Советники кандидата в президенты США Барака Обамы считают Владимира Путина злейшим врагом человечества

Газета «Коммерсант» сообщила о прошедшей в США конференции «Что будет с Россией», которую организовал жесткий критик Владимира Путина, американский политолог Леон Арон. Наиболее интересным оказались выступления на конференции российских либеральных оппозиционеров Бориса Немцова и Владимира Рыжкова. Газет об этом пишет так:

«По мнению Немцова и Рыжкова, лучшей помощью российским демократам со стороны США будет, если Запад перестанет выдавать въездные визы представителям властей РФ.

- По образному выражению Гарри Каспарова, они хотят править, как Сталин, и отдыхать, как Абрамович. Они хотят иметь виллы на юге Франции. Они хотят, чтобы их дети учились в Англии. Они хотят ездить в Европу и Америку на выходные. Если бы вы перестали давать им въездные визы, как вы перестали давать визы Александру Лукашенко и его окружению, это было бы самой лучшей помощью российскому народу,- рассуждал Борис Немцов.- И я не понимаю, почему, если у Запада есть такой рычаг воздействия на Россию, он им не пользуется.
Владимир Рыжков поддержал товарища, вспомнив историю о том, как одна из белорусских чиновниц не смогла сделать покупки в шикарном магазине Нью-Йорка, потому что ее счета были заблокированы,- «и в тот же день десять белорусских политзаключенных вышли на свободу».

Как пишет оппозиционный белорусский сайт «Солидарность», Рыжков несколько сгустил краски. «В тот же день десять белорусских политзаключенных вышли на свободу» - это, мягко говоря, преувеличение. Однако сам по себе факт блокировки счетов имел место. Это
«Солидарности» подтвердил высокопоставленный сотрудник Госдепартамента США.

- Правда ли, что одна из белорусских чиновниц, приехав в США, обнаружила, что ее карточки заблокированы? - поинтересовался у него корреспондент белорусского издания.
- Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию, - широко улыбнулся в ответ представитель Госдепа. - Скажем так: определенные трудности у нее действительно были.

Одним из самых активных участников конференции был Майкл Макфол, главный советник по России кандидата в президенты США от Демократической партии Барака Обамы, который посоветовал российским либеральным оппозиционерам «больше работать с населением».
Вообще, о внешнеполитических взглядах Барака Обамы, в отличие от Джона Маккейна и Хиллари Клинтон, пока мало известно. Вместе с тем имена его основных внешнеполитических советников на слуху. Это уже упомянутый Майкл Макфол, научный сотрудник Гуверовского института, профессор политологии и директор Центра по изучению демократии, развития и законности при Стэнфордском университете, и Збигнев Бжезинский, человек, не нуждающийся в особом представлении.

Ниже вниманию читателей в переводе «Иносми» предлагаются последние по времени фундаментальные публикации советников Барака Обамы, выражающие их взгляд на происходящее в России. Статья Майкла Макфола, написанная в соавторстве с Кэтрин Стоунер-Вайс, была опубликована в журнале «Foreign Affairs» в конце декабря. Статья Збигнева Бжезинского в «Washington Quarterly» увидела свет несколько дней назад.

Майк Макфол, Кэтрин Стоунер-Вайс: Путинская твердая рука сдерживает развитие России

Сегодня общепринятым становится мнение о том, что кампания Владимира Путина против демократии приносит России стабильность и процветание, что мы имеем дело с новой моделью - успешным построением рыночной экономики авторитарными методами. Однако тезис о связи авторитаризма и экономического роста - это иллюзия. На деле влияние самовластия на развитие России носит негативный характер. Каких бы успехов она ни добилась при Путине, в условиях демократического строя эти достижения были бы еще значительнее.
Общепринятое объяснение популярности Владимира Путина выглядит просто. В 1990-х, при первом президенте постсоветской России Борисе Ельцине, государство не выполняло своих функций, в экономике царил спад, а население страдало. С 2000 г., когда к власти пришел Путин, в стране был наведен порядок, в экономике начался бум, а средний россиянин сегодня живет лучше, чем когда-либо раньше. Политическая свобода тает, но экономика бурно развивается. Возможно, Путин и сворачивает демократические достижения, утверждают сторонники этой точки зрения, но это - оправданная жертва, принесенная на алтарь стабильности и роста.

Привлекательность этой версии заключается в ее простоте, и большинство россиян, похоже, принимает ее на веру. Рейтинг одобрения деятельности Путина колеблется на уровне 80%, и почти треть сограждан хочет, чтобы он остался президентом пожизненно. Путин, приободренный этим обожанием, дает понять, что и после ухода с поста главы государства в 2008 г. сохранит за собой активную роль в управлении страной - либо в качестве премьер-министра при слабом президенте, либо несколько позже снова заняв президентское кресло. Одновременно сторонники авторитаризма по всему миру заявляют: путинская популярность и достижения России - зримое свидетельство того, что у самовластья есть будущее, что вопреки утверждениям о 'конце истории' и неизбежном триумфе либеральной демократии, Путин, подобно Дэн Сяопину в Китае, создал эффективную модель 'рыночного авторитаризма', которая может стать образцом для других стран.
Этот общепринятый нарратив, однако, не соответствует действительности; он практически полностью основан на ложном тезисе о корреляции между автократией и ростом. Переход России к демократии в 1990-х гг. действительно совпал по времени с крахом государства и экономическим спадом, но не он был причиной этого. И напротив, возрождение авторитаризма при Путине совпало с периодом экономического роста, но не было его причиной (основными факторами здесь стали высокие нефтяные цены и завершение кризиса, вызванного переходом от коммунизма к рынку). Кроме того, почти не существует и фактических подтверждений тому, что путинский 'поворот' к авторитаризму в последние несколько лет обернулся повышением эффективности государственного управления по сравнению с бурными демократическими девяностыми. На деле ближе к истине как раз обратное: если путинская централизация власти вообще повлияла на государственное управление и экономический рост, то это влияние было негативным. Да, при Путине Россия может похвастаться очевидными достижениями, но если бы демократия в стране сохранилась, они были бы еще более впечатляющими.

Политический термидор

Процесс демократизации в России начался еще до того, как она стала независимым государством. В период, предшествовавший распаду СССР, Михаил Горбачев приступил к осуществлению важных реформ, включая соревновательные выборы на многие должности общенационального и местного уровня, утверждение плюрализма в СМИ (даже несмотря на то, что они оставались в собственности государства), и свободу собраний - формирования политических и общественных организаций. После 1991 г. Россия начала создавать все элементы представительной демократии. В стране проходили соревновательные парламентские и президентские выборы; избрание региональных губернаторов в большинстве случаев также носило конкурентный характер. Политические партии всех мастей - включая коммунистов и оппозиционные ультранационалистические движения - действовали беспрепятственно; полной свободой пользовались и неправительственные организации (НПО). Количество электронных и печатных СМИ, не контролируемых государством, постоянно росло. Политическая оппозиция действовала столь энергично, что Ельцин дважды сталкивался с угрозой импичмента, инициируемого коммунистами в Думе (нижней палате парламента). Глубокие разногласия среди руководителей общенационального уровня, региональных губернаторов, олигархов и СМИ сделали парламентские выборы 1999 г. самым конкурентным избирательным состязанием в российской истории.
Ельцин, конечно, был далеко не образцовым демократом: в 1993 г. он силой сокрушил российский парламент, 'продавил' новую конституцию, усилившую президентские полномочия, и в нескольких случаях не допускал отдельных деятелей или партии к участию в общенациональных и региональных выборах. Кроме того, он инициировал две войны в Чечне. В системе, которую Ельцин 'передал в наследство' Путину, не хватало ряда ключевых элементов либеральной демократии. Тем не менее, при всех своих изъянах, при Ельцине политический режим в России, несомненно, был более демократическим, чем сегодня. Хотя формальные институциональные контуры российской политической системы при Путине не претерпели заметных изменений, их реальное демократическое содержание теперь в значительной мере выхолощено.
Кампанию по свертыванию демократии Путин начал с независимых СМИ. Когда он пришел к власти, в России действовало три общенациональных телеканала, способных реально влиять на политические процессы - РТР, ОРТ и НТВ. Все эти каналы Путин 'привел к повиновению'. РТР полностью принадлежал государству, поэтому 'приструнить' его было нетрудно. Затем президент взял под контроль ОРТ, имевший самый широкий охват аудитории, вынудив его владельца, миллиардера Бориса Березовского, покинуть страну. Собственник НТВ Владимир Гусинский пытался сопротивляться переходу своего канала под фактический контроль Путина, но в конце концов - после того, как прокуратура предъявила ему ложные обвинения - лишился не только своих телевизионных активов, но также газеты 'Сегодня' и журнала 'Итоги'. В 2005 г. Анатолий Чубайс, глава РАО 'ЕЭС России' ('Единые энергетические системы России') и лидер либеральной партии СПС (Союз правых сил), вынужден был передать дружественным Кремлю олигархам еще одну, менее крупную частную телекомпанию - РЕН-ТВ. Сегодня Кремль контролирует все основные общенациональные телестанции.
Позднее Кремль занялся печатными и онлайновыми СМИ, которые до тех пор оставлял в покое. За последние несколько лет большинство крупных газет в России было продано людям или компаниям, лояльным к Кремлю, в результате чего московский еженедельник 'Новая газета' остался единственной подлинно независимой газетой общенационального масштаба. Что же касается радио, то здесь независимым источником новостей пока остается станция 'Эхо Москвы', но и ее будущее находится под вопросом. Кроме того, Россия сегодня занимает третье место среди стран, наиболее опасных для журналистов, уступая лишь Ираку и Колумбии. По данным организации "Репортеры без границ" с 2000 г. в России был убит 21 журналист, включая Анну Политковскую, проводившую самые смелые журналистские расследования (она погибла в октябре 2006 г.).
Путин также урезал автономию региональных органов власти. Он создал над ними 'надстройку' в виде семи федеральных округов; большинство из них возглавили бывшие генералы и офицеры КГБ. Этим семи новым 'сверхгубернаторам' было поручено контролировать все федеральные структуры на подведомственной территории - в ельцинские годы многие из них создали альянсы с региональными властями. Кроме того, они начали расследовать деятельность глав регионов, чтобы подорвать их самостоятельность и шантажом привести к послушанию.
Путин 'выхолостил' верхнюю палату российского парламента - Совета Федерации, заменив в ее составе региональных губернаторов и глав законодательных собраний, которые прежде автоматически занимали места в этой палате, на представителей-назначенцев. Региональные выборы подтасовывались, чтобы 'покарать' лидеров, сопротивлявшихся Путину. А в сентябре 2004 г. российскому федерализму был нанесен смертельный удар: Путин объявил, что губернаторов теперь будет назначать он сам, мотивируя это тем, что подобная процедура позволит повысить подотчетность и эффективность их деятельности. С февраля 2005 г. выборы глав исполнительной власти российских регионов не проводятся.
Президенту во многом удалось ослабить и самостоятельность парламента. Начиная с парламентских выборов в декабре 2003 г. он, пользуясь своим контролем над политическими ресурсами (например, НТВ и региональными исполнительными структурами), обеспечивает кремлевской партии 'Единая Россия' мощное большинство в Думе: вместе с союзниками она сегодня имеет две трети депутатских мандатов. Возможно, главным предвыборным 'активом' 'Единой России' является популярность самого Путина, однако неустанное позитивное освещение деятельности ее лидеров (и негативное освещение действий представителей компартии) российскими общенациональными телестанциями, мощная финансовая помощь олигархов, и почти единодушная поддержка со стороны региональных лидеров также вносит вклад в ее успехи. По итогам декабрьских выборов 2003 г. Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе впервые дала критическую оценку российским парламентским выборам. В докладе организации отмечалось: 'Выборы в Государственную Думу не соответствовали многим обязательствам членов ОБСЕ и Совета Европы в плане проведения демократических выборов'. В 2007 г. российские власти отказались допустить в страну наблюдателей ОБСЕ в достаточном количестве, чтобы эта миссия могла осуществлять эффективный мониторинг декабрьских выборов в парламент.
Страдают и политические партии, не связанные с Кремлем. Независимые либеральные партии - 'Яблоко' и СПС, а также крупнейшая независимая партия 'левого фланга' - Коммунистическая партия Российской Федерации, сегодня сильно ослаблены, и действуют в условиях куда более ограниченного политического пространства, чем в 1990-е. Другим независимым партиям - включая Республиканскую партию и Народно-демократический союз, а также организации, входящие в коалицию 'Другая Россия' - не позволили даже зарегистрироваться для участия в выборах. Несколько независимых кандидатов и партий не были допущены к участию в местных выборах по неприкрыто политическим мотивам. Потенциальным спонсорам независимых организаций угрожают санкциями. Когда в тюрьме оказался Михаил Ходорковский - в прошлом самый богатый человек в стране и владелец нефтяной компании 'ЮКОС', для деловых кругов это стало недвусмысленным сигналом о том, во что может обойтись участие в политике в качестве оппозиционеров. В то же время кремлевские партии - в том числе 'Единая Россия', обладающая самой многочисленной фракцией в Думе, и созданная властями 'Справедливая Россия' - пользуются доступом на телевидение и к щедрому финансированию.
В годы второго президентского срока Путин решил, что НПО могут превратиться в угрозу его власти. Поэтому он добился принятия закона, дающего государству ряд инструментов для запугивания, ослабления и даже закрытия НПО, чья деятельность, по его мнению, носит чересчур политизированный характер. Чтобы вытеснить независимые организации на обочину, Кремль щедро финансирует другие НПО - созданные государством, или стопроцентно лояльные по отношению к нему. Наконец, - и это самое невероятное - свобода собраний теперь тоже считается неприемлемой. Весной 2007 г. 'Другая Россия' - коалиция ряда организаций гражданского общества и политических партий во главе с шахматным чемпионом Гарри Каспаровым - пыталась организовать митинги в Москве и Санкт-Петербурге. Оба митинга были разогнаны тысячами полицейских и спецназовцев, а сотни демонстрантов оказались под арестом; столь масштабных репрессий Россия не знала уже 20 лет.
В апреле 2007 г., выступая с ежегодным Посланием к Федеральному Собранию, Путин апеллировал к параноидальному национализму, предупредив о том, что Запад плетет заговоры для подрыва суверенитета России. 'Растет ... поток денег из-за рубежа, используемых для прямого вмешательства в наши внутренние дела, - заявил он. - Не всем нравится стабильное поступательное развитие нашей страны. Есть и те, кто, ловко используя псевдодемократическую фразеологию, хотел бы вернуть недавнее прошлое: одни - для того чтобы, как раньше, безнаказанно разворовывать общенациональные богатства, грабить людей и государство, другие - чтобы лишить нашу страну экономической и политической самостоятельности'. Дополняя слова делом, Кремль выставил из страны Корпус мира, закрыл миссии ОБСЕ сначала в Чечне, а затем и в Москве, и вынудил Internews Russia, неправительственную организацию, специализирующуюся на повышении профессиональной квалификации журналистов, закрыть свои отделения, обвинив ее директора в хищениях.
Ослабляя сдержки и противовесы президентским полномочиям, Путин и его команда одновременно 'кладут под сукно' реформы, способные укрепить другие ветви власти. Судебная система по-прежнему слаба, и когда речь заходит о важных политических вопросах, суды превращаются в дополнительный инструмент президентской власти - как это происходило в ходе борьбы за НТВ и процесса над Ходорковским. Предпринимались даже попытки лишить лицензии на профессиональную деятельность одного из адвокатов Ходорковского - Карину Москаленко.

Больше - не значит лучше

Многие 'защитники' Путина, в том числе некоторые кремлевские чиновники, уже даже не делают вид, будто в России существует демократия - пусть даже 'управляемая' или 'суверенная'. Вместо этого они утверждают, что отход от демократических норм позволил государству более эффективно заботиться о нуждах граждан. Суть путинистского мифа - в том, что сегодня россиянам живется спокойнее, безопаснее, и в целом лучше, чем в девяностые, и благодарить за это следует самого Путина. Первая цель 'Плана Путина' - основного программного документа 'Единой России' на выборах 2007 г. - звучала так: 'обеспечить порядок'.
На деле, хотя девяностые действительно были периодом нестабильности, экономического коллапса, и революционных изменений в сфере политических и экономических институтов, государство в те годы действовало примерно с той же эффективностью, что и сегодня, когда обстановка в стране относительно 'стабилизировалась', а экономика динамично растет. Даже в период благоприятной экономической конъюнктуры авторитарный режим ничуть не лучше, чем демократический, обеспечивает общественную безопасность, здравоохранение, устойчивую правовую среду и гарантии прав собственности.
При Путине российское государство, несомненно, стало 'больше', чем раньше. Количество госчиновников увеличилось вдвое, достигнув примерно 1,5 миллионов. У российской армии сегодня больше возможностей для ведения войны в Чечне, а бюджеты других 'силовых' ведомств - полиции, налоговых органов и спецслужб - по сравнению с периодом десятилетней давности увеличились. По некоторым направлениям - таким, как обеспечение своевременной выплаты пенсий и зарплат, строительство дорог, или расходы на образование - государство сегодня действует лучше, чем в 1990-е. Однако, если учесть, насколько увеличились его 'размеры' и ресурсы, поражает другое - насколько плохо российское государство до сих пор справляется со своими обязанностями. С точки зрения безопасности граждан, здравоохранения, коррупции, и гарантий прав собственности россияне сегодня оказались даже в худшем положении, чем десять лет назад.
Безопасность - самый элементарный 'общественный товар', которым государство должно обеспечивать население - представляет собой центральный элемент путинистского мифа. На деле же при Путине теракты в стране стали происходить даже чаще. Два крупнейших нападения террористов в российской истории - захват московского театра в ходе спектакля 'Норд-Ост' в 2002 г., когда погибло до 300 россиян, и кризис с заложниками в бесланской школе, жертвами которого стали до 500 человек - случились не при ельцинской демократии, а при путинской автократии. Количество погибших среди военных и гражданского персонала в ходе второй чеченской войны - она длится уже восьмой год - значительно больше, чем во время первой войны в республике, продолжавшейся с 1994 по 1996 г. (Внутри самой Чечни конфликт, похоже, угасает, но он распространяется по всему региону). Число убийств, по данным Федеральной статистической службы, при Путине тоже возросло. В период 'анархии' 1995-1999 гг. среднегодовое количество убийств в стране составляло 30200; в эпоху 'порядка - 2000-2004 гг. - оно увеличилось до 32200. От пожаров в России погибает в среднем 40 человек в сутки - это примерно в десять раз больше среднего показателя для Западной Европы.
Ситуация в сфере здравоохранения за последние восемь лет тоже не улучшилась. Несмотря на все деньги, стекающиеся в кремлевскую казну, расходы на эти цели в 2000-2005 г. составляли в среднем 6% от ВВП; для сравнения, в 1996-1999 гг. они достигали 6,4%. Население России сокращается еще с 1990 г., - это связано с падением рождаемости и ростом смертности - однако с 1998 г. этот процесс ускорился. Главной причиной смертности стали болезни, не передающиеся инфекционным путем (52% смертных случаев связано с сердечно-сосудистыми заболеваниями, что в три раза больше аналогичного показателя для США), а 18% смертности у мужчин в возрасте от 25 до 54 лет связано с алкоголизмом. В конце 1990-х среднедушевое потребление алкоголя на одного взрослого составляло 10,7 литров (В США - 8,6 литров; в Британии - 9,7 литров); к 2004 г. эта цифра увеличилась до 14,5 литров. По оценкам, количество ВИЧ-инфицированных в России сегодня составляет 0,9% населения; по этому показателю она превосходит все страны мира за пределами Африки. Как минимум отчасти эта ситуация обусловлена неадекватными, а то и контрпродуктивными мерами властей в связи с этой болезнью, и общим упадком системы здравоохранения. В 1995-1998 гг. средняя продолжительность жизни в России начала увеличиваться. Однако с 1999 г. она снова упала - до 59 лет у мужчин и 72 лет у женщин.
При Путине в России не только ухудшилась ситуация с безопасностью и здоровьем граждан; ее международные рейтинги с точки зрения экономической конкурентоспособности, благоприятной среды для бизнеса, транспарентности и коррупции также снизились. По оценкам российского аналитического центра ИНДЕМ, коррупция за последние шесть лет резко усилилась. В 2006 г. в рейтинге Transparency International, оценивавшей 163 страны с точки зрения уровня коррупции, Россия заняла самое худшее в своей истории - 121 место, оказавшись между Филиппинами и Руандой. В Глобальном индексе конкурентоспособности Всемирного экономического форума за 2006 г. Россия заняла 62 место из 125 - всего за год опустившись на девять пунктов. В рейтинге Всемирного банка с точки зрения 'легкости ведения бизнеса' за 2006 г. страна также заняла беспрецедентно низкое место - 96 из 175.
Права собственности в России также подрываются. Путин и его кремлевские помощники используют свои неограниченные политические полномочия для перераспределения части наиболее ценных активов страны. Конфискация активов 'ЮКОСА' и их последующая перепродажа государственной нефтяной компании 'Роснефть' стала самым вопиющим случаем в этой связи - она не только привела к снижению капитализации самой прибыльной нефтяной компании страны, но также замедлила приток инвестиций (как зарубежных, так и внутренних) и спровоцировала 'бегство капиталов'. Давление государства также вынудило владельцев частной нефтяной фирмы 'Сибнефть' продать свои пакеты акций государственному холдингу 'Газпром'; ему же достался и мажоритарный пакет проекта 'Сахалин-2' в Сибири, принадлежавший Royal Dutch/Shell. После подобного перераспределения энергетический сектор - в прошлом находившийся в частных руках и бурно развивавшийся - превратился в огосударствленную (и куда менее эффективную) отрасль российской экономики. Три оставшиеся частные нефтяные компании - 'ЛУКойл', 'ТНК-BP' и 'Сургутнефтегаз' - также подвергаются давлению: их владельцев вынуждают продать свои активы путинским лоялистам. Под лозунгом создания 'национальных чемпионов' путинский режим проделал то же самое с авиакосмической, автомобильной и тяжелой промышленностью. Государство еще больше отпугивает инвесторов, 'отсекая' иностранных партнеров от разработки Штокмановского газового месторождения, и отказываясь выдавать въездную визу крупнейшему портфельному инвестору в российскую экономику - британскому гражданину Уильяму Браудеру. При Путине большинство разработанных Всемирным банком индикаторов эффективности государственного управления, связанных к примеру с верховенством закона и борьбой против коррупции, применительно к России либо не изменились, либо снизились. Те же показатели, по которым страна за последние десять лет демонстрирует некоторое улучшение, особенно с точки зрения качества госрегулирования и эффективности органов власти, начали повышаться задолго до начала путинской эпохи.
Одним словом, фактические данные попросту не подтверждают распространенное представление о том, что, установив авторитарный режим, Путин создал упорядоченное и высокоэффективное государство, успешно решающее и преодолевающее серьезнейшие проблемы в плане развития, с которыми сталкивается Россия. Неудачи Путина в этих сферах особенно поражают, если вспомнить, что с 1999 г. российская экономика стабильно растет высочайшими темпами: даже несмотря на гигантский приток средств, путинское государство обеспечивает население элементарными 'общественными товарами' и услугами не лучше, а порой и хуже, чем ельцинское государство в период глубокого экономического спада девяностых.

Евразийский тигр?

Вторым предполагаемым оправданием авторитарных методов Путина служит то, что они проложили путь значительному экономическому росту России. По мере укрепления Путиным власти, рост достиг среднего показателя в 6,7 процентов - результат особенно впечатляет на фоне депрессии начала девяностых. За последние восемь лет появился профицит бюджета, был выплачен внешний долг и скоплены немалые резервы твердой валюты. Фондовый рынок переживает бум, быстро растет уровень прямых иностранных инвестиций, хотя он и ниже, чем на других развивающихся рынках. А улучшение экономической ситуации оказалось выгодно не только олигархам. Начиная с 2000 г. уровень реальных доходов рос более, чем на 10 процентов в год, резко выросли потребительские расходы, уровень безработицы упал с 12 процентов в 1999 г. до 6 процентов в 2006 г., а уровень бедности, согласно результатам одного исследования, снизился с 41 процента в 1999 г. до 14 процентов в 2006 г. Сегодня россияне богаче, чем когда бы то ни было.
Казалось бы, корреляция между демократией и экономическим спадом в девяностые годы и автократией и экономическим ростом в этом десятилетии служит достаточно убедительным оправданием закрытия независимых телеканалов, отмены выборов губернаторов и уничтожения надоедливых правозащитных организаций. Однако эти корреляции по большей части ложные.
Девяностые действительно были временем невероятных экономических трудностей. После официального провозглашения независимости России в декабре 1991 г. ВВП сокращался на протяжении семи лет. Есть некоторые свидетельства того, что формальные показатели этого сокращения завышали масштаб реальной экономической депрессии: так, резко вырос уровень приобретения автомобилей и бытовой техники, повысилось потребление электричества, а во всех крупнейших российских городах произошел бум жилищного строительства. Однако в то же время уровень инвестиций оставался на стабильно низком уровне, повышалась безработица, снижались реальные доходы, а после финансового краха в августе 1998 г. уровень бедности вырос до 40 процентов.
Но демократия оказала лишь маргинальное воздействие на экономическую ситуацию и, возможно, способствовала преодолению кризиса в 1998 г. С одной стороны, экономический упадок начался до провозглашения независимости России. Более того, он был важнейшей причиной краха СССР. После распада СССР в 1991 г. появление новых 15 государств привело к крупномасштабному разрыву торговых связей. Первые несколько месяцев после обретения независимости Россия даже не контролировала эмиссию и распространение своей валюты. Ни более демократическая система, ни устойчивая диктатура не были бы в силах значительно изменить экономические последствия этих структурных сил.
Экономический спад по окончании коммунистической эпохи вовсе не был проблемой одной России. Он последовал за крахом коммунизма в каждой стране региона, невзирая на то, какой там был режим. Если говорить о России, то Ельцин унаследовал экономику, уже переживавшую самую тяжелую в истории экономическую депрессию мирного времени. В чудовищных экономических условиях каждое посткоммунистическое правительство было вынуждено в той или иной мере проводить либерализацию цен и торговли, макроэкономическую стабилизацию и, в конечном итоге, приватизацию. Темпы и размах экономических реформ были разными, но даже те лидеры, которые наиболее сопротивлялись капитализму, осуществили некоторые рыночные реформы. Во время этого перехода весь регион испытал экономическую рецессию, а затем, через несколько лет после начала реформ, начал оправляться. Российская экономика пошла по этой общей траектории - и это было бы так и при диктатуре и при демократии. Экономическая депрессия 1990-х в России была глубже, чем в среднем по региону, но это было в значительной степени связано с тем, что социалистическое экономическое наследие в России было хуже, чем где бы то ни было.
После распада СССР российским лидерам пришлось принимать важные политические решения касательно характера и темпов либерализации цен и торговли, приватизации, монетарной и фискальной реформы. Это сложное переплетение политических решений было впоследствии упрощено до выбора между 'шоковой терапией' (сделать все быстро и одновременно) и 'постепенной реформой' (осуществить тот же основной набор политических мер медленно и последовательно). В 1992-1998 гг. российская экономическая политика металась между двумя крайностями - в значительной мере потому, что российские элиты и российское общество не имели единого мнения относительно того, как реформировать экономику.
Поскольку демократические институты России позволяли этим идеологическим дебатам выходить в политическую плоскость, экономическая реформа тормозилась, что, в свою очередь, на какое-то время замедлило темпы роста. Например, в первые два года независимости России конституция давала Верховному Совету полномочия управлять Центральным банком. Это институциональное соглашение привело к инфляционной монетарной политике. Новая конституция 1993 г. исправила эту проблему, сделав банк более автономным институтом, но также подтвердила ключевую роль парламента в принятии бюджета, что привело к масштабному дефициту бюджета на протяжении всех девяностых. Российское правительство покрывало этот дефицит выпуском государственных облигаций и иностранными заимствованиями. Эта система работала, пока цены на нефть были высоки, но когда в 1997-98 гг. они упали, вместе с ними рухнула и российская финансовая система. В августе 1998 г. правительство оказалось, по сути, банкротом. Вначале оно резко девальвировало рубль для снижения внутреннего долга, а затем просто объявило дефолт по внутренним и внешним долговым обязательствам в несколько миллиардов.
Этот финансовый крах положил конец большому спору об экономической политике в России. Поскольку демократические институты еще имели значение, либеральному правительству, ответственному за финансовый кризис, пришлось уйти в отставку, и парламент вынудил Ельцина создать левоцентристское правительство, назначив премьер-министром Евгения Примакова. Вице-премьером, ответственным в правительстве Примакова за экономику, стал один из лидеров коммунистической партии. Оказавшись у власти, Примаков и его правительство были вынуждены проводить ответственную фискальную политику, тем более, что уже никто не соглашался дать в долг российскому правительству. Так эти 'социалисты' сократили государственные расходы и снизили роль государства в экономике. В сочетании с девальвацией валюты, сократившей импорт и стимулировавшей экспорт российских товаров, новая фискальная жесткость России создала благоприятные условия для реального экономического роста начиная с 1999 г. И так началось экономическое возрождение России - до того, как Путин пришел к власти и задолго до того, как начала укореняться автократия.
Сначала в должности премьер-министра, а затем - президента - Путин придерживался здравой фискальной политики, внедренной Примаковым. После состязательных выборов 1999 г. реформаторским силам в парламенте даже удалось принять первый сбалансированный бюджет в постсоветской истории России. Сотрудничая с парламентом, первое правительство Путина смахнуло пыль с нескольких либеральных реформ, подготовленных еще при Ельцине, и провело их в жизнь. Среди них было введение единой шкалы подоходного налога в 13 процентов и принятие нового земельного кодекса (который позволил иметь в собственности землю под коммерческими и жилыми строениями), нового законодательства, нового режима предотвращения отмывания денег, нового режима валютной либерализации и снижение налога на прибыль (с 35 до 24 процентов).
Путину по-настоящему повезло, когда выросли мировые цены на нефть. Во всем мире цены пошли вверх в 1998 г., немного опустились в 2002-2002 г., а затем вновь начали рост и сегодня приближаются к отметке в 100 долларов за баррель. Экономисты спорят о том, в какой мере рост российской экономики непосредственно связан с повышающимися ценами на энергоносители, но все согласны с тем, что эффект этого чрезвычайно велик. Разумеется, повышение цен на нефть и газ не было вызвано усилением автократии в России. Скорее, прослеживается обратная связь: рост доходов от экспорта энергоносителей позволил вернуться к автократии. Имея в кремлевской казне столько нефтедолларов, Путин мог разгромить или поглотить независимые источники политической власти; у Кремля было меньше причин опасаться негативных последствий захвата такой компании, как ЮКОС, и масса ресурсов для скупки или подавления оппонентов в СМИ и гражданском обществе.
Если существует какая-то причинно-следственная связь между авторитаризмом и экономическим ростом в России, то она негативна. Усиление автократии в российской системе в последние годы вызвало повышение уровня коррупции и ослабление прав собственников - что, как демонстрируют исследования Всемирного банка и Европейского банка реконструкции и развития, в долгосрочном плане снижает темпы роста. В результате перемещения основных средств процветающий частный энергетический сектор фактически оказался под властью государства (в 2004 г. на долю частных компаний приходилось 90 процентов добычи нефти в России, сегодня - 60 процентов) и стал менее эффективным. Ренационализация привела к спаду производительности бывших частных фирм, ударила по стоимости самых прибыльных российских компаний и снизила рост инвестиций, как иностранных, так и внутренних. До ареста Ходорковского ЮКОС был самой успешной и прозрачной компанией России с рыночной капитализацией в 100 миллиардов долларов в нынешних ценах. Перераспределение собственности ЮКОСа не только снизило ценность этих активов на миллиарды долларов, но и привело к резкому сокращению объемов добычи компании. Капитализация и объем производства 'Сибнефти' также снизились после того, как компания стала частью "Газпрома". Между тем, производительность таких компаний, как "Газпром", оставшихся после обретения независимости под контролем государства, по-прежнему не соответствуют ожиданиям рынка, а их менеджмент в равной степени руководствуется соображениями максимизации прибыли и политическими целями.
Вероятно, самое красноречивое свидетельство того, что автократия Путина навредила, а не помогла российской экономике, дает сравнение с другими странами региона. Поразительно, но при громадных энергетических ресурсах России темпы роста в годы правления Путина ниже средних по бывшим советским республикам. В 2000 г., когда Путин был избран президентом, Россия занимала второе место по темпам роста на постсоветском пространстве, уступая лишь богатому газом Туркменистану. Однако к 2005 г., Россия оказалась на 13-месте, опережая только Украину и Кыргызстан, оправлявшиеся от 'цветных революций'. В 1999-2006 гг. Россия по средним темпам роста занимала девятое место из 15 постсоветских стран. Так же и объем инвестиций в Россию, составляющий 18 процентов ВВП, гораздо ниже среднего по демократическим странам региона, хотя сегодня он и выше, чем когда-либо ранее.
Можно лишь гадать, насколько быстро Россия дорастет до более демократической системы. Усиление институтов подотчетности - реальной оппозиционной партии, подлинно независимых СМИ, судебной системы, не подчиняющейся Кремлю - способствовало бы обузданию коррупции и гарантированию прав собственности и, таким образом, стимулировало бы приток инвестиций и экономический рост. Сегодня российская экономика показывает неплохие результаты, но не благодаря, а вопреки автократии.

Ангольская модель

Кремлевские чиновники и их пиарщики часто указывают на китайскую модель: автократия, как бы выступающая в качестве силы модернизации, которая уже три десятилетия обеспечивает ежегодный уровень роста более чем на 10 процентов. Кроме того, никто не оспаривает роль Китая как глобальной державы: звание, к которому стремятся российские лидеры. Если Китай - это пример N1 в защите новой модели успешного авторитаризма, то Россию Кремль хочет сделать примером N2.
Если в качестве модели выбран Китай - а не Соединенные Штаты, Германия или даже Португалия - то задаваемая планка развития гораздо ниже, чем всего десять лет назад. Китай остается преимущественно аграрной страной с уровнем ВВП на душу населения менее 2000 долларов (примерно в три раза меньше, чем в России и в 15 раз меньше, чем в Германии). Но аналогия с Китаем проблематична также потому, что в мире высокие темпы роста при автократии на протяжении долгого времени - это исключение, а не правило. На каждый Китай найдется такая катастрофа в плане развития, как Демократическая Республика Конго; на каждый авторитарный успех, как в Сингапуре, найдется громкий провал, как в Мьянме; на каждую Южную Корею найдется Северная Корея. В гонке за темпы роста в развивающемся мире автократии - это зайцы и улитки, а демократии - черепахи, более медленные, но и более устойчивые. В среднем, экономический рост в автократических и демократических странах развивающегося мира в последние несколько десятилетий примерно одинаков.
Глядя на то, как Путин и его команда стремятся избежать реальной передачи власти в следующем году, приходишь к выводу, что их уловки, призванные сохранить за ними руководство российским государством, более успешны, чем усилия по улучшению системы управления или повышению экономического роста. Благодаря мировым ценам на энергоносители и сырье, в России в ближайшем будущем можно ожидать стабильного экономического роста. Но продолжение автократического правления не будет способствовать этому росту, а из-за низкого качества управления в долгосрочном плане будет, скорее всего, служить ему помехой. Россияне действительно богатеют, но могли бы богатеть гораздо быстрее.
Кремль говорит о создании нового Китая, но путь России напоминает, скорее, ангольский: это нефтезависимое государство, которое сегодня растет благодаря высоким ценам на нефть, но в прошлом, когда цены были низкими, еле держалось на плаву, а его лидеры, похоже, более заинтересованы тем, как остаться у власти, чтобы контролировать нефтяные доходы и другие виды ренты, чем предоставлять социальное обеспечение измученному населению. К сожалению, как продемонстрировал президент Анголы Эдуарду душ Сантуш за три десятилетия своего правления, даже малоэффективные авторитарные режимы могут продержаться очень, очень долго.

Збигнев Бжезинский: Путинский выбор

С ног до головы одетый в черное - даже водолазка была именно этого цвета (помнится, такой стиль в свое время предпочитал Бенито Муссолини) - бывший подполковник КГБ, а ныне президент Владимир Путин выступал перед тысячами восторженных молодых сторонников, собравшихся на московском стадионе 21 ноября 2007 г. Лейтмотивом его речи стало ксенофобское предостережение о нелояльности по отношению к государству, направленное против российских демократических неправительственных организаций, получающих субсидии из-за рубежа. 'К сожалению, находятся еще внутри страны те, кто 'шакалит' у иностранных посольств, . . . рассчитывает на поддержку иностранных фондов и правительств, а не на поддержку своего собственного народа', - гремел Путин под аккомпанемент патриотических песен советской эпохи, несущихся из репродукторов; толпа размахивала российскими флагами.
Через несколько дней тот же Путин, казалось бы, склонился перед авторитетом российской конституции, подтвердив, что, как положено, покинет пост президента по окончании второго срока в марте 2008 г. Этот шаг, однако, сопровождался 'помазанием' его лично подобранного преемника - давнего подчиненного по бюрократическим структурам и партнера по бизнесу Дмитрия Медведева. На следующий день человек, 'назначенный' будущим президентом, выразил надежду, что Путин согласится занять в новой администрации пост премьер-министра. С учетом характера политической власти в России выборы тем самым автоматически превращались в фарс, а авторитет путинского преемника был, по сути, выхолощен. Как заметил один из ведущих российских экспертов, 'Путин - не уходящий президент, он просто меняет свой статус. Он был "национальным менеджером" страны, а после марта станет ее национальным лидером'. В фашистской Италии номинальным главой государства был король, но реальная власть принадлежала 'национальному лидеру' - Дуче.
Какое место отведет история в своем пантеоне человеку, которого американский президент однажды назвал 'родственной душой', в честь которого английская королева устроила торжественный банкет в Букингемском дворце, чей день рождения президент Франции желал официально отпраздновать в рамках встречи, где по идее должны были участвовать только представители стран НАТО (даже не посоветовавшись с руководством Латвии, где проходило заседание), человеку, которому удалось 'купить с потрохами' бывшего германского канцлера, сделав его деловым партнером, которому бывший итальянский премьер чуть ли не кланялся в пояс? Низкопоклонство западной прессы, сопровождавшее стремительное превращение Путина в мировую знаменитость, вознесло его на такой пьедестал, на котором не оказывался ни один российский лидер в истории - даже Александра I после победы над Наполеоном восторженные дамы в лондонских, парижских и венских салонах не превозносили с таким пылом.
Отчасти ответ на поставленный вопрос связан с долгосрочными негативными последствиями, которыми принимавшиеся Путиным решения, при всех их очевидной краткосрочной результативности, скорее всего обернутся для российской политической системы, экономики и геополитических перспектив. Чтобы ответить на него, надо также сравнить ситуацию, складывающуюся сегодня в России в результате политики, проводимой Путиным на посту главы государства, с возможными альтернативными 'плодами' его президентства, учитывая при этом сложные явления, преобладавшие в стране в начале 2000 г., когда Путина аналогичным образом 'отобрало' в качестве будущего лидера встревоженное окружение его больного предшественника. Контраст между тем, что происходит сегодня, и тем, что могло произойти, таким образом, станет основой для более глубокой исторической оценки.

Мотивация Путина

Для начала было бы уместно остановиться на немногочисленных имеющихся данных о внутренней мотивации человека, которому за восемь лет - признаем это - удалось стабилизировать российскую экономику и вернуть народу национальную гордость, во многом за счет использования в политических целях неожиданно возросших доходов, связанных со спросом на российские энергоносители на международном рынке. Путин завоевал внутри страны широкую популярность из-за того, что он покончил с социальным хаосом, вызванным распадом Советского Союза, а затем - беспорядочной приватизацией государственных предприятий, за счет которой скандально обогатились наиболее предприимчивые российские 'приватизаторы' и некоторые из их западных 'консультантов'.
Многих россиян - а также иностранных туристов и полных энтузиазма потенциальных инвесторов - завораживает новообретенная сверкающая пышность Москвы и восстановленный во всем былом величии Санкт-Петербург. Возрождение гордости россиян за свою страну вполне понятно, если вспомнить, какое чувство унижения вызвал у них внезапный распад СССР и ельцинская эпоха, которую они ассоциировали с анархией и грабительским капитализмом. Многие соотечественники испытывают удовлетворение от повышенного внимания к Путину на международной арене; на них производит впечатление и возврат Кремля к помпезным церемониям времен царской империи. Благодаря телевидению каждый россиянин может периодически стать 'гостем' Кремля: услышать торжественное пение фанфар и увидеть, как гвардейцы в театрально пышных мундирах раскрывают гигантские двери в раззолоченный зал, где представители российской элиты, выстроившиеся вдоль красной ковровой дорожки, поклонами приветствуют Путина, шествующего по ней энергичной походкой тренированного атлета.
Очевидно, что восстановление могущества и престижа России Путин с самого начала считал своей первостепенной задачей. Но сама констатация этого факта не проясняет, как именно он определял это могущество и престиж, какие основополагающие убеждения двигали им в этом стремлении, какие ценности, по мнению Путина, должна была представлять Россия, и как ей следовало относиться к собственному недавнему прошлому. Сам Путин никогда четко не излагал своих мотивов. В результате базой для гипотетической оценки некоторых его личных побуждений могут служить отрывочные косвенные данные, а также анализ конкретных результатов его политики.
Самым красноречивым свидетельством, пожалуй, следует признать одно его высказывание в ходе публичного выступления с очередным посланием к Федеральному собранию в 2005 г. Ничтоже сумняшеся он провозгласил в качестве практически самоочевидной истины: распад Советского Союза стал 'крупнейшей геополитической катастрофой 20 века'. Этим - отнюдь не праздным - заявлением он резко дистанцировался от двух своих непосредственных преемников, приветствовавших мирный демонтаж советской империи как победу российского народа на пути к демократии. Невзирая на то, что в течение одного столетия его страна пережила две необычайно кровавые и разрушительные мировые войны, а также разгул коммунистического террора и ГУЛАГ, Путин четко продемонстрировал, что его волнует прежде всего возвращение России статуса мировой державы.
Эта примечательный эпизод также позволяет предположить, что еще одна реплика, воспринятая поначалу просто как шутка, могла иметь под собой более серьезную подоплеку: речь идет о странном 'рапорте' Путина своим бывшим начальникам из КГБ в 2000 г. на праздновании 'Дня чекиста', учрежденного в честь советских органов госбезопасности - ЧК-НКВД-КГБ. Приехав в печально известную штаб-квартиру этой организации на Лубянке уже в качестве президента России, Путин тем не менее вел себя, как будто оставался ее сотрудником - отдал честь своим бывшим командирам и доложил: 'Задание номер один по приобретению полной власти в стране выполнено'. Не была ли эта загадочная фраза обтекаемым намеком на некую цель, которую поставила перед собой группа молодых и преданных сотрудников КГБ (включавшая и Путина), оставшихся не у дел и возмущенных жалким концом советской власти?
В период 'заката' СССР сотрудники КГБ представляли собой привилегированную элиту, объединявшую самых талантливых и амбициозных людей, порожденных советской системой. Став президентом, Путин наводнил Кремль выходцами из этой неординарной организации - так называемыми 'силовиками'. Можно предположить, что особое недовольство в связи с крушением СССР испытывали те, кто не успел добраться до вершины советской системы, но уже вкусил ее благ. В рядах этой группы стремление устранить последствия крушения и вернуть себе пьянящее ощущение власти, вероятно, было распространено больше, чем в любых других категориях бывшего советского чиновничества.
Свое личное мнение о преступлениях Иосифа Сталина Путин никогда не высказывал сколько-нибудь исчерпывающе или эмоционально. Периодически он осуждал сталинизм, но чисто формально, а дань памяти его жертвам воздавал лишь в минимальной степени. В одном из редких интервью, где он рассказывал о своей семье, Путин с особой привязанностью говорил о своем деде, невзирая на то - а возможно, насколько можно было понять из его реплик, отчасти именно из-за того - что тот служил в органах безопасности и обслуживал лично Владимира Ленина, а затем и Сталина. (Если бы у какого-нибудь германского лидера нашелся родственник вроде путинского деда, преданно служивший Адольфу Гитлеру, это вызвало бы международный скандал). То, что Путин публично участвует в торжествах, посвященных основателю советской тайной полиции, официально возражает против признания на Украине актом геноцида массового голода, вызванного сталинской коллективизацией, и негативно относится к тому, что в Прибалтике и Польше чтят память жертв массовых убийств, совершенных советскими властями, говорит о его весьма 'избирательном' подходе к советскому прошлому.
Кроме того, особая ярость, которую проявил Путин при решении чеченской проблемы сразу после вступления в высокую должность, включая и его вульгарную публичную реплику о том, где именно следует уничтожать участников чеченского сопротивления, создает впечатление, что российский лидер с самого начала ставит перед собой задачу не только урегулировать этот кризис, поразивший постсоветскую Россию, но и вернуть Москве устрашающее могущество, которым она обладала в советские времена. Путин категорически отверг несколько попыток умеренных чеченцев и иностранных посредников найти компромиссную формулу мирного урегулирования конфликта, основанную на расширении автономии республики. В любом случае многолетняя непрекращающаяся военная операция по подавлению сопротивления чеченцев, жертвами которой стали, вероятно, более 100000 жителей республики, обернулась двумя непосредственными и значимыми результатами системного характера. Во-первых, она привела к укреплению и реабилитации ослабленных и деморализованных советских органов безопасности, создавая тем самым политическую базу для гегемонии силовиков в Кремле, и, во-вторых, направила русский национализм в антидемократическое русло ксенофобии.
К 2004 г. двое непосредственных предшественников Путина, Борис Ельцин и Михаил Горбачев, уже указывали на пагубные политические последствия непрекращающейся войны против чеченцев. Ельцин выразился со свойственной ему прямотой: 'Удушение свобод, свертывание демократических прав - это и есть, в том числе, победа террористов'. Горбачев пошел еще дальше, призывая начать процесс политического урегулирования: 'Надо . . . идти на переговоры с умеренными боевиками, отсекать их от непримиримых экстремистов'. Путин остался непреклонен.
Еще одним 'ключиком' может служить очевидная личная неприязнь Путина к одному российскому олигарху, осмелившемуся заявить, что границы, разделяющие политический и финансовый сектора в постсоветской России, не должны в очередной раз размываться. Каковы бы ни были прегрешения Михаила Ходорковского в ходе приватизации по принципу 'выживает богатейший' в ельцинскую эпоху, к началу 21 века он сам и его нефтяная компания 'ЮКОС' стали символами экономической системы, приближенной к свободному рынку в его западном понимании. В то же время все более активная поддержка олигархом негосударственных демократических общественных организаций - как внутри страны, так и за ее пределами - отражала концепцию политического плюрализма, чуждую путинским, более традиционным представлениям о возрожденной России.
25 октября 2003 г. Ходорковский был арестован, а 31 мая 2005 г. приговорен к девяти годам тюрьмы. Его арест, осуждение и длительное пребывание за решеткой, как и античеченская кампания, обернулись далеко идущими последствиями системного характера. Результатом стал 'брак' политической власти с материальным богатством, переход России на рельсы государственного капитализма. Другие олигархи, запуганные, как бояре в далекие времена, склонились перед властью, получив взамен разрешение сохранить свои состояния, правда при условии, что будут делиться ими с власть имущими. Угодничество олигархов стало нормой.
По сообщениям российских источников сам Путин за этот период необычайно разбогател, что не может не вызывать подозрений. В начале ельцинской эпохи он был заместителем мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, о котором ходили упорные слухи, что он замешан в коррупции. В ходе второго президентского срока Путина некоторые из этих слухов вновь всплыли на поверхность: в частности, его имя связывалось с сомнительными сделками в Финляндии. В ноябре 2007 г. старший научный сотрудник Института международной экономики им. Петерсона Андерс Аслунд, основываясь на конкретных утверждениях российских и германских источников о личном состоянии Путина, подсчитал, что оно должно достигать 41 миллиарда долларов. В значительной мере это состояние, как утверждается, состоит из ценных бумаг контролируемых государством топливно-энергетических компаний; в том числе 37% акций 'Сургутнефтегаза' и 4,5% акций 'Газпрома'.
Должно быть, одной из главных причин нежелания Путина отказаться от политической власти была озабоченность тем, как сохранить это богатство после ухода с поста главы государства. 'Силовики' тоже обогатились, следуя примеру 'собственников' государства в Нигерии и Саудовской Аравии; часть их капиталов размещена за рубежом. На фоне разлагающего слияния политической власти и личного обогащения в современной России привилегии советской коммунистической номенклатуры выглядят просто мелочью. И нынешний 'престолонаследник' Путина Медведев, долгие годы возглавлявший Администрацию президента и одновременно совет директоров 'Газпрома' - воплощает собой эту 'смычку'.
Повальная коррупция среди власть предержащих скорее всего обернется одним косвенным, непредвиденным результатом. В долгосрочной перспективе, как и в других богатых энергоресурсами странах, где возникла аналогичная тенденция, коррумпированность элиты, в том числе размещение личных состояний за рубежом, может стать главной причиной возмущения в обществе - особенно после того, как запасы сырья истощатся. В краткосрочном же плане она вынуждает коррупционеров инстинктивно занимать 'оборонительную позицию' - отсюда и конъюнктурное стремление Путина использовать национализм и ксенофобию в качестве инструмента, призванного мобилизовать общество в поддержку власть имущих, и одновременно отвлечь его внимание от привилегий последних.
Все это не похоже на образ политического фанатика-доктринера, стремящегося возродить сталинизм или Советский Союз. Путин предстает скорее безжалостным порождением КГБ, методичным и решительным националистом, который стремится вернуть России прежнее могущество, использует в конъюнктурных целях неожиданно пролившийся на Россию 'золотой дождь', и одновременно не гнушается без лишнего шума наслаждаться материальными выгодами от политической власти и втайне их преумножать. Советское воспитание побуждает его с опасением относиться к демократии, а гордость за Советский Союз мешает осудить преступления сталинизма. По мнению Путина и его 'силовиков' установление подлинно демократического строя поставило бы под угрозу и их власть, и их состояния. Таким образом, сочетание националистической гордыни и эгоистических материальных интересов вынуждает их строить государство, лишенное сталинского тоталитаризма или советского коллективизма, но одновременно отвергающее политический плюрализм и подлинно свободный рынок. В этой системе государство и экономика сращиваются и в теории, и на практике.
Об идеологии итальянского фашизма, с его цветистым стилем и скудным содержанием, напоминает и тот факт, что в выступлениях Путина не просматривается целостной концепции того, каким должны стать российское государство, экономика и общество. Националистическая 'лакировка' прошлого и расплывчатые упоминания о 'суверенной демократии' не дают сколько-нибудь четких ориентиров относительно будущего страны. Путин, как правило, сосредоточивает внимание на краткосрочной перспективе, делая акцент на таких понятиях, как национальная гордость, могущество, статус на мировой арене, и экономический прогресс, но не основываясь на какой-либо более масштабной доктринальной схеме. Лейтмотивами его риторики обычно являются укрепление государства, максимальное преумножение его богатства, а также демонизация его внутренних и внешних врагов. На уровне политической символики его образ - будь то в наглядной агитации или на телевидении - персонифицирует 'триумф воли'.
Так или иначе, фактический контроль над политическими возможностями и финансовыми активами государства, а также дезориентация общественности позволяют Путину принимать решения, в совокупности толкающие Россию в трех основных направлениях: в политическом плане - к все более репрессивному авторитарному режиму, в экономике - к централизованному корпоративному этатизму, а во внешней политике - к явно реваншистской позиции. Каждое из этих направлений отражает не только личные пристрастия Путина, но и общие интересы его единомышленников - высшей политической элиты. Но подобный путь развития в долгосрочном плане чреват для страны опасностями. Таким образом, в рамках критического анализа деятельности Путина необходимо также ответить на вопрос: существовали ли реальные долгосрочные альтернативы тому выбору, который он делает от лица России.

Государство: репрессивный авторитаризм вместо постепенной институционализации формирующегося демократического правового строя

Не будем отрицать: к моменту прихода Путина к власти социально-экономическая система России была расстроена. Вопреки утверждениям его апологетов, конец этому социально-экономическому беспорядку не был положен, как по отдельности, так и в совокупности, ни беспощадными репрессиями против чеченцев; ни показательным процессом над Ходорковским и конфискацией его активов; ни все большим подчинением телевидения и радио политическому контролю; ни поэтапным восстановлением централизованного политического контроля над российскими регионами, со всеми их разнообразными особенностями; ни манипуляциями с выборным процессом; ни растущим вмешательством государства в деятельность неправительственных демократических организаций на том основании, что они угрожают суверенитету России; ни созданием властями политических партий, имеющих привилегированный доступ в СМИ; ни ограничением активности оппозиционных партий полицейскими методами; ни поддерживаемым властями националистическим молодежным движением 'Наши', преданным лично Путину; ни намеренным раздуванием контролируемыми государством СМИ ксенофобских настроений для укрепления 'национального единства'. Кульминацией всего перечисленного стала неприкрытая манипуляция положениями конституции - а ведь принятие этого Основного закона в свое время расценивалось как доказательство окончательного вступления России в демократическое сообщество наций.
Политическую атмосферу в России еще больше отравляют загадочные убийства независимых журналистов, явно равнодушное отношение Путина к убийству главного критика его политики в Чечне Анны Политковской, и публично объявленное решение о предоставлении ФСБ полномочий на проведение 'ликвидаций' за рубежом, за которым вскоре последовало шокирующее убийство в Лондоне 'возмутителя спокойствия' - перебежчика из ФСБ Александра Литвиненко. Метод, избранный для устранения Литвиненко, позволяет предположить, что его организаторы намеренно предпринимали усилия с тем, чтобы замести следы этого убийства и одновременно причинить жертве максимум страданий, чтобы преподать наглядный урок всем недовольным сотрудникам ФСБ, которые решатся бежать за границу по политическим мотивам.
Хотя убийства Политковской и Литвиненко привлекли наибольшее внимание СМИ, их, как видно из Таблицы 1, нельзя считать единичными случаями.

Таблица 1. Политически значимые убийства.

27 июля 2006 г., незадолго до убийства Анны Политковской, организация 'Репортеры без границ' утверждала: 'С 2000 г. в России не менее 13 журналистов были убиты по причинам, связанным с их профессиональной деятельностью, и ни одно из этих дел до сих пор не раскрыто властями'. По данным неправительственной организации Комитет по защите журналистов, с 2000 г. в России за исполнение своего профессионального долга были убиты 14 работников СМИ, Ни одно из этих преступлений не раскрыто, а 13 из них явно представляли собой заказные убийства.

В большинстве перечисленных случаев у жертв были 'неудобные' политические взгляды, а виновники до сих пор не арестованы, что усиливает подозрения относительно того, что эти убийства носили политический характер и осуществлялись под защитным 'зонтиком' государства.
Если на раннем этапе, принимая соответствующие решения, Путин руководствовался стремлением 'наказать в назидание другим' чеченцев, а затем Ходорковского, то постоянно усиливающиеся атаки на правовое наследие ельцинской эпохи во многом стали результатом личного и коллективного ощущения шаткости своих позиций, охватившего российскую элиту. Катализатором здесь стали демократические выборы, состоявшиеся в двух соседних постсоветских республиках. Победа 'революции роз' в Грузии в конце 2003 г. и 'оранжевой революции' на Украине в конце 2004 г. вызвала в Кремле настоящую панику. Эти революции подверглись яростной критике как результат происков США и предвестники аналогичных, организованных извне покушений на российскую 'суверенную демократию'. Вдохновленная властями публичная кампания против подрывной деятельности иностранцев вскоре приобрела и внутриполитическую направленность. Результатам стали неприкрытые и все более деспотические манипуляции политическими процессами в России, кульминацией которых явились выборы в Думу в конце 2007 г., по сути представлявшие собой контролируемый государством плебисцит о доверии Путину. Главный парадокс ситуации заключается в том, что Путин наверняка добился бы успеха даже в том случае, если бы выборный процесс отличался подлинной состязательностью.
Некоторые утверждают, что приостановка, а затем и свертывание демократизации в России были необходимы, чтобы излечить одолевавшие страну социально-экономические недуги. Приходится слышать и другой аргумент: деморализующий семидесятилетний советский период оставил в наследство аполитическую культуру, не благоприятствующую демократии. Однако сторонники этих гипотез игнорируют тот факт, что соседняя Украина, давно связанная с Россией, близкая к ней в культурном отношении, пережившая тот же самый советский период, а затем и 'свободное падение' после распада СССР, сумела преодолеть свои внутренние затруднения без поворота в сторону националистической диктатуры. На Украине несколько раз проходили президентские выборы, чей результат не был предопределен заранее, она сумела сохранить дееспособный парламентаризм и свободу СМИ. Сегодня ее политическая культура больше напоминает европейскую, да и сама страна стала ближе к Европе, чем Россия. А ведь еще двадцать лет назад это было не так.
Следует, однако, отметить, что совокупным результатом путинского отката от демократии стало возникновение политической системы, не напоминающей ни советскую, ни германскую в период нацизма, ни китайскую. В отличие от сталинской или гитлеровской системы она, несомненно, не является тоталитарной. В нынешнем российском государстве нет ГУЛАГа, оно не разрабатывает планы геноцида, не стремится к всепроникающему контролю над жизнью общества, и не прибегает к массовому террору. В отличие от тоталитаризма, нынешний российский репрессивный авторитаризм оставляет определенное пространство для инакомыслия на индивидуальном уровне, свободы слова в неофициальной обстановке, и тем более свободы в частной жизни, не связанной с политической сферой. В долгосрочном плане немалое политическое значение имеет тот факт, что граждане имеют право относительно свободно выезжать за рубеж - особенно те, кому это по карману. Кроме того, в отличие от китайских реформ, социальные преобразования в России не подчиняются каким-либо программным установкам.
В конечном итоге политическая устойчивость путинской авторитарной системы представляет собой производную от неожиданно обрушившегося на страну, но возможно преходящего, богатства, и полностью зависит от него. Именно с этим богатством связаны и пассивное согласие общества с происходящим, и популярность самого Путина. Тем не менее, зависимость системы от притока капиталов за счет добычи и экспорта сырьевых ресурсов обнаруживает и ее фундаментальную слабость. Происходящее в результате неприкрытое сосредоточение богатства на вершине властной пирамиды оказывает разлагающее, а в конечном итоге и деморализующее воздействие на общество. Пока та его часть, которой власть делится с гражданами, достаточна, чтобы поддерживать ощущение общего роста благосостояния, социального брожения не происходит. Рано или поздно, однако, недовольство на индивидуальном, местном и региональном уровне, скорее всего, начнет накапливаться, создавая благоприятную почву для брожения в тех слоях общества, что уже не изолированы герметически от внешнего мира. Россияне, в отличие от жителей Нигерии и Саудовской Аравии, все больше отождествляют себя в социокультурном плане с западным образом жизни, и это, со временем, возможно, будет способствовать формированию у них более критически заостренного политического сознания.
В любом случае, Путин остановил, а затем и повернул вспять движение российской политической системы в сторону подлинной правовой демократии. Март 2008 г. мог бы стать водоразделом в истории России. Ее демократизация при Ельцине носила непоследовательный, противоречивый, а временами и конфликтный характер. Тем не менее 10 лет назад страна была свободнее, чем сегодня. Тогда еще не произошла институционализация либерально-демократического строя, но Россия, пусть и спотыкаясь, продвигалась именно в этом направлении. В таких условиях Путин все равно смог бы занимать господствующие позиции на политической арене, извлекая преимущества из улучшившегося финансового положения страны, и используя их для укрепления зачатков демократии в таких сферах, как обеспечение гражданских прав, свободы самовыражения и соблюдения 'правил приличия' в политике. Однако прошлая карьера в спецслужбах, чисто советская великодержавная гордыня, а в конечном итоге, и беспокойство за накопленное состояние побуждали его идти в ином направлении - к явному ущербу для судеб страны.
Одним словом, восемь лет правления Путина стали периодом регресса в сторону произвола и репрессий в политической жизни, - а могли бы войти в историю как годы пусть и скромного, но поступательного движения к конституционной форме правления. Поворот в сторону авторитаризма в политической жизни страны стал результатом его выбора, а не неизбежной необходимости.

Экономика: централизованный корпоративный этатизм вместо смешанной экономики, повышения прозрачности и верховенства закона

Конечной задачей созданной Путиным экономической системы было не раскрепощение инициативы граждан ради обновления российского общества, а укрепление позиций государства. Еще в Петербурге, работая заместителем далеко не аскетичного Собчака, Путин впервые напрямую столкнулся с притягательной силой денег и радостями, которые давало тайно накопленное состояние. Для бывшего офицера КГБ, получавшего скромное жалованье, это, должно быть было новое и пьянящее ощущение. Вряд ли оно породило в нем ностальгию по непритязательному образу жизни в советскую эпоху. Но он, несомненно осознал, насколько мощную формулу представляет собой соединение политической власти и личного богатства.
Когда Путин встал во главе постсоветской России, его шаги по воплощению этого симбиоза на практике подкреплялись императивами российской экономики - разладившейся, сбившейся с пути, утратившей ориентиры. Объем валового национального продукта (ВНП) резко сократился - настолько, что это рождало мрачные параллели с Великой депрессией в США. Особенно сильно пострадал советский средний класс - работники бюрократического аппарата, которые и раньше не могли похвастаться особенно высоким уровнем жизни. Регионы, веками находившиеся под управлением Москвы, вдруг стали независимыми государствами, требуя уважения к своему суверенитету и права на владение активами, находящимися на их территории. Типична в этом отношении судьба гигантской компании 'Аэрофлот': новые независимые государства 'унаследовали' те из принадлежащих ей самолетов, что находились на их аэродромах в день 'роспуска' СССР. Одновременно, осуществлявшаяся по принципу 'хватай, что плохо лежит' приватизация государственных предприятий, работавших прежде в рамках плановой экономики, привела к сомнительному с юридической точки зрения, но баснословному обогащению узкой группы людей. Государственная розничная торговля попросту рухнула: ей на смену поначалу пришли мелкие частные торговые предприятия - зачастую представлявшие собой просто уличные лотки и киоски.
В этих условиях восстановление политического контроля над экономической жизнью страны представлялось соблазнительным способом решения проблемы в краткосрочной перспективе. Принудительный симбиоз путинских силовиков с новой олигархической прослойкой в буквальном смысле подпитывался увеличивавшемуся благодаря счастливому стечению обстоятельств притоку ликвидности и иностранных инвестиций, в основном связанному с растущим спросом на российские энергоносители в Европе. В результате положительное сальдо торгового баланса России в конце 2007 г. составило солидные 128 миллиардов долларов, а объем золотовалютных резервов достиг 466 миллиардов долларов. По мере ускорения темпов роста ВНП - к 2003 г. он достиг уровня предкризисного 1990 г., и продолжает увеличиваться в среднем на 6% в год - плоды сосуществования государственной власти с материальным обогащением в Кремле начали распространяться на более широкий круг лиц, но распределяются они еще более неравномерно.
Результаты экономического оживления особенно бросаются в глаза в Москве и Санкт-Петербурге - отчасти это связано с политическими решениями по реализации самых 'заметных', престижных проектов, призванных служить доказательством восстановления прежнего статуса России на международной арене, а отчасти с тем, что именно в этих двух городах традиционно сосредоточена социально-политическая элита страны. Хотя другие регионы изменения затронули в меньшей степени, а в деревне их практически не видно, экономическое оживление воздействует и на более широкие круги общества. Оно стимулирует зарождение среднего класса, в составе которого растет доля людей, занимающихся индивидуальной предпринимательской деятельностью, или по крайней мере, работающих за пределами госсектора, чье стремление к более высокому уровню жизни все больше определяется общемировыми стандартами потребления, характерными для городских слоев в эпоху глобализации. Для нарождающегося нового среднего класса, не говоря уже о действительно богатых и влиятельных людях, образ жизни, отличавший советскую эпоху, окончательно ушел в прошлое, и не вызывает никакой ностальгии.
Однако картина происходящего становится не столь однозначной, если от краткосрочной перспективы, по сути связанной с отчаянно необходимым оживлением экономики, обратиться к долгосрочной - т.е. будущему благосостоянию российского общества и конкурентоспособности страны на мировой арене. В том, что касается последней, негативное влияние на перспективы России скорее всего будут оказывать две определяющие характеристики российской экономики при Путине. Первая связана с тем, что решения общенационального масштаба в экономической сфере принимаются узким кругом влиятельных в политическом плане чиновников, зачастую к тому же обладающих крупными личными состояниями. Вторая - появление в народном хозяйстве ряда корпораций с непрозрачной структурой владения (к примеру, основных энергетических компаний, промышленных предприятий и банков), в совокупности играющих преобладающую роль в повседневной экономической жизни страны. Многие малые частные предприятия в последние годы практически не развиваются, в то время как крупные корпорации демонстрируют значительный рост. Результатом стало возникновение системы 'корпоративного этатизма', в рамках которой власть предержащие ведут себя как владельцы компаний, не являясь ими юридически, а законные владельцы - их имена зачастую неизвестны - делятся доходами с представителями политической верхушки, и принимают решения совместно с ними.
Наиболее последовательно аргументы в пользу тезиса о том, что при Путине Россия превратилась в 'корпоративное государство', излагает бывший экономический советник российского президента, а ныне один из его суровых критиков, Андрей Илларионов. Его выводы относительно последствий такого развития событий для будущего России неутешительны: 'Сегодня, в начале 21 века, выбор такой системы означает ничто иное, как сознательное предпочтение социальной модели, характерной для стран Третьего мира', а конкретнее - Ирана, Саудовской Аравии и Венесуэлы. Он также недвусмысленно указывает на ряд серьезных параллелей между этой моделью и 'корпоративным государством Муссолини'. Подобная система по определению страдает перекосом в сторону политической конъюнктуры и делает наиболее прибыльными в финансовом плане краткосрочные проекты - в ущерб долгосрочным интересам страны и благосостоянию общества в целом.
Более того, перенос в политическую сферу процесса принятия финансово-экономических решений общенационального масштаба порождает паразитический правящий класс, душит конкуренцию и инновации. То, что этот правящий класс, движимый эгоистическими интересами, сделает выбор в пользу укрепления государства, было очевидно. Первоначально слово 'федерация' в официальном названии новой России, возникшей после крушения СССР с его тотальной государственной собственностью в экономике, было наполнено реальным содержанием - особенно в плане местного самоуправления, а значит и права регионов распоряжаться собственными финансами. Закрепление в конституции экономического разнообразия должно было способствовать возникновению на гигантских просторах России демократии 'снизу', стимулировать предприимчивость и инициативу на местах.
Увы, вскоре все это было перечеркнуто намеренным и деспотическим решением Путина выхолостить понятие 'федерация'. Местные губернаторы уже не избираются населением регионов, а назначаются президентом. Распределение бюджетных средств вновь стало исключительной прерогативой Центра, и решения по развитию страны снова 'спускаются' на места сверху. Тем самым была восстановлена многовековая традиция, характерная как для царской, так и для советской России - традиция монополизации власти и финансов Центром, их сосредоточения в руках паразитической в социальном плане и душащей экономическую инициативу московской правящей бюрократии. В начале 2005 г. доходы самых богатых 10% россиян превышали доходы самых бедных 10% в 14,8 раз, а в Москве 10% самых зажиточных получали в 51 раз больше, чем беднейшие 10%.
Богатый правящий класс к тому же размещает миллиарды нажитых сомнительным путем долларов за границей - как законным образом, так и за счет отмывания денег. Сам Путин публично заявлял: 'Мы с вами являемся свидетелями обналичивания миллиардов рублей ежемесячно в стране. Мы являемся свидетелями вывода огромных финансовых ресурсов за границу'. Тем не менее, нельзя не предположить, что все это делалось при попустительстве властей, по крайней мере, на начальном этапе. Хотя точно определить общую сумму этих средств крайне сложно, объемы капиталов, вывозящихся из России, существенно превышают бюджетные ассигнования Москвы на развитие регионов страны, чьи нужды игнорировались столь долгое время. При всем своем национализме богатые российские силовики и олигархи предпочитают вкладывать капиталы в недвижимость на Ривьере и в Лондоне, или попросту переводить их в банки на Кипре и Каймановых островах.
Российский Дальний Восток, включающий Владивостокский регион, Камчатку и ряд северных районов Сибири, давно уже добивается крупных бюджетных ассигнований на модернизацию инфраструктуры, строительство жилья и др. Реально получаемые трансферты, однако, оказываются намного меньше оговоренных сумм. Пренебрежение со стороны Центра и ограниченность средств, имеющихся в распоряжении местных органов власти приводят к тому, что жители этого региона уезжают в пользующиеся большей благосклонностью Москвы западные и центральные области России, что усугубляет геополитические последствия серьезного демографического кризиса в стране и подрывает шансы на то, что усиление автономии регионов может привести к экономически выгодному сотрудничеству с близлежащими и более передовыми зарубежными странами, например Китаем, Японией, Южной Кореей и скандинавскими государствами.
Другим симптомом равнодушия Центра к положению российских окраин является состояние транспортной сети - она не только недостаточно развита, но и полностью устарела. В стране действует лишь одна трансконтинентальная железная дорога, и нет ни одной современной трансконтинентальной автострады. Более того, в России и сегодня не существует эквивалента американской межрегиональной автодорожной сети, созданной много десятилетий тому назад, или европейских автобанов, построенных еще в конце 1930-х гг. Хуже того: если в Китае за последние десять лет построено более 30000 миль современных автодорог с многорядным движением, то Россия лишь приступила к сооружению первой такой автострады, решив в конце концов модернизировать двухрядную асфальтированную дорогу между Москвой и Санкт-Петербургом, проложенную по маршруту тракта, существующего еще со времен Петра Великого.
Информированных российских наблюдателей беспокоит и тот факт, что опора на доходы от экспорта нефти и газа ослабляет способность страны к поддержанию темпов технического прогресса и динамичного развития промышленности, необходимых в условие глобальной конкурентной борьбы за экономическое преобладание. Темпы обновления российской промышленной инфраструктуры - в советские времена заменялось до 8% от имеющихся мощностей в год - сократились до 1-2% (для сравнения: в развитых странах аналогичный показатель равен 12% в год). Неудивительно, что, согласно докладу Всемирного банка, в 2005 г. 74% от общего российского экспорта приходилось на топливо, продукцию горнодобывающей промышленности и сельского хозяйства, а до 80% ее импорта составляли готовые изделия.
Россия не только, как утверждается, отстала от развитых стран на 20 лет по уровню промышленных технологий; в стране внедряется в 20 раз меньше технических инноваций, чем в Китае, да и по объему ассигнований на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки она существенно уступает своему быстро развивающемуся геополитическому сопернику на востоке. Премьер-министр Китая Вэн Цзябао в ходе визита в Россию в 2007 г. с удовлетворением отметил, что объем двусторонней торговли продукцией машиностроения достиг 6,33 миллиардов долларов в год. Однако из вежливости он умолчал о том, что из этой суммы 6,1 миллиардов приходится на экспорт китайского оборудования в Россию, и лишь 230 миллионов составляет китайский импорт аналогичной продукции из России. Ничего хорошего не сулит Москве и прогноз Организации экономического сотрудничества и развития на 2020 г.: к этому времени Китай по объему ВНП должен превзойти Россию в 4 раза, да и Индия оставит ее позади.
Самым вопиющим недостатком путинского периода является отсутствие амбициозной программы по преобразованию России в подлинно передовое государство за счет возможностей, которые предоставляет значительное повышение цен на экспортируемые страной энергоносители. Подобная всеобъемлющая концепция отсутствует, и националистическая похвальба о превращении России в мировую энергетическую державу, естественно, не в состоянии ее заменить. Эта программа должна представлять собой нечто большее, чем простой набор задач. Необходимо и четкое понимание того, что требуется для создания динамичной, современной, обеспечивающей благосостояние общества, технологически инновационной, творческой, конкурентоспособной, юридически транспарентной системы, способной успешно соперничать на мировой арене с ведущими технически передовыми державами. Центральное место в подобной программной концепции должно занимать устранение вопиющих изъянов, ухудшающих конкурентоспособность России в мировой экономике (см. Таблицу 2).

Таблица 2. Неоднозначные позиции России с точки зрения конкурентоспособности на мировой арене

Источники: CIA World Factbook; World Bank, World Development Indicators Database; 'Economist'; International Monetary Fund, World Economic Outlook Database; UN Development Program, 'Human Development Report 2007/2008'; Freedom House, 'Freedom in the World 2007'; World Economic Forum, 'Global Competitiveness Report 2007-2008'; Transparency International, 'Corruption Perceptions Index 2007'.
Несомненно, в краткосрочном плане путинскую экономическую политику следует расценить как успешную - ее результатом стали оживление в экономике, стабилизация и рост. Но в долгосрочном плане он упустил шанс твердо вывести Россию на путь построения действительно передового общества с производительной смешанной экономикой. Этого выбора Путин не сделал.

Внешняя политика: ностальгическая озабоченность сверхдержавным статусом вместо стремления стать влиятельным партнером передовых демократических стран

В феврале 2007 г. мир с ошеломлением услышал, как на Мюнхенской конференции по международной безопасности Путин неожиданно обрушился с резкими нападками на внешнюю политику США, обвиняя Вашингтон в том, что он 'ввергает мир в пучину следующих один за другим конфликтов', из-за опоры на 'почти ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы'. И хотя в основе путинских высказываний лежал получивший широкое распространение в мире тезис о том, что с 2003 г. внешняя политика США приобрела имперский характер в плане опоры на силовые методы, утратила убедительность в плане установочных заявлений американского президента, и вообще нелегитимна во многих своих проявлениях, шоковый эффект от этого 'залпа', за которым вскоре последовал ряд других резких нападок на позицию Соединенных Штатов на международной арене, позволил ему набрать внутриполитические очки. Для многих россиян он стал свидетельством того, что их лидер больше не является 'младшим партнером' американского президента, а напротив, бросает ему вызов на международной арене, что, покончив с низкопоклонством перед США, Россия вновь превращается в одну из самых влиятельных мировых держав.
В глазах многих представителей российской элиты это влияние основывается на трех основополагающих факторах: относительном паритете с США в сфере ядерных вооружений; недавно заявленной и постоянно муссируемой роли России в качестве 'энергетической сверхдержавы', и глубоко укорененной национальной гордости, связанной с размерами территории страны, по которым она значительно превосходит любое другое государство. В совокупности эти соображения приводят многих россиян, и особенно представителей политической элиты, к мысли о том, что, несмотря на свои нынешние затруднения, Россия в качестве одной из ведущих мировых держав имеет право на собственную 'эксклюзивную' сферу влияния.
Куда меньше россиян, однако, понимает, что политический вес ядерного арсенала России снижается из-за ее слабости с точки зрения гибких нестратегических аспектов военного потенциала, в результате которой страна способна лишь ввязаться с Соединенными Штатами в войну на взаимное уничтожение, но обладает ограниченными средствами для политически эффективного использования военной силы за пределами собственной территории. Значение же претензий на статус энергетической сверхдержавы ослабляется тем фактом, что подобное положение порождает паразитическую политико-экономическую элиту, равнодушную к необходимости долгосрочного всестороннего экономического развития. Как заметил один из ведущих российских политологов Дмитрий Тренин, 'притязания на роль 'энергетической сверхдержавы' - это миф, и к тому же опасный миф'. Что же касается 'опьянения' размерами страны, то подобные аргументы не учитывают важнейший факт: почти половина территории России находится в зоне вечной мерзлоты, что на деле лишь негативно сказывается на ее экономических перспективах. Наконец, но не в последнюю очередь, нынешняя Россия, в отличие от бывшего СССР, не обладает идеологией, пользующейся популярностью в мире. В какой-то степени Москва способна компенсировать этот недостаток, попросту 'покупая' влияние в зарубежных столицах, будь то Вашингтон или Берлин; но за деньги можно приобрести лишь услуги конъюнктурщиков, а не преданных сторонников.
В этом контексте внешняя политика, во многом движимая недовольством из-за сверхдержавного статуса США, и стремлением ограничить доступ стран Евросоюза и Китая к энергетическим ресурсам не принадлежащих России регионов бывшего СССР, приводит к изоляции Москвы. Из-за опасений России, связанных с усилением Китая в долгосрочной перспективе, тактическое сотрудничество между двумя странами сопровождается в стратегическом плане взаимной подозрительностью. Недовольство же России тем фактом, что она утратила гегемонию в Центральной Европе, осложняет ее отношения не только с ЕС, но и с Соединенными Штатами.
Особую озабоченность с точки зрения долгосрочных геополитических перспектив России должен внушать тот факт, что страны, расположенные в политически и экономически важных регионах, граничащих с ней на западе и востоке, претерпевают эволюцию, которая скорее всего приведет к дальнейшему ослаблению российского влияния. На западе страны ЕС неуклонно движутся по пути экономической интеграции, и спорадически вырабатывают общую политическую идентичность; одновременно Союз продолжает расширяться. Грубые попытки поставить ЕС в полную зависимость от российского экспорта на всех стадиях эксплуатации энергоресурсов стимулируют целенаправленные усилия Союза по развитию альтернативных источников энергии и разработке единой энергетической политики. Вступление в состав Евросоюза государств, где еще жива память о российской гегемонии, также работает против Москвы.
Что же касается бурно развивающихся стран Восточной и Юго-Восточной Азии, то Китай не только превращается в технически передовую державу, но и небезуспешно налаживает региональное сотрудничество под собственным руководством. Конструктивная роль Китая в ходе шестисторонних переговоров по северокорейской ядерной программе также усиливает не слишком афишируемое стремление США к достижению американо-китайско-японского стратегического соглашения, призванного способствовать стабильности и безопасности в Восточной Азии. Китай, где промышленный потенциал сочетается с гигантским человеческим капиталом, неизбежно нависнет зловещей тенью над малонаселенными и слаборазвитыми восточными регионами России.
Расположенный к югу от России Иран, несмотря на нестабильность и волатильность обстановки в этой стране, почти наверняка будет ориентироваться на ЕС и Китай. В то же время история Ирана порождает тенденцию к враждебности в отношении России. Более того, Иран и Турцию объединяет общая заинтересованность в обеспечении экономического доступа международного сообщества в прежде контролируемый Советами центральноазиатский регион, вступающая в противоречие с явным стремлением Москвы к монополизации контроля над экспортом энергоносителей из Центральной Азии на мировой рынок. Вряд ли Москва сможет долго препятствовать ЕС (при поддержке США), Китаю, Индии, Ирану и Турции в расширении их прямого доступа на рынки независимых государств Центральной Азии, которые сами стремятся к такому доступу. Проект с Шанхайской организацией сотрудничества (ШОС), созданию которой Путин способствовал в надежде укрепить преобладающее положение России в Центральной Азии, уже обернулся против него, поскольку он придал легитимность усилению китайского влияния на этих 'задворках' бывшего СССР. Недавнее участие китайского контингента в совместных учениях стран ШОС на территории Казахстана - впервые со времен монгольской империи - свидетельствует об усилении в этом регионе роли Китая, но не России.
С учетом потенциально опасной изоляции России ее будущим лидерам придется признать, что путинская внешняя политика ведет страну к поражению. Некоторые россияне уже осознают эту угрозу. Попытки создать на территории бывшего СССР уменьшенную в размерах, но эксклюзивную сферу влияния России, включающую и не проявляющие по этому поводу ни малейшего энтузиазма Украину и Грузию - прямой путь к национальной катастрофе. Ностальгия по имперскому прошлому не только несовместима с сегодняшними реалиями - она контрпродуктивна.
Наглядным примером в этом отношении может служить воинственная позиция, занятая Россией по отношению к Грузии из-за стратегически важной роли трубопровода 'Баку-Джейхан', обеспечивающего доступ стран ЕС к энергоресурсам каспийского и центральноазиатского регионов. Динамика глобализации работает против любых попыток 'запереть на замок' Центральную Азию. Более того, если Грузии и Украине придется совсем туго, они смогут рассчитывать на помощь извне. Наконец, ни ЕС, ни НАТО не 'уйдут' из Центральной Европы, чтобы потрафить России. Расширение ЕС и НАТО укрепило европейскую безопасность. Отказ от него возродил бы у Москвы амбиции в отношении прибалтийских государств и Польши; да и 'отменить' уже свершившийся факт в любом случае невозможно.
В этой обстановке единственное конструктивное решение, которое может принять Россия - это подкрепить свою культурную принадлежность к Европе, превратившись в конституционное государство, строящее демократию, с юридически прозрачной смешанной экономикой и расширяющимися контактами с ЕС. Как это ни парадоксально, тяготение Украины к Западу, которым так недовольны нынешние кремлевские правители, скорее всего не только поставит крест на имперских амбициях Москвы, но и проложит дорогу на Запад для самой России. На деле прочное включение Украины в объединенную Европу - необходимая предпосылка для того, чтобы и Россия когда-нибудь могла занять свое место в ее составе. В результате этого возникнет зона общеевропейского сотрудничества от Лиссабона до Владивостока, что укрепит безопасность России и будет способствовать модернизации ее общества. Это также облегчит взаимодействие между Москвой и Вашингтоном в сфере сокращения ядерных арсеналов и более эффективной борьбы с распространением ядерного оружия.
В заключение отметим: сегодня националистический авторитаризм и корпоративный этатизм с добавлением устаревшей имперской ностальгии тормозят историческое развитие России. Появляются, однако, и некоторые обнадеживающие признаки, свидетельствующие, что даже внутри самого путинского режима время от времени проявляются более 'просвещенные' тенденции. В июне 2007 г., на Экономическом форуме в Санкт-Петербурге, собравшем большое число участников, недавно отправленный в отставку с поста министра экономического развития и торговли Герман Греф открыто оспорил точку зрения первого вице-премьера Сергея Иванова, считавшегося тогда наиболее вероятным преемником Путина, о том, что главную роль в строительстве инновационной экономики в стране должны играть контролируемые государством предприятия. В сценарии, разработанном самим Грефом - его министерство составило проект 'Концепции социально-экономического развития России до 2020 г.' - отмечалось, что ключевую роль с точки зрения будущей конкурентоспособности страны играют конституционные права, частная инициатива и защищенные законом экономические свободы.
Более того, в стране по-прежнему существуют силы, открыто выступающие против принимаемых Путиным решений по политическим и экономическим вопросам - хотя они и отстранены от участия в выборном процессе. В России есть политики, не боящиеся ставить под сомнения основы курса, проводимого популярным сегодня национальным лидером. Они лишены доступа к СМИ, но сама деятельность этих людей говорит не только об их личном мужестве, но и о наличии потенциала для обновления, которое наступит в тот момент, когда нынешняя политика начнет терять привлекательность, а коррупция вызовет широкое недовольство в обществе.
Наконец, и это самое важное, молодое поколение россиян, которое в течение ближайшего десятилетия придет на смену ветеранам советского КГБ, отличается высоким уровнем образованием, и, напрямую или опосредовано, знакомо с западным образом жизни. По сравнению со старшим поколением молодые куда позитивнее относятся к демократии. Так, по данным российского филиала Организации Гэллапа, 71% россиян моложе 30 лет считают демократию наилучшей политической системой; в то же время эту точку зрения разделяет лишь половина людей старше 50. Каковы бы ни были сегодня политические взгляды российской элиты, уже вскоре контакты с Западом неизбежно возымеют политический эффект, способствуя пересмотру ее мировоззрения. Подобный пересмотр имеет важнейшее значение для будущего России. О здравом смысле россиян свидетельствует хотя бы тот факт, что 80% граждан страны сомневается, что она управляется в соответствии с волей народа. Как отмечает российский политолог Лилия Шевцова, 'основополагающая проблема России связана не с ее гражданами, а с ее правящим классом. И здесь мы сталкиваемся со следующей особенностью развития России: правящий класс в нашей стране куда менее прогрессивен, чем народ. . . Людям никогда не предлагалась убедительная либерально-демократическая альтернатива'. то, что ее не предложил Путин, было как его осознанным выбором, так и серьезнейшей ошибкой.
Таким образом, из разочаровывающего опыта взаимодействия с Путиным Запад должен извлечь главный урок: более продуктивного результата можно добиться, не обхаживая наперебой кремлевского лидера, не теша его самолюбие, а скоординированными усилиями создавая для России убедительный геополитический контекст. Личные стимулы могут легко быть восприняты как заслуженные привилегии - так, приглашение Путина в состав 'большой восьмерки' нисколько не способствовало его превращению в преданного поборника демократии. Внешние условия следует сознательно формировать таким образом, чтобы будущие кремлевские лидеры пришли к выводу: демократия и сближение с Западом соответствуют как интересам России, так и их собственным. К счастью, поскольку российских граждан уже невозможно изолировать от внешнего мира, возникает все больше шансов, что народ сделает этот вывод еще раньше, чем Кремль.