Сто лет назад, в начале января 1918 года (а по старому стилю 19 декабря) в печати появился принятый Советским правительством "Декрет о расторжении брака". "Нельзя быть демократом и социалистом, — решительно писал Ленин, — не требуя сейчас же полной свободы развода, ибо отсутствие этой свободы есть сверхпритеснение угнетённого пола, женщины". Первая статья декрета гласила: "Брак расторгается вследствие просьбы о том обоих супругов или, хотя бы, одного из них". Для того времени такое решение было революционным, хотя и вполне укладывавшимся в рамки демократической (а не социалистической) революции. Но "фокус" заключался как раз в том, что у либералов и русской буржуазии "не хватило пороха" на самые очевидные и назревшие буржуазно-демократические преобразования. И проводить их пришлось красным, социалистам, то есть большевикам и левым эсерам, составлявшим тогда Советское правительство.
А какое отношение к супружеской верности и "расторжению брака" существовало в дореволюционной России, до 1917 года? Мы знаем об этом по "Грозе" Островского (которая пока как будто не исключена из школьного курса, хотя и делались попытки сделать "Кабаниху" и Тита Титыча главным положительным персонажем произведения) и по "Анне Карениной" Толстого. А в крестьянской толще с отношением к "жёнам-изменщицам" всё обстояло ещё проще. С ними проводился "вывод".
Максим Горький в 1895 году описывал сей благочестивый ритуал, свидетелем которого он сам стал, так: "По деревенской улице, среди белых мазанок, с диким воем двигается странная процессия. Идёт толпа народа, идёт густо, медленно и шумно, — движется, как большая волна, а впереди её шагает шероховатая лошадёнка, понуро опустившая голову... К передку телеги привязана верёвкой за руки маленькая, совершенно нагая женщина, почти девочка. Она идёт как-то странно — боком, ноги её дрожат, подгибаются, её голова, в растрёпанных тёмно-русых волосах, поднята кверху и немного откинута назад, глаза широко открыты, смотрят вдаль тупым взглядом, в котором нет ничего человеческого. Всё тело её в синих и багровых пятнах, круглых и продолговатых, левая упругая, девическая грудь рассечена, и из неё сочится кровь. Она образовала красную полосу на животе и ниже по левой ноге до колена, а на голени её скрывает коричневая короста пыли. Кажется, что с тела этой женщины содрана узкая и длинная лента кожи. И, должно быть, по животу женщины долго били поленом, а может, топтали его ногами в сапогах — живот чудовищно вспух и страшно посинел. Ноги женщины, стройные и маленькие, еле ступают по серой пыли, весь корпус изгибается, и нельзя понять, почему женщина ещё держится на этих ногах, сплошь, как и всё её тело, покрытых синяками, почему она не падает на землю и, вися на руках, не волочится за телегой по тёплой земле… А на телеге стоит высокий мужик, в белой рубахе, в чёрной смушковой шапке, из-под которой, перерезывая ему лоб, свесилась прядь ярко-рыжих волос; в одной руке он держит вожжи, в другой — кнут и методически хлещет им раз по спине лошади и раз по телу маленькой женщины, и без того уже добитой до утраты человеческого образа."
Горький пояснял: "Так наказывают мужья жён за измену; это бытовая картина, обычай, и это я видел в 1891 году, 15 июля, в деревне Кандыбовке, Херсонской губернии, Николаевского уезда. Я знал, что за измену у нас, в Заволжье, женщин обнажают, мажут дёгтем, осыпают куриными перьями и так водят по улице. Знал, что иногда затейливые мужья или свёкры в летнее время мажут «изменниц» патокой и привязывают к дереву на съедение насекомым. Слышал, что изредка изменниц, связанных, сажают на муравьиные кучи."
Есть и живописная картина художника Александра Бучкури (1870-1942) "Вывод", написанная в 1905 году. Она может служить яркой иллюстрацией к описанию Горького...
Ну, а в "верхах" общества для развода требовалось согласие церкви, поскольку браки заключала только церковь. Добиться законного развода через духовную консисторию было невероятно сложно.
Уже Февраль 1917 года попытался облегчить эту процедуру. На сатирических рисунках тех дней церковный брак изображали в виде тяжких цепей, намертво сковавших несчастных супругов. Разумеется, упрощение развода встречало резкое противодействие со стороны православной церкви. На одной из карикатур назначенный революцией новый обер-прокурор Святейшего синода сердито грозился церковникам: "Ваши преосвященства! Ещё два слова против развода и я заставлю вас развести даже Троицкий мост!.."
Однако только у красных хватило решимости, чтобы разрубить гордиев узел прежних брачных отношений. Взамен церковного вводился гражданский брак, и его расторжение было стократно облегчено. Оппозиционная "Петроградская газета" в 1918 году сообщала о последствиях этого декрета: "Вероятно, немногие из петроградцев знают, что старая волокита бракоразводного дела отошла "в историю"... С непривычки к новой судебной процедуре тяжущиеся буквально каменеют от изумления, когда слышат приговор о разводе.
— Уже?! — с непередаваемым разочарованием раздаются не раз восклицания мужей и жен, сразу освобождаемых от ставших им в тягость цепей Гименея".
Другая петроградская газета "Эра" в июле 1918 года передавала разговоры в коридорах народного суда. Вот суд моментально развел какую-то молодую женщину, и даже присудил ей деньги на ребёнка. "Лицо женщины сияет от удовольствия.
— Как любезно. Я даже не просила денег! — весело говорит она...
— Ишь, как скоро! Раз-два, и разведены!..
— Легче, чем в трамвай влезть!
— Здесь, брат, в одну минуту разженят!
— Долго ли умеючи.
— А раньше, по-вашему, лучше, что ли, было? — горячо вступается какая-то женщина в белой косынке, с немолодым болезненно-бледным лицом. — Прежде лет семь надо было по консисториям шляться да сколько денег изводить. А нынче...".
Как ни странно (а может быть, совсем не странно), но сами редакторы либеральной газеты вовсе не одобряли новых порядков в области брака. Вообще, либеральная печать в 1918 году была буквально заполнена насмешками над брачным декретом большевиков. Так, газета "Чёртова перечница" летом 1918 года печатала пародию на обычное адвокатское объявление: "По бракоразводным делам нечего ходить по адвокатам. Ступайте в колбасную и разводитесь". Другая шутка из печати того времени: "Запрещено вступать в гражданский брак более 17 раз в день"...
А либеральный журнал "Новый Сатирикон" излагал хитроумный "способ" избавиться от надоевшей кухарки. Просто уволить негодную прислугу стало после революции почти невозможно — её права надёжно защищала новая власть. Зато можно было вступить с кухаркой в законный брак, а потом мгновенно развестись и сразу выставить её вон — ведь разойтись с женой теперь ничего не стоило...
Кое-где в деревнях пытались новому светскому разводу придать черты... старого "вывода". Как сообщала газета "Всё!" в августе 1918 года, в одном селе под Царицыном крестьяне потребовали от священника закрепить светский развод в церкви. Священник отказался: "Обряда развода нет". Тогда крестьяне придумали по-своему: "Виноватую жену одели в рогожи, в руки дали старый веник, голову украсили крапивой, на груди и на спине повесили большие плакаты с надписями: "я разведённая жена", и под руку с торжествующим мужем, под звон тазов и сковород, с свистом и гиканьем провели через все село в дом её родителей". (Это отношение к женщинам, конечно, долгое время ещё сохранялось подспудно, и в 1941 году выплеснулось, хотя и по другому поводу, в известных погромах во Львове. Кто хочет представить себе, как выглядел дореволюционный "вывод", может посмотреть на фотографии избиения весёлой толпой обнажённых "большевичек" и "евреек" летом 1941-го года в занятом нацистами и украинскими националистами Львове).
В 20-е годы в советском обществе широко распространились временные, недолгие браки. Журнал "Долой богов" в 1923 году писал: "За последнее время у нас царит эпидемия "разводов". Чем она объясняется? Прежде всего тем, что теперь незачем тайком изменять нелюбимой жене или ненавистному мужу. Можно развестись открыто... Затем, теперь меньше стало охотниц беспрекословно выносить побои своего пьяного мужа"... Лев Троцкий объяснял происходящее так: "Уже одно введение института гражданского брака не могло не нанести жестокий удар старой, освященной, показной семье. Чем меньше в старом браке было личной связи, тем в большей мере роль скрепы играла внешняя, бытовая, в частности обрядовая, церковная сторона. Удар по этой последней оказался тем самым ударом по семье... Вот почему семья шатается, распадается, разваливается, возникает и снова рушится... История рубит старый лес — щепки летят".
А о том, какое отношение к расторжению брака установилось в обществе спустя 10 лет после революции, между прочим, может свидетельствовать любопытная рекламка в виде карикатуры из детского журнала "Мурзилка" за 1927 год. На неё лысоватый судья спрашивает у мальчонки, который пришёл в суд вместе с разводящимися родителями:
- С кем же ты, малыш, хочешь остаться, с отцом или с матерью?
Октябрёнок гордо отвечает судье:
- Это зависит от того, кто из них согласится выписать оба издания "Мурзилки" на 1927 год.
Сравним это с тем отношением к женщине и "нарушению супружеской верности", которое видно из приведённого выше описания Горького, и отметим огромный, просто фантастический прогресс по части освобождения общества, который прошла советская страна за десятилетие Революции...
|
|
