновав кремлевскую стену под землей, в вожделенный Кремль - и по менее стоптанной, но не менее мясницких палат древней лестнице поднялся в кабинет Президента. Из него хорошо виден был мавзолей и Красная площадь. Пустота помещений и белизна снега словно звенели в ответ внутренним ликованиям оппозиционера.
Новая волна радости захлестнула Андрея. Он решил действовать не шумно: нужно было обзвонить ряд товарищей, сообщить им, что власть уже в их руках, что борьба закончилась и нужно всем подтянуться к Кремлю - а сам он ночью всех сюда и впустит. Охрана? Но ее не было нигде видно – к тому же Президент точно пообещал, что место для властвования расчищено.
Однако если друзья-оппозиционеры обрадуются такой ночной новости – то как отреагируют на нее все крупные собственники, все владельцы иномарок, банков, магазинов, заводов, которые еще гуляют в предновогодние ночи?!!
Андрей ощутил накат неимоверной силы усталости – и едва только успел сообразить, какую тяжесть тащил на себе уставший Президент, как погрузился в немедленный сон. Сон во сне. Он словно умер – исчез как прежний Андрей и стал отзываться сам на свои слабнущие оклики в разных частях страны, словно лампочки электрификации зажигались его собственные возгласы: то тут, то там. Ему очень хотелось подкрасить эти лампочки в красный цвет, но уже не было сил додумывать этот дизайн – тяжесть государственности вдавливала его в новый сон…
Спали и в другом конце страны. Спали в больнице недавно окончившие голодовку рабочие завода, производящего холодильники. Они тоже, в который уже раз, коллективно шли во сне в сторону Кремля, в сторону Москвы. Они шли по пути своих писем, писем своих детей. И дети тоже виделись им попутчиками. Все шли к Кремлю: не чтобы отдать очередную челобитную, а чтобы поговорить с Президентом за его изящным столиком - просто, по душам, без чинов. Объяснить, какие им муки пришлось вынести – ради чего, просто ради получения зарплаты. Они хотели объяснить ему, что такое устройство их завода и страны – неэффективно, убийственно, для них хотя бы. И что они, если Президент их понимает как человек, возьмут власть на своем заводе и попробуют доказать, что сами лучше справятся с управлением производством…
Спали и шли во сне к Президенту, к Кремлю и крестьяне с Алтая, из других ночных регионов эРэФии: именно этой ночью легче давался путь в Москву - и Кремль виделся уже почти вблизи… Шли полуголодные чеченские и русские дети, шли вооруженные мужчины, светловолосые и брюнеты, шли стар и млад. Во сне скопился у стен Кремля сонм соотечественников. Все ждали, что к ним выйдет Президент и ответит на их бесчисленные вопросы, а затем раздаст всем деньги, сколько потребуется…
Ночная Красная площадь была на редкость тиха и неподвижна, только звук от переминающихся ног ходоков, едва видимое движение масс тихо сообщало о том, что все это не архивная фотография. И ноги эти чувствовали под собой странную вибрацию. Никто не выходил к ходокам, а зуд под землей все усиливался. Кто-то сказал, что это последнюю нефть и газ гонят за границу и сам Президент в специальной капсуле летит следом за газом по трубе Газпрома в направлении причала с яхтой «Олимпия». Ходоки стали гневно топать ногами, словно пытаясь протоптать Красную площадь до самого земного ядра, до этих самых труб, по которым улетали более десятилетия их, ходоков этих, богатства недр за рубеж, давая им средств лишь на скудное пропитание, а кремлевским их начальникам – яхты, футбольные клубы, племенных жеребцов и запасные аэродромы, виллы, острова вне пределов Великой эРэФии…
От этого топота проснулся Андрей в Кремле. Но почувствовал себя значительно ниже того уровня, где засыпал, не в президентском кабинете. Первым делом сообразил: уже не надо никому звонить – все сами пришли. Нужно только успеть поднять красный флаг над Кремлем чтобы все поняли, что он, единственный обитатель Кремля - не Президент, а оппозиционер. Однако до флагштока теперь было далеко: Андрей лежал посреди широкой квадратной комнаты, зачем-то накрытый чем-то стеклянным, видимо позаботились о тишине, чтобы легче спалось, сообразил он – ведь теперь кто в Кремле главный? Руки были какие-то чужие, а на подбородке они нащупали незнакомую бородку…
Андрей быстро понял, что он пролежал тут слишком долго и многие считали его мертвым, пустым – и нужно немедленно оповестить об этом товарищей: что он жив и готов возглавлять новую власть. Сообразил, что и товарищи топчут на площади ногами – так что никаких телефонных разговоров, нужно выйти на трибуну мавзолея и все сказать прямым текстом. Но что сказать?!
Андрей только тут догадался, что нужно проспать еще пару часиков или просто пролежать – чтобы собраться с мыслями и подготовить внятную речь, даже самому себе ясную программу того, что нужно делать теперь, без Президента. Как быть с олигархами – как отдадут они все нефтяные вышки этим оборванцам с площади, имея вооруженные бригады охраны? Как быть с этим народом… Да и вообще – как быть теперь?..
На этой огненной мысли оппозиционер проснулся: из соседней комнаты доносился голос его сына, который слишком часто в телефонном разговоре со сверстником говорил «как бы». Проснулись и все ходоки – каждый в своей постели, кто в больнице под капельницей после голодовки, кто в холодной провинциальной квартире с неоплаченными счетами за ЖКУ, кто в своей теплой московской квартире. И так было жалко, что не ощущается в реальности тот сонный сонм, которого они все были частичками, который мог разродиться чем-то воистину новым, самим себе неведомым, но не разродился, разнародился, расползся…
|
|
