Идеология в международной жизни это не только позиционирование государств, это обязательные условия их выживания и развития. "Идеи движут миром" - эта мысль многими почему-то воспринимается как абстрактная фраза, а не реальная политическая действительность, хотя определение приоритетов, ценностей и целей развития имеет ключевое значение в жизни людей, государств и наций. Многие идеи возвышали государства. Иные - уничтожали. Разрушение государств и уничтожение наций всегда начиналось и сопровождалось кризисом идеологий и систем ценностей.
Близкий нам пример - СССР, - который большую часть ХХ века являлся одним из идеологических лидеров мира, значительно влияя на социально-экономическую и политическую жизнь других государств, но который был разрушен, прежде всего, в результате кризиса государственной идеологии. Все другие факторы - экономические, финансовые и т.д., стали лишь следствием кризиса идеологии и вытекающей из этого кризиса неспособности к стратегическому развитию (прогнозированию и планированию) страны.
Идеологический кризис в СССР, наступивший в результате стойкой неспособности его элиты приспособиться к реалиям научно-технической революции и скорректировать алгоритм социального и экономического развития, привел не к появлению новой, современной идеологии, а к формальному отказу от нее - "деидеологизации идеологии" (по А.Н.Яковлеву). Система советских ценностей рухнула (или была обрушена), но вместе с ней рухнул и механизм управления обществом (сначала) и государством (чуть позже). Последующий политико-экономический кризис, а также развал ОВД и СЭВа, наконец, самого СССР, - лишь следствие такой политики.
Советская правящая элита не смогла ответить на новые вызовы, предпочла приспособиться к ним в рамках существовавшей идеологии. А потом, когда было уже поздно, стала лихорадочно придумывать новые идеологемы - "перестройка", "демократизация" "гласность" и т.д., не имевшие реального политико-экономического содержания кроме разрушения прежней системы ценностей.
Простой пример: подготовленный в июне 1985 года Пленум ЦК КПСС, посвященный НТР, в принципе верно расставил все акценты. Появился реальный шанс вписаться в новый, информационный этап научно-технической революции. Пожертвовав, естественно, старыми идеологическими догмами. Пример кумира коммунистов В.Ленина, кстати, весьма показателен. Он мог по два раза в год (в зависимости от политической целесообразности, т.е. - сохранения власти) менять политическую и экономическую стратегию, принципы, приоритеты. Но у советской элиты такого мужества не оказалось. Похоже, что старые идеи оказались сильнее потребностей новой экономики и общества. Прогрессивные решения столкнулись с неспособностью их восприятия элитой. В отличие, например, от элиты Китая или Индии, где традиционные и партийные ценности удалось совместить с интересами развития экономики и общества.
Поэтому, в одном случае элиты потеряли, а в других - выиграли, сменив старые идеологемы на новые. При этом, отнюдь не отказавшись от базовых принципов - национальных, культурных, духовных.
В начале ХХI века мир отнюдь не отказался от идеологий. Напротив, они, как демонстрирует радикальный ислам и радикальный либерализм, стали главным и эффективным оружием борьбы. Более того, новейшая история показывает, что у многих идеологий появляются новые "аргументы": у радикального ислама - массовый террор, а у леволибералов - "мягкая сила" (soft power), "оранжевые революции" и т.д. Причем, некоторые политологи даже полагают, что идеологические меры исламистов, в частности, "карикатурные скандалы" в 2006 году имели более важное значение, чем собственно террор.
Но идеология не только радикальных режимов стала острым оружием политической борьбы. В 2006-2007 годах стал актуальным и вопрос о сферах конфликтов идеологических интересов между Россией и Западом. Нередко эти противоречия приобретают острые формы. Не случайно, что поведение бывших советских республик, достаточно агрессивно выступающих против России, не только фактически, но и публично поддерживается США, а нередко и странами ЕЭС. Этим объясняется во многом политика Украины, Грузии, Эстонии, Литвы, Латвии и других государств.
Очевидно, что идеологические мотивы в поведении этих стран являются той базой, на которой строится долгосрочная внешнеполитическая стратегия Запада по отношению к России.
Вместе с тем реалии взаимосвязи нельзя недооценивать. Как справедливо отметил С.Ястржембский, "- Этот конфликт между интересами, которые есть у России и у Запада, и методами их реализации. К тому же не надо забывать о глобализации. Хочет или не хочет Запад это признавать, но Россия стала уже во многом частью глобализирующего мира, и отказывать России в этом - что называется, себе дороже. А там, где "себе дороже", Запад (особенно европейцы, обожающие комфорт) уже вряд ли решится на какие-либо обострения". Вопрос, на мой взгляд, заключается в том, до какой степени обострения готов идти Запад. Позиция России в этих, во многом идеологических, спорах (как, например, по поводу переноса памятника в Эстонии) имеет огромное значение. Именно идеологическое позиционирование новой, окрепшей России, которая преодолела кризис 90-х годов, будет иметь решающее значение: бесконечные уступки прежнего руководства СССР и России приучили нынешнее поколение западных политиков к тому, что Россия поддается политико-идеологическому давлению, восприимчива к учету интересов Запада в ущерб своим национальным интересам.
Ситуацию неизбежно придется менять, что будет сложно по двум основным обстоятельствам.
С субъективной точки зрения, правящая российская элита должна ясно идеологически идентифицироваться, осознать место и роль России в мире и научиться отстаивать свои национальные интересы.
С объективной точки зрения, есть серьезные пределы, до которых может идти национальная самоидентификация, связанные, прежде всего с существующим реальным соотношением сил в мире между Россией и Западом.
Для того, чтобы лучше понять эту взаимозависимость и масштабы, соотношение этих потенциалов, можно привести лишь один пример. По оптимистичным оценкам к 2015 году российская нефтехимическая промышленность будет производить продукции на 40 млрд. долларов. В то же время уже сегодня аналогичный показатель у стран Евросоюза - 1619 млрд. (т.е. в 40 раз больше), а у США - 405 млрд. (т.е. в 10 раз больше). Иными словами, будучи крупнейшим экспортером, Россия в десятки раз уступает и, вероятно, будет уступать основным переработчикам, даже в долгосрочной перспективе. Такое же соотношение сил и в других областях экономики, политики, военной области. До каких пределов Россия может позволить себе быть самостоятельной и проводить независимую политику. Любая независимость в эпоху глобализации имеет свои пределы. Даже у США. Найти идеологически реальное разрешение этому противоречию - ближайшая задача.
Это противоречие, на мой взгляд, прежде всего мировоззренческое, идеологическое, а не экономическое: нужно понять, как Россия, учитывая эти реалии, может вписаться в систему международных отношений, сохраняя свой суверенитет, развиваясь, но, одновременно, "вписываясь" в реальность. Реальность, которую некоторые в современной России "просто" не хотят замечать. Идеологический вопрос становится вопросом экономическим.
Именно поэтому в настоящее время идеология и системы ценностей стали предметом самой острой политической, а иногда и вооруженной борьбы. Такая современная идеологическая борьба ведется агрессивно, в т.ч. государственными, а иногда и террористическими методами. В определенном смысле формы такой борьбы - "силовая демократизация" (бомбардировки, оккупация) и терроризм исламского радикализма - формы одного и того же явления - объективного роста агрессивности идеологий в эпоху глобализации. Примечательно, что все это происходит на общем фоне лозунгов гуманизации и толерантности. В этом смысле дискуссия о суверенной демократии в России, начатая в 2006 году В.Сурковым, отнюдь не терминалогический спор. Это спор о том, как органически вписаться в глобализацию, сохранив свою идентичность и суверенитет.
По сути, в 2007 году Россия стоит перед таким же идеологическим выбором, перед которым она стояла в 1917 году и в конце 1980-х годов, когда были сделаны неверные идеологические и политические выводы из очевидной потребности в модернизации страны и общества. Уместно привести мысль В.Никонова относительно февраля 1917 года, которая адекватно отражает не только ту историческую ситуацию и кризис советской модели развития, но и вполне подходит к описанию нынешней ситуации в России: "Нигде в мире интеллектуалы ("мы") так не противопоставляли себя власти ("они"), как в России. Распространению подобных настроений способствовала и сама власть, не подпускавшая интеллигентов к административной деятельности (впрочем, они и сами к этому мало стремились), что превращало их в антисистемную силу. Интеллигенция не думала о том, чтобы улучшить, модернизировать государственный строй, - она стремилась его свергнуть. Прогресс, демократия представлялись не как результат эволюционного развития и реформаторских усилий, а как естественное для человека состояние, стремление, реализации которых мешает только одно - самодержавный строй. Большое значение для мировоззрения российской интеллигенции, которое в основе своей было если не западническим, то космополитичным и беспочвенным, имела трансплантация на русскую почву некритически заимствованных идей французских просветителей XVIII века и немецких материалистов XIX века. Западные абстрактные теории, интересные только самим философам, в России становились руководством к действию".
Эти же "абстрактные теории" в 90-ые годы XX века привели к крупнейшему социально-экономическому кризису в России, демографической катастрофе и развалу государства. Сегодня это, кажется, признается уже большинством. И не только в России.
Нынешние модели политического устройства и идеологии, существующие на Западе, почему-то считаются по-прежнему некоторым идеальными и универсальными, а их критика (если такая и есть) касается лишь отдельных, частных аспектов (хотя и на Западе есть немало критиков). Типичный пример такого подхода дается во введении к работе "Концепции и определения демократии. Антология", где автор, известный политолог, пишет: "В настоящее время либеральная демократия остается наиболее эффективной моделью экономического и политического развития. Однако еще в 1920-е годы немецкий философ Освальд Шпенглер предупреждал: попытки механически пересадить на германское общество англосаксонские порядки в момент, когда в Германии идет напряженная борьба различных групп, приведут к тому, что демократия разорвет тело нации".
Признавая за неолиберальными демократиями "наибольшую политическую и экономическую эффективность", автор изначально уходит от ответа на вопросы о необходимости и возможности существования более эффективных и современных моделей. Он умалчивает, что либеральные модели совершенны для узкого круга избранных развитых стран, паразитирующих, по сути, на отсталости остальных. Так, по оценке специалистов Международного института исследований экономического развития, 90% всех мировых богатств сосредоточено в Северной Америке (34%), Европе (30%) и т.н. "Азиатских тигров" (24%). При этом два процента населения владеют более половиной всех мировых богатств.
Профессор Гарвардского университета Роберт Бэрроу так суммировал результаты своих исследований этой проблемы: "Мысль о том, что демократия необходима для экономического роста, так же неверна, как и утверждение, что бедным странам непременно нужна диктатура, чтобы вырваться из бедности. Для страны со слабыми институтами "развитие демократии менее важно, чем укрепление правопорядка". Наши расчеты и исторический анализ подтверждают его заключение.
Наконец, есть и еще более фундаментальные обстоятельства. Капитализм и его ведущая идеология - либерализм - отнюдь не вечны. Его идеология, экономическая система, которые развивались на протяжении столетий, к началу ХХI века достигли той точки, где развитие уже может быть прекращено. Или замедлено, как минимум. Что в условиях ускорения мировых темпов развития равнозначно отставанию. На это указывает ряд признаков:
Во-первых, радикальные изменения в экономике, которая за короткое время прошла постиндустриальную и информационно-технологическую стадии развития, вплотную подойдя к эпохе экономики знаний. Здесь все больше значение приобретает уже не капитал, а знания и навыки, интеллектуальная собственность, а, главное творческий потенциал личности. Именно эти качества сегодня не только наиболее востребованы на рынке, но и дают наибольший относительный и абсолютный прирост ВВП. Приведем одну из возможных иллюстраций этого вывода. По оценке многих экспертов, важнейшим ресурсом через 15-20 лет станет питьевая вода. Не только ее запасы, но и эффективность использования уже определяют эффективность экономической и социальной систем. По подсчетам российских специалистов, в 2000 году удельная водоемкость экономики в м3/год на 1 доллар ВВП составляла: в России - 0,3 м3/год, в Швеции - 0,012 м3/год. в Великобритании - 0,007 м3/год, в Белоруссии - 0,22 м3/год. Относительно уровня 1990 года удельная водоемкость экономики России выросла в два раза, Швеции - осталась на том же уровне, а Великобритании - в два раза уменьшилась. Ни одна из этих стран не относится к вододефицитным.
Если сегодня, в 2007 году, такая ситуация для богатых водными ресурсами стран еще терпима, то через 20-25 лет она неизбежно приведет к острейшему кризису. Причем, кризис будет тем острее, чем ниже эффективность использования пресной воды;
Во-вторых, радикальная трансформация происходит и с человеком, поскольку потенциал его личности, прежде всего, интеллектуальный, а теперь уже и духовный, нравственный, становится определяющим фактором. Обладание финансовым капиталом продолжает играть определенное, но уже не решающее значение. "Просто" финансовый капитал без творческого его использования превращает личность в обычного рантье, который постепенно вытесняется из лидеров, определяющих экономические и финансовые позиции.
Это означает, с политической точки зрения, что реальное богатство - человеческий потенциал - будет определять в решающей степени соотношение сил в мире, степень безопасности, уровень суверенитета и государственного могущества. Как, впрочем, и военного тоже.
Это же означает, что прежние эквиваленты мощи - золотовалютные резервы, запасы природных ископаемых численность населения, эффективность вооруженных сил и т.д. - стремительно теряют свое значение;
В-третьих, быстрые изменения происходят как в социальной структуре общества, так и его роли в политической и экономической жизни страны, когда институты гражданского общества начинают вытеснять и замещать институты государства и бизнеса. В этих условиях финансовый капитал начинает стремительно терять свое значение. Без его "социализации" он практически не применим. Он становится просто криминальным капиталом. Этому способствуют как налоговая политика ведущих государств (в особенности скандинавских стран), так и социально-политическая система, общественное устройство.
Таким образом, под фундамент неолиберализма заведены мощные бомбы, некоторые из которых уже практически разорвались. Думается, что самое ближайшее будущее покажет, как все эти факторы разрушения капитализма-либерализма будут детонировать еще сильнее.
Эта "детонация" неизбежно окончательно изменит не только экономические и социальные модели, но и алгоритмы развития государств и, конечно же, всю идеологическую картину мира - господствующими станут социально ориентированные идеологии и модели развития. Может быть, со временем, только социально-ориентированные. Очевидно, что чем скорее то или иное общество и государство откажутся от бесперспективных идеологических моделей и перейдут к новым социально-экономическим моделям развития, тем выше будут их темпы роста, лучше качество экономики и общества, крепче безопасность.
И наоборот: замедленность, инерционность, а тем более стремление сохранить абстрактные идеологические схемы, приведут не только к снижению темпов роста, но и к неизбежным социально-политическим катаклизмам.
Более того, неизбежны и революционные политические потрясения. Как справедливо признает профессор Г.Константинов, "я думаю, что экономические потрясения неизбежны. Раз роль капитала изменится, и он перейдет на вторые позиции, значит, во время перехода, в промежутке, будет очень неприятный процесс. На самом деле, наверное, механизмом, который будет подталкивать к новой экономике, и должны быть финансовые кризисы. Люди будут терять огромные деньги, кто-то их будет приобретать и снова терять. Одно из очевидных предсказаний, на мой взгляд, состоит в том, что финансовой стабильности в мире в ближайшее время принципиально не будет. И через это придется пройти".
Действительно, идеологическая и социально-политическая "картины мира" в среднесрочной перспективе могут радикально измениться вслед за изменением модели экономического развития. Как видно, например, из схемы западных политологов, главными факторами, определяющими состояние экономики и общества станут культура и духовность, т.е. следующий за информационным этапом станет культурно-духовный, развития наиболее передовых государств.
Этот вывод имеет принципиальное значение. В том числе и для России. Весной 2007 года, когда стало ясно, что правительство переходит от кризисного управления к среднесрочному планированию, особое значение приобрела фраза "оброненная" премьером на одном из заседаний правительства о том, что "Президент потребовал подумать о стратегии". Выбор стратегии - это будет неизбежный выбор между неолиберализмом и развитием, между стабильностью, высокими темпами роста и развития и неизбежными социально-политическими катаклизмами и экономической стагнацией.
Как видно из анализа западных политологов, модель экономики знаний предполагает (в отличие от индустриальной модели), что экономика и общество станут производными от качества человеческой личности, а в более узком смысле, - от общекультурного потенциала. Это, в свою очередь, означает, что экономически, финансово, материально и политически новое общество и новое государство станут следствием развития человеческого потенциала. Иными словами, мы видим, что идеология и стратегия развития будущих лидеров глобализации не имеют ничего общего ни с классическим неолиберализмом ХХ века, ни с коммунизмом, ни с национализмом. Новая идеология должна обеспечить базовыми принципами новую стратегию.
|
|
