29 марта не стало писателя Юрия Васильевича Бондарева (1924—2020) , фронтовика, одного из авторов «лейтенантской прозы». Он остался в памяти не только своим творчеством, но и общественно значимыми поступками. Даже эпатажными: так, в 1992 году он публично сжёг чучело Евгения Евтушенко. В 1994 году отказался принять орден из рук Бориса Ельцина.
А ещё ранее, в июне 1988 года, большой резонанс вызвало выступление писателя на XIX Всесоюзной партконференции КПСС. Там он запустил, как сказали бы теперь, мем (или, как тогда выражались, крылатые слова) о перестройке: «Можно ли сравнить нашу перестройку с самолётом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка?».
На эту фразу, которая стала настоящим булыжником, кинутым в перестроечное болото, отвечал через пару дней с той же трибуны тоже писатель-фронтовик, только столь же яростный сторонник перестройки Григорий Бакланов. Он сказал: «Я получил ряд телеграмм и звонков. Одну телеграмму... я передал сегодня в Президиум. Содержание её такое: «Неужели, товарищи писатели, никто не ответит Нине Андреевой и Юрию Бондареву?» Лежит телеграмма в Президиуме. (Шум в зале.)»
Тут надо заметить, что само имя Нины Андреевой в июне 1988 года звучало крайне одиозно, её мартовскую статью того же года «Не могу поступаться принципами» в «Советской России» официально осудили и заклеймили как «манифест антиперестроечных сил». Так что сравнение с Ниной Андреевой было на тот час очень серьёзным обвинением.
Бакланов попытался парировать и даже превзойти и хлёсткое бондаревское сравнение перестройки с самолётом, поднятым в воздух без места посадки. И сказал так: «В Австралии, когда задают тест будущему кандидату в пилоты, есть такой вопрос: вы летите в двухместном самолёте. Представьте, что со второго сиденья выпала английская королева. Ваши действия? Некоторые говорят — застрелиться. Кинуться за ней и поймать в воздухе. Правильным считается ответ — выровнять самолёт после потери лишнего груза и продолжать полёт. Так вот, в ходе перестройки нам не раз ещё придётся выравнивать самолёт после потери лишнего груза и продолжать полёт».
Надо признать, это одна из ценных по откровенности фраз перестройщиков. Вот только даже это крутое сравнение оказалось слабоватым для описания последующих событий. Ведь не только «английская королева» выпала из самолёта, но и сам самолёт в воздухе развалился на куски, не долетев до места назначения...
Ещё из той речи Бондарева: «Недавно я слышал фразу, сказанную молодым механизатором на мой вопрос об изменениях в его жизни: «Что изменилось, спрашиваете? У нас в совхозе такая перестройка мышления: тот, кто был дураком, стал умным — лозунгами кричит; тот, кто был умным, вроде стал дурак дураком — замолчал, газет боится. Знаете, какая сейчас разница между человеком и мухой? И муху и человека газетой прихлопнуть можно. Сказал им, а они меня в антиперестройщики». В этом чрезвычайно ядовитом ответе, просоленном народным юмором, я почувствовал и досаду, и злость человека, разочарованного одной лишь видимостью реформ на его работе, но также и то, что часть нашей печати восприняла, вернее, использовала перестройку как дестабилизацию всего существующего, ревизию веры и нравственности».
«За последнее время, приспосабливаясь к нашей доверчивости, даже серьёзные органы прессы, показывая пример заразительной последовательности, оказывали чуткое внимание рыцарям экстремизма, быстрого реагирования, исполненного запальчивого бойцовства, нетерпимости в борьбе за перестройку прошлого и настоящего, подвергая сомнению всё: мораль, мужество, любовь, искусство, талант, семью, великие революционные идеи, гений Ленина, Октябрьскую революцию, Великую Отечественную войну. И эта часть нигилистической критики становится или уже стала командной силой в печати, как говорят в писательской среде, создавая общественное мнение, ошеломляя читателя и зрителя сенсационным шумом, бранью, передержками, искажением исторических фактов».
«Когда я читаю в нашей печати, что у русских не было и нет своей территории, что 60-летние и 70-летние ветераны войны и труда являются потенциальными противниками перестройки, что произведения Шолохова пора исключить из школьных программ и вместо них включить «Дети Арбата», когда я читаю, что журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия» внедряют ненависть в гены (чтобы этакое написать, надо действительно обладать естественной ненавистью к этим журналам), когда меня печатно убеждают, что стабильность является самым страшным, что может быть (то есть да здравствует развал и хаос в экономике и в культуре), что писателя Булгакова изживал со света «вождь», а не группа критиков и литераторов во главе с Билль-Белоцерковским, требовавших не раз высылки за границу талантливейшего конкурента, когда на страницах «Огонька» появляются провокационные соблазны, толкающие к размежеванию сил, к натравливанию целой московской писательской организации на журнал «Москва», когда читаю, что фашизм, оказывается, возник в начале века в России, а не в Италии, когда слышу, что генерал Власов, предавший подчиненную ему армию, перешедший к немцам, боролся против Сталина, а не против советского народа, — когда я думаю обо всём этом, безответственном, встречаясь с молодёжью, то уже не удивляюсь тем пропитанным неверием, иронией и некой безнадёжностью вопросам, которые они задают. И думаю: да, один грамм веры дороже порой всякого опыта мудреца. И понимаю, что мы как бы предаём свою молодёжь, опустошаем её души скальпелем анархической болтовни, пустопорожними сенсациями, всяческими чужими модами, дёшево стоящими демагогическими заигрываниями».
Однако, перечитывая эту знаменитую речь, я ещё раз отчётливо понимаю, почему ни Бондарев, ни Нина Андреева не стали и не могли стать кумирами молодёжи тех дней. Потому что они продолжали говорить на языке, который та самая советская молодёжь на тот момент начисто перестала понимать: они напоминали ей о долге, морали, нравственности, о принципах, обязанностях перед обществом. А молодёжь не хотела больше ни слышать, ни говорить о своих обязанностях! Она хотела слушать и говорить только о своих правах и свободах. Именно о том, о чём ей беспрерывно и лили в уши елей перестройщики. В принципе, защитники социализма тоже могли бы перейти на этот язык. Потому что любая обязанность всегда неотделима от права, как и наоборот, и не бывает одного без другого. Так что всё зависит от того, с какой стороны посмотреть... Защитники социализма могли бы объяснять и доказывать, какая огромная Атлантида социальных, экономических, трудовых, да и гражданских прав уйдёт на дно вместе с социализмом и СССР. Могли бы разжёвывать, что буржуазный строй не подарит никаких прав и свобод никому, кроме ничтожной горстки богатеев, а наоборот, обдерёт, как липку, подавляющее большинство. Но они этим языком, увы, тогда не владели...
Так что, отдавая должное этим защитникам СССР, последним красноармейцам и фронтовикам Великой войны, будем учить и этот новый необходимый язык, если хотим прекратить триумфально идущий уже около 35 лет парад реакции.
|
|
