170 лет назад, 26 (14) января 1849 года родился один из первых русских рабочих-революционеров Пётр Алексеев (1849-1891). Тем, кто учился в советские времена, он памятен по мему "подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда и и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится в прах". Эту речь Петра Алексеева автор этих строк, например, изучал ещё в четвёртом классе средней школы, где учили ещё даже не историю, а только "очерки по истории СССР". Произнёс это Алексеев, между прочим, выступая на суде, в качестве подсудимого, что вызвало грандиозный скандал и произвело огромное впечатление на публику и всю страну. В.И. Ленин (которому в момент произнесения этих слов было всего-навсего семь лет) назвал их позднее "великим пророчеством". И до сего дня их с неудовольствием вспоминают антикоммунисты. Например, Борис Акунин в рассказе "Спаситель отечества" высмеивал этот мем, называя его "пакостным словосочетанием". Он вкладывал его в уста некоего псевдокоммунистического лидера (в душе - антикоммуниста), намекая на Г. А. Зюганова:
"— …Поднимется мускулистая рука миллионов трудового мещанства и колхозного батрачества, и прогнивший режим отправится на свалку истории!
Про «мускулистую руку миллионов» Зиновий Андреевич вставил нарочно, превосходно понимая, что делегатам съезда это пакостное словосочестание придется по сердцу, а вот в подсознании телезрителей, травмированном гимназической программой, отзовется смутным отголоском чего-то давно забытого, но неприятного."
Неприятное, значит. Травмирующее подсознание бедных гимназистов. Пакостное словосочетание. Что ж, иную ругань можно принять и за хвалу. Хорошо, значит, сказал русский рабочий Пётр Алексеев, и для наших дней злободневно звучит, если его слова и спустя полтора века кому-то припекают!
На самом деле в своей судебной речи 10 марта 1877 года Пётр Алексеев вовсе не ограничился этой крылатой фразой, он сказал много интересного. Но учитывая, что мозги современной сетевой публики гораздо разжиженнее и слабее мозгов тогдашнего рабочего (тем паче такого, как Алексеев), щадя их, приведу только небольшие отрывки. Вначале Пётр Алексеевич яркими красками обрисовал жизненное положение рабочих в "России, Которую Мы Потеряли":
"Мы, миллионы людей рабочего населения, чуть только станем ступать на ноги, бываем брошены отцами и матерями на произвол судьбы, не получая никакого воспитания, за неимением школ и времени от непосильного труда и скудного за это вознаграждения. Десяти лет, мальчишками, нас стараются проводить с хлеба долой на заработки. Что же нас там ожидает? Понятно, продаёмся капиталисту на сдельную работу из-за куска чёрного хлеба, поступаем под присмотр взрослых, которые розгами и пинками приучают нас к непосильному труду; питаемся кое-чем, задыхаемся от пыли и испорченного, заражённого разными нечистотами воздуха. Спим где попало — на полу, без всякой постели и подушки в головах, завернутые в какое-нибудь лохмотье и окружённые со всех сторон бесчисленным множеством разных паразитов..."
"Впрочем, я не берусь описывать подробности всех злоупотреблений фабрикантов, потому что слова мои могут показаться неправдоподобными для тех, которые не хотят знать жизни работников и не видели московских рабочих, живущих у знаменитых московских фабрикантов: Бабкина, Гучкова, Бутикова, Морозова и других..."
Это председательствующий, сенатор Петерс, слушал довольно равнодушно, и лишь флегматично заметил:
— Это всё равно. Вы можете этого не говорить.
Алексеев продолжал:
— Да, действительно всё равно, везде одинаково, рабочие доведены до самого жалкого состояния. 17-часовой дневной труд — и едва можно заработать 40 копеек! Это ужасно!.. Разве у нас есть свободное время для каких-нибудь занятий?.. Разве у нас есть полезные и доступные книги для работников?.. А загляните в русскую народную литературу! Ничего не может быть разительнее того примера, что у нас издаются для народного чтения такие книги: «Бова-королевич», «Еруслан Лазаревич», «Ванька Каин», «Жених в чернилах и невеста во щах» и т. п. Оттого-то в нашем рабочем народе и сложились такие понятия о чтении: одно — забавное, а другое — божественное. Я думаю, каждому известно, что у нас в России рабочие всё ещё не избавлены от преследований за чтение книг, а в особенности если у него увидят книгу, в которой говорится о его положении,— тогда держись! Ему прямо и говорят: «Ты, брат, не похож на рабочего, ты читаешь книги». И страннее всего то, что и иронии не заметно в этих словах, что в России походить на рабочего — то же, что походить на животное.
(Кстати, ровно та же тенденция заметна и сейчас: простонародье стараются кормить либо "забавным" (убого-забавным), либо "божественным" варевом, только теперь уже не литературным, а телевизионным).
Постепенно в своей речи Алексеев подвёл к заключительному выводу:
— Из всего мною выше сказанного видно, что русскому рабочему народу остаётся только надеяться самим на себя и не от кого ожидать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодёжи...
Вот тут председатель Петерс буквально подпрыгнул, как от удара электрического тока! Из протокола:
"Председатель (вскакивает и кричит). Молчите, замолчите!
Петр Алексеев (возвысив голос, продолжает). Она одна братски протянула к нам свою руку... И она одна неразлучно пойдёт с нами до тех пор, пока (говорит, подняв руку) подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда...
Председатель (волнуется и, вскочив, кричит). Молчать, молчать!
Петр Алексеев (возвышая голос)... и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится в прах!"
|
|
