Коллеги хорошо писали о событиях в связи с конфликтом в Сирии. Здесь я всего лишь хотел бы взглянуть на них с той точки зрения, которая подразумевалась в контексте, на неё многие авторы опирались, выводя свои заключения. Речь идёт о роли так называемого «исламского фактора».
Начало Исламского проекта – в своеобразной исламской реформации, начавшейся в 18 веке в Саудовской Аравии, известной сейчас под названием «ваххабизм», реже упоминается термин «салафизм», указывающий на радикальные течения, ратующие за «чистый, идеальный ислам». Ваххабизм, коротко говоря, очень специфически, упрощённо понимает традицию ислама, перетолковывает её основные положения с тем, чтобы превратить ислам в обширную политическую идеологию, цель которой – объединение всех мусульман в Исламском государстве. Объединение мусульман в общее государство для салафитов – вовсе не цель, а только средство для проведения последующей тотальной войны сначала против всех неверных, до которых Исламское государство сможет географически «дотянуться», а затем и до всех остальных, с тем, чтобы уговором или силой обратить их в ислам, а территории насильственной исламизации включить в Исламское государство. Этот проект политического переустройства, выработанный крайними, ортодоксальными религиозными сектами, находящимися на периферии исламской религии, не нашёл поддержки у большинства мусульман, особенно у более веротерпимых шиитов и демократичных суфиев. Но в Сирии по официальным данным проживает до 85 % суннитов, течения в исламе, наиболее ревностного в вопросах веры, для которых джихад несёт сакральный, основополагающий для всего миропонимания заряд. Примем это во внимание.
Для мусульман вообще, но для суннитов в особенности война против идолопоклонников и язычников священна и обязательна так же, как обязательны пятикратная молитва, милостыня, пост в рамадан и хадж. Мусульманин считает тягчайшим преступлением «ширк» - отступление от строгого единобожия, придание (создание) «сотоварищей» единому Богу. Поэтому из двух разновидностей джихада, «малого» и «великого», суннизм более склонен к «малому джихаду». «Малый джихад» ведётся против внешнего врага, против «неверных», язычников, тогда как «большой джихад» подразумевает главную, т.е. внутреннюю войну мусульманина против своих собственных пороков и страстей. «Малый джихад» исламская классическая традиция никогда не рассматривала как имеющий какое-то самостоятельное значение, в отрыве от «великого», считая его скорее дополняющей, обрядовой, грубой стороной, внешним и не главным проявлением «великого джихада».
Тем не менее, в исламе строго постулируется не просто теологическая борьба с язычниками и политеистами, но их обязательное физическое уничтожение на том основании, что они преступны по отношению к единому богу. Спасти язычника от уничтожения может быть только немедленное его обращение в ислам. Тогда он, независимо от гражданства, национальности, пола, возраста и других признаков идентичности, входит в умму, становится мусульманином, то есть собственно, человеком.
Исключение из необходимости религиозного геноцида делается только для «людей книги», верующих авраамической традиции, - иудеев и христиан, как тоже исповедующих единобожие, но заблуждающихся в вопросе о промежуточных инстанциях между абсолютным богом и совершенно ничтожным человеком. За христианами и иудеями признаётся право на жизнь, они не режутся тут же, на месте их обнаружения правоверным мусульманином, признаётся, что они – люди, но в рамках мусульманского теократического государства они должны быть ущемлены в правах. Таким образом, теология ислама предопределяет и обосновывает политическую философию ислама, т.е. собственно реальную политику по отношению к другим народам и конфессиям. Такой синтез политической, светской и религиозной сфер в общей теологической оболочке с абсолютным господством религии, с метафизическим отождествлением морали и права, пожалуй, характерен только для ислама.
Сирия – республика со светской формой правления. С другой стороны, это арабская республика с преобладанием суннитского населения. Это население, организованное в армию со смешанным суннитско-шиитским офицерским корпусом ведёт войну против т.н. «ИГ», заявляющего о необходимости политического объединения всех мусульман в халифат, то есть как раз против ваххабизма. С обеих сторон налицо противоречие, так как мусульманам не попускается убивать других мусульман, даже нечестивцев (фасик), убийство считается вторым по тяжести грехом после ширка: «Если же кто убьёт верующего преднамеренно, то возмездием ему будет Геенна, в которой он пребудет вечно. Аллах разгневается на него, проклянёт его и приготовит ему великие мучения» (Коран, сура 4, аят 93). Это значит, что сирийцы не рассматривают ИГ как братьев по вере, так же как и не приемлют шариат вместо законов республики. Вероятно, «Исламское государство» представляется им не просто агрессором в военно-политическом смысле, ведь речь не идёт о плене или вытеснении частей ИГ, в конфликте не предусматривается компромисс. Значит, речь идёт, в полном соответствии с религиозной догматикой ислама, о физическом уничтожении членов ИГ, но не как мусульман-политических врагов, а как атеистов и язычников. Сура 4, аят 89: «Они хотят, чтобы вы стали неверующими, подобно им, и чтобы вы оказались равны. Посему не берите их себе в помощники и друзья, пока они не переселятся на пути Аллаха. Если же они отвернутся, то хватайте их и убивайте, где бы вы их ни обнаружили. Не берите себе из них ни покровителей, ни помощников». Это означает, что ИГ – это не исламское политическое явление, а чужеродное и категорическое нетерпимое для мусульман, то есть не содержащее в себе ни канонического христианства, ни иудаизма. Причастность общностей, внутри которых исповедуются индуизм, даосизм или конфуцианство исключены по содержанию фундаментальной части этих религиозных канонов. Остаются организации, наследующие в своей идеологии секуляризированный протестантизм.
Отношение мусульман Сирии к России не может быть чем-то особенным, выходящим за пределы политической философии ислама. Об особенностях можно говорить лишь исходя из значительной европеизации Сирии в 19 – 20 вв., что выразилось в некоторой терпимости к России безбожной, т.е. к СССР, когда религиозная, коллективная исламская составляющая была нейтрализована светскими, меркантильными интересами Сирии как государства, нуждающегося в дешёвой (в смысле доступной, приемлемой) помощи извне. Вряд ли можно всерьёз надеяться на то, что Россия, отрекшаяся от атеизма, Россия официально православная может получить в регионе верного друга и союзника в лице Сирии, потому что никакое политическое изменение внутри РФ не убедит мусульман рассматривать русских как равных и правильных. Мы никогда не перестанем быть гяурами в мусульманском мире, и надеяться здесь можно только на краткосрочные, вполне прагматические альянсы. Россия может очень дорого купить себе некоторые внешнеполитические выгоды на Ближнем Востоке, получив видимость дружбы за вполне осязаемые ценности, оторванные от своего народа и брошенные в стратегическом смысле в никуда. Материальная помощь от неверных вообще в мусульманском мире принимается, но никогда не оценивается, не благодарится, так как она рассматривается не как помощь, а как естественная дань от низшего существа, как откуп, оттягивающий гневную руку правоверного. Военная помощь извне, и тем более от язычников, может быть принята в критической ситуации, но она всегда расценивается двояко, и как долг, и как скрытая агрессия и унижение. Отсюда следует, что все нынешние «миротворческие» усилия РФ оценены не будут, разве что критически, за то, что та не решила вместо Сирии её внутренних проблем, не оставила даром столько техники и вооружения, сколько просили сирийцы, не того качества и без необъятного ЗИП.
Поэтому к роли великой страны нужно идти внутри себя, понимая этот путь и диалектически – поперёк современных политических доктрин, и метафизически – как существование России для другого смысла, где заставили работать старую идею блага для всех своих людей.
|
|
