Лет десять назад меня, главного редактора «Экономической газеты « (ныне «Экономическая и философская газета») пригласили помочь выпускать «Правду России». Учитывая ее большой тираж (она выходила как вкладыш в «Правде» и «Советской России»), посчитал целесообразным познакомить читателей с теоретической работой Андрея Сергеевича Шушарина – можно сказать, современного русского гения (1938-2004), который спустя 150 лет после Маркса пошел дальше Маркса, приспособил марксизм к современной эпохе. Тогда меня поразили письма-отклики из некоторых райкомов партии: мол, мы готовы, более того – жаждем изучить новую концепцию, а то и взять ее на вооружение. Увы, в завершенном виде ее тогда еще не существовало – лишь нынче, в 2005 году вышли в свет три части (из пяти) шушаринской работы «Полилогия современного мира», которую сам он назвал «попыткой эскиза революционной теории современности».
«Экономическая и философская газета» недавно поместила выдержки из последней главы заключительной (пятой) части этого уникального труда. Может быть, они заинтересуют и аудиторию ФОРУМА.мск. Прежде всего «аспирантский народ». Тех, кто еще на стадии поиска новых смыслов, идей, а заодно и ошибок прежних эпох.
Александр ЧЕКАЛИН, главный редактор «ЭФГ»
Отрывки из заключительной 33-й главы “Штрихи к социально-политической картине”
заключительной пятой части книги “ПОЛИЛОГИЯ современного мира”
33.1. Народно-международный
(культурно-интеркультурный) характер глобальной стратификации
и ее современная ... беспочвенность
Никакого «рая на земле» не предвидится, но единственной альтернативой гибели человечества в современную эпоху, может быть лишь преодоление эгокультурности (Грубо – собственности на культуры – Ред.) с жестким контролем за соблюдением «мирных правил игры». Как это и было, в условном сравнении, с эндогенным преодолением первобытности. Вот тогда и появится простейшее «мировое сообщество», коего сейчас не существует. И не будет существовать, пока есть «независимые», суверенно вооруженные государства или блоки.
Соответственно и основными «субъектами» революционного преобразования являются целые народы (культуры, метакультуры или «цивилизации»), а также, если не главное, интеркультурные международные и всемирные, точнее даже всечеловеческие движения и организации. Поэтому и стратификация, то есть объективная расстановка реакционных, консервативных, «нейтралистских», восходящих сил может быть тоже только всечеловечески-народно-международной. Резко говоря, на одном полюсе «первобытная» эгокультурность в форме, прежде всего, экстремизма западного прозелитизма, а в целом в форме нац-гос-блочно-вооруженной суверенности (все более обесчеловечивающих, варваризующих всю «социальную материю»), на другом полюсе люди или Человек. Человек вполне «национальный», патриотичный, но гордящийся своей культурой как способной быть полезной другим или толерантной по меньшей мере.
Никакими специальными методами таких глобально-стратификационных (своего рода «всемирно-классовых») исследований мы еще не владеем. По моему разумению, еще не возникло даже русло эмпирического анализа мировой расстановки сил и движений. Кратко напомню две такие контрастные «онтологии».
Так, исходя из теории «мировой капиталистической системы» (МКС) и ее кризиса, И.Уоллерстейн называет движения, порожденные этой же системой и в тенденциях преодолевающих ее, «антисистемными» (хотя «анти-» здесь не очень удачно, в сравнении с «пост-»). Напомню, что Уоллерстейн возражает концепциям «национальных государств», но именно в том только смысле, что все они, начиная уже с раннекапиталистических времен не автономны, а являются элементами иерархии МКС. Так сказать, ни богатой США, ни нищей Нигерии не существует – структурно есть две стороны одной медали. Однако, включившись приходом к власти через свои государства внутрь «политической суперструктуры» всей системы, эти же «антисистемные» движения образовали «внутренние пределы способности этих движений оказывать мобилизующее действие в будущем». В результате этого «кризис движений (антисистемных, А.Ш.) состоит в их совокупно возрастающей неспособности трансформировать свою растущую политическую мощь в процесс, который бы мог действительно трансформировать существующую мировую систему». Таким образом Уоллерстейн фиксирует пока неотвратимо увеличивающую разрывы глобальную асимметрию неоколониальной «вертикали». Это как бы «онтология», противоположная умиротворенческому, либеральному «концу истории» Ф.Фукуямы, поскольку МКС преходяща по самой сути. Соответственно противостоящие движения являются антиколониальными, в конечном счете, уже в нашей терминологии, культурно-патернальными. Хотя и действительно пока весьма слабыми. Но «в чистом виде» этой онтологии нет «горизонтальных» многообразий.
По С.Хантингтону же возможна битва «цивилизаций», то есть своего рода «больших культур» или метакультур. Как их подразделять, в сущности совершенно неважно. Здесь фиксируются, как бы резко наоборот, только «горизонтальные» многообразия, глобальные вариации. Поэтому же позитивные движения здесь ориентированы на сотрудничество, взаимообогащение наций, религий, культур. В сравнении с более простоватыми «националистами», эта позиция присваивается «либералами». А там, где «либерализм» обязательно ищи лукавство. Так оно и есть. «Горизонталь» замечена, а «вертикаль» опущена. Между тем как на самом деле «свободное сотрудничество» разновысоких культур может быть только и только неоколониальным. Альтернативой здесь может быть только и только патернальность, каковая в свою очередь никогда не может быть «либеральной» в мало-мальски строгом смысле производственных связей. Так сказать, или «восточная деспотия», или диктат «свободного» неоколониализма. Ну, еще возможны временные изоляционизм, некоторые смягчения.
Полилогия вскрывает другую структуру кризиса современного мира.
В нынешнем мироустройстве надо видеть, по меньшей мере, три взаимоувязанных, но и принципиально разных компонента: «капиталистическая» (точнее, «экономическая», «мирорыночная») форма (МКС); скрытое за ней экзорабство (неоколониализм); и самая глубокая эгокультурность. Наконец, в качестве четвертого компонента мироустройства сейчас еще сохраняется внеМКСный, прежде всего, Китай. Хотя все это, конечно, лишь только самые крупные структуры.
Вот, соответственно, эгокультурность и образует основную скрытую (латентную) почву безудержной гонки культур (безразлично даже – за выживание, власть, престиж, «идентичность», процветание). Безразлично в том смысле, что не люди, а эгокультурная структура мира (отношения) обуславливает все более бессмысленную и чреватую, как говорится, летальным исходом, гонку, основную угрозу катастрофической глобальной неустойчивости, а ее преодоление – основное же содержание всемирной современной гуманизации. Экзорабство пока может быть лишь смягчено и/или глобально локализовано в форме упомянутой «мировой капиталистической системы» и ее «оппонента» (как это собственно и было в виде «двух миров», в биполярную эпоху «холодной войны»), но еще всемирно в принципе не преодолимо. Ставка на преодоление МКС, во всяком случае глобально, пока беспочвенна; это, так сказать, задача не нынешней эпохи. Для современного мира задача более скромная: спасение от самоуничтожения, преодоление грозящей глобальной неустойчивостью эгокультурности.
Подспорьем для этого могло бы стать, например, переосмысление исторических процессов рождения «мировых религий», конфуцианства, европейского либерализма, коммунизма. Но все же современная ситуация уже гораздо посложней упомянутых великих движений, каждое из которых как «мировое» не состоялось, но, по сравнению с современностью, не было никакой угрозы всему социуму. В нынешней же объективно сверхголоволомной ситуации (никакие механоподобные точности здесь невозможны) Спасение в узком, но предельно глобально угрожающем состоянии эгокультурности, без того или иного участия всех невозможно. Кое-какими «принципами предстоит поступиться всем», особо наиболее «сильным», а уж всем радикальным «патриот-националистам» – всенепременно. Будь то США, вся Европа, Китай, Россия и пр., «превыше всего» – это лишь всемирная братская могила.
Тем не менее, стихийные, тоже неизбежно «старо-новые», ростки или предпосылки новых всемирно-гуманистических движений пробиваются всюду и в весьма широком спектре. Так, без всяких претензий на систематизацию, в их числе можно назвать: движения за «права человека» (но только без западно-прозелитистского подтекста); международные программы (подобные космической); экуменизм; «врачи мира» или «без границ»; зеленые («Гринпис»), хотя в глобальном содержании объективно это еще опережающее движение; пацифизм, но без перегибающих вариантов; протестующую западному прозелитизму «восточность» и многое другое. Все это, кстати, образует уже зрелые условия для своего рода «второго рождения» марксизма, точнее, конечно, уже постмарксизма как нового революционного научного течения, но еще далеко не почву для «политической страсти».
Вместе с тем, мы исходим из того, что без появления нового «социального языческого Христа (Будды, Мухамеда, Конфуция)», то есть вполне земного и по «массе» влиятельного уже реального, но именно поликультурного («языческого» в образном значении «многобожья») общественного «образца» или примера, все действительно восходящие гуманистические движения никогда не смогут приобрести более-менее восходяще-релевантных и, тем более, политически действенных форм. Все народы, все человечество еще настолько глубоко находятся сейчас в заблуждении или доминирующем мифе архирелигиозного культурцентризма (идеологии эгокультурности, проявляющейся в ложно позитивном смысле самоценности только собственной культуры или метакультуры, все более бессмысленной гонки культур, заходящей в предел гос-нац-вооруженной суверенности), настолько невежественны (включая родные элиты как экзогенную интеллигенцию), что «на слово» никто, нигде и никогда не поверит. Только масштабный и влиятельный, пусть опять исторически идеализируемый, но реальный, пример может ненасильственно же начать, и лишь начать, вытаскивать ситуацию из пока продолжающегося движения к всеобщей катастрофе. Равным образом, только гуманистический революционный процесс, привлекающий энергией поиска новых форм (а также символики), способен осветить разум и зажечь доброй надеждой сердца людские и тем самым образовать уже реальную «почву» для всемирной гуманизации. Никакого иного «механизма» обновлений (спасения) в современном социуме нет.
Упомянутый пример гуманизации, во всяком случае в принципе, со временем может образоваться на Востоке (в частности, в Китае, но только обязательно со «взвешенной» постэгокультурной интеграцией с некоторыми другими культурами). При чрезвычайных обстоятельствах гуманистический сдвиг не исключен и на Западе. Но все это, естественно, бифуркационная гипотетика, которая содержит в себе и, наоборот, возможность провалов и на Западе, и на Востоке. Что касается ситуации на около-постсоюзных пространствах, то она как раз являет собой ярчайший исторический антиобразец “Христа”. Здесь, по крайней мере в данное время, достаточно выпукло фокусируется альтернатива вероятий вселенского провала или революционного прорыва, прежде всего, эндогенного.
В настоящее время все классовые картины, за редчайшими исключениями, подчинены либеральному видению реалий. Так, в самом начале 90-х гг., даже во вполне официальных материалах аналитиков президентских структур, как вполне положительные герои современной истории рассматривались «новые русские». Теперь, похоже, трудно встретить приличные выражения в характеристиках этой публики. Иной раз считают даже, что будь-то в верхнем («олигархическом») или в рядовом исполнении все это, скорей «варварская» сила; как в Африке, как в наиболее отсталых странах Латинской Америки. По образной характеристике В.Ушакова, это даже «маргиналы», лишь богатые, самосознание которых не поднимается выше нахождения все новых и новых источников добывания денег, причем неважно, каким путем.
С осмыслением того, что «предприниматели», «бизнес-элиты», при всей влиятельности, все же узковатая база, чтоб быть «прочной опорой», областью анализа стал «средний класс». Толкуется он весьма по-разному. Но мы, однако, резко оборвем все глубокомыслия вокруг «среднего класса» по двум простым причинам. Во-первых, это издавна принятое на западе означение, попросту говоря, большинства населения, каковое бывает и в пещере, и на Андромеде. А вот во-вторых, все раздумья о «среднем классе» по их логике, иллюстрациям, сравнениям, научным авторитетам и пр. насквозь подчинены либеральному видению. Россия в этом видении, хорошо хоть что теперь иногда об этом пишут открыто, движется к капитализму (хотя не исключается и неудача или долгая затяжка «светлого капиталистического будущего»). Так что в некоем лучшем случае такового развития событий латиноамериканский или африканский вариант действительно исключать нельзя, но и тогда он возможен отнюдь не в «белых штанах», о коих мечтал Остап Бендер, (или вовсе без оных), а лишь в шубах, тулупах и телогрейках. Да, по чести говоря, просто неинтересно это.
Ведь в конечном счете стратификация определяется структурами производства. В квазистабильном состоянии стратификация линейной (“социалистической») формы производства была резко неклассичной, группо-иерархической («коллективно-административной» от участка или цеха до центра). Соответственно, восходящие, «постиндустриальные» силы преодоления системы, обобществления технологий, «трудящиеся нового типа» тоже не имеют простой (классической) «геометрии» своей диспозиции в субъектном пространстве. Признаки «трудящихся нового типа» в «чистом виде» собираются ранее называвшимися условно-образными характеристиками: рабочие и крестьяне (Б.Ракитский), научно-технический народ (С.П.Никаноров), силы, несущее в себе нечто межотраслевое, межпрофессиональное (Э.П.Плетнев, В.Н.Богачев), трансдисциплинарность (В.В.Налимов); главные конструктора (В.В.Давыдов) в значении владения десятками профессий; транспрофессионалы, интерлокеры (П.Г.Щедровицкий); силы, выражающие транснациональность (С.Чернышев), комплексность исследований (И.Уоллерстейн); когнитариат (О.Тоффлер), социальные работники (Т.Шанин), технокультурократы (В.А.Красильщиков) или техногуманократы (Г.Зюганов) и т.д. Противостоят «трудящиеся нового типа», тоже по всей иерархии, соответственно всем субъектным проявлениям сохранения «технологического феода», т.е. абсолютизации (доминанте) группового (не всеобщего!) коллективизма («не высовывайся») и только его же собственному (а не вообще!) административному оформлению как сковывающему инициативу («ты начальник, я дурак»), иждивенчеству (не путать с культурной патернальностью!), а уж заодно и пр. всяким бездельникам, сачкам, хапугам, хамам и т.д. Технологии, короче говоря, в восходящей траектории их обобществления перестают быть непроницаемыми, самозамкнутыми («технологический феод»), их «тайны» открываются, а тем самым они ставятся под контроль «всеобщего интеллекта». Причем, совершенно ничего «заумного», неземного во всех восходящих упомянутых гуманонаукократах или наукогуманократах нет. Вспомним, краткий, но многомерный реальный порыв обобществления технологий в началах перестройки, затем либерализмом придавленный. Это во всех сферах, секторах и на всех этажах производства «на все руки мастера», а в целом, культурный, но и интеркультурный, социально грамотный, мобильный и обязательно ново-социологический, научно интересующийся, порядочный трудовой люд от полей, школьных досок, шахт, цехов, дисплеев и станков до министерских кабинетов. Кстати, именно широкое среднее образование советского типа уже является «материально-человеческим» элементом «транспрофессиональности» реалий «трудящихся нового типа». Их гораздо больше, чем кажется.
Но пока все это еще сказка. Пока, говоря словами поэта, новый трудовой люд безмолвствуют, и даже более действует в режиме, так сказать, «само и взаимоудушения» в деконструктивной форме борьбы разрушительной доминанты деморыночного мифа и практики с консервативным сопротивлением.
Как было показано, в недрах самой метакультуры, помимо совершенно неявной и еще весьма блеклой стихии старо-новых форм, пока нет сколько-нибудь общезначимых движений обобществления технологий (восходящего шага. – Ред.), а бал объективно правит деконструктивный процесс разложения всей метакультуры в капитализационной форме самоколониализации (с активной внешней помощью), антиэффективного расхвата средств производства, анархо-капитализационного разваливания собственности на технологии, растаскивания территорий, криминализации, вкупе с глухим консервативным сопротивлением (и отдельными восстановительными тенденциями).
Поэтому подзаголовок общей характеристики социально-политической расстановки общественных сил заимствован (с поправками) из известных оборотов «класс в себе» (класс относительно точный, но только «теоретический», «на бумаге» – по П.Бурдье, или еще не самоосознавший и не «самообозвавший» себя, свою задачу – по Марксу) и «класс для себя» (реально начавший действовать класс – по Бурдье или осознавший свои интересы как всеобщие и «самоназвавшийся», организовавшийся – по Марксу). Вот соответственно в период деконструкции мы образно и характеризуем общественные силы как: классы – общности – интеллигенция (экзогенно – элиты) – научно-идеологический профессионализм – «НЕ В СЕБЕ», хотя и пока в основном «про себя», так сказать, социально молча.
Что же касается всех родов «номенклатур», то есть разных типов управленческих администраций и аппаратов (культурно-родовых, демографических, территориальных, внутрихозяйственных, отраслевых, научных), то если отличать все их как производственные формы от олигархии и «силовых структур», то при всей их внушительности, часто заметной капитализированности или псевдокапитализованности и даже известной «перенаселенности» они будут всегда выполнять роли, «указуемые» им массовой незримой производственной властью в самих основаниях «производства и воспроизводства жизни».
Неотъемлемым компонентом «номенклатур» являются директораты (менеджерами на западный манер их теперь еще называют, чтоб не отождествлять с «эффективными собственниками»). А это, независимо от личных качеств, все ж публика поневоле (в силу отношений и институтов) была достаточно ответственная – за страну, за хозяйство. Потому в «первоначальном разграблении» директора участвовали вяловато. Но вот октябрь 1993 г. фактически стал сигналом для бывшей хозяйственной «элиты», которая поняла, что ждать больше нечего. С полной победой ельцинизма хлопоты за страну, хозяйство, кончились. Греби под себя. Соответственно, произошло быстрое превращение «номенклатуры» в «бизнесменов», а иной раз и в «паханов», легко потеснивших всех прочих (едва ли не за один год доля директоров в «бизнес-элите» выросла примерно в десять раз). Хотя их хозяйственное поведение в среднем, напомню, остается амбивалентным.
В условиях деконструкции безусловно и то, что к «чисто» линейно-»постиндустриальным» противоречиям в расстановке сил добавляется уже (как бы реанимируется) и близкая к классической капитал-пролетарская. Новоявленный, весьма уродливый, беспардонный капитал (мы здесь отвлекаемся от рациональных ниш рынка или своего рода практически почти незаметного позитивного капитала) осознает себя и вполне заинтересован в дальнейшем ходе происходящих процессов, включая даже компрадорство (деньги и заморские дачи не пахнут) и неоколониализацию (в нищей Нигерии верхи поживают вполне припеваючи). Потому «класс» этот, представляющий пока довольно хаотическое нагромождение враждующих кланов, имеет ярко выраженную компрадорскую природу»; на поддержку высоких сфер производства на него рассчитывать не приходится.
В то же время, конечно, эти силы уже вполне реальны, «свое» уступать (даже в меру только общественной необходимости) будут с большой неохотой, а потому, говоря словами С.П.Никанорова, строительство нового общества «будет сопряжено с очень большими жертвами, и не надо питать на этот счет иллюзий». Не хотелось бы, однако, хотя и до «строительства» дело еще далеко и далеко не дошло.
С другой стороны, в этой объективно дико запутанной классовой картине все амбивалентно. Есть и приспособления к «рынку», но еще более свидетельств, напомню, нерыночных реакций. Внешне мы видим, и не без оснований, всех финансистов, бизнесменов, промышленников, «деловых людей», представителей «национального капитала», «капитанов индустрии», предпринимателей как капитализационные силы. Но что в совокупности представляют собой все эти фигуры без вольно или невольно представляемых ими циклопических структур, гигантских пока «молчащих» массовых общественных сил, слоев, тенденций, с учетом пока преобладающих совершенно неадекватных массовых же умонастроений? Да ведь при изменении обстоятельств или все того же «духа времени» львиная доля, скажем, таких (из числа, конечно, грамотных не только в дебит-кредите) «бизнесменов», может легко превратиться из капитализаторов в руководителей «постиндустриальных» структур. Как это (в обратную сторону) легко произошло с директорами. В меру необходимости расставаться с «ни за что» присвоенным, конечно, трудней, чем прихватывать. Но ведь и силы, которые смогут упомянутую «необходимость» сделать, как говорится, «осознанной», в солидных исторических процессах тоже вполне внушительны.
А пока реанимируемый «пролетарский», действительно прогрессивный «ново-трудовой» компонент безмолвствуют, покорны обстоятельствам (а не подчиняет их себе, вместе с изменением «самого себя»). Трудящиеся не имеют «надежных и опытных органов и организаций, которые могли бы представлять интересы работников». В частности, профсоюзы (кстати, не оказавшие ни малейшего сопротивления грабительству и абсурдам приватизации в ее преимущественно иррациональных формах, обманам акционирования и пр.) или еще продолжают, слабея, тянуть старые социальные функции, или довольно явно движутся к покорному обслуживанию классической капиталистической структуры.
В общем и в целом, восходящие силы («класс для себя»), новые трудящиеся социально означенно еще не существуют. Да их просто и быть не может «физически» без определенных и необходимых новообразующих факторов: первые, достаточно всеобщие, принципиально новые инициативные организационные низовые формы (по указкам не возникающие), новые лозунги, идеология, а за ней необходимая в первую очередь ... новая социальная наука, профессионализм. Между прочим, только после этого и станет возможен уже нормальный, революционный классовый анализ. Сейчас, собственно, толком и «анализировать-то» некого. Смутный анализ разворошенной социальной мути мутного времени.
Потому пока, в точности как и в самом производстве, в заметной капитализационной форме идет классовая хаотизация, рост неопределенности, хотя и в основном раздвоенности (разрушительно-консервативной) стратификации. Но все же основными силами борьбы деконструктивного процесса являются «коллективы» и их огромные, многомиллионные отраслевые образования, вполне подобные «профессиональным классам» П.Сорокина. Это, прежде всего, анархо-синдикализованные формы («каждый за себя» в технологизированной структуре), а равно компрадорские, «естественно-монопольные» отрасли и, конечно, беспардонный капитал (позитивный, для своей ниши, почти не заметен) и криминал. Работники «удачливых» отраслей и отдельных предприятий собственно и давят, через всегда не беспредельный потребительский рынок, своими зарплатами учителей, врачей, пенсионеров, науку, армию, отстающие региона и пр. Так сказать, вместо «уравниловки» статусных структур заполучили не только быстрый рост диспаритета цен (промышленность – сельское хозяйство), не только патологично-капиталистический разрыв богатых-бедных (один из самых больших в мире), но и гигантский («отраслевой») диспаритет зарплат. А это тоже признаки классообразующие. К тому ж вся эта взаимоуничтожительная борьба сопровождается, естественно, маргинализацией, люмпенизацией, криминализацией и пр.
В последнее время происходит некоторое усиление консервативных («коммунистических» или, точнее, квазикоммунистических) настроений. Даже экономистами отмечается, в частности, довольно быстрый рост «отчуждения основной массы работников от процессов и результатов приватизации». Социологи отмечают устойчивый рост массовых оценок ситуации как все более ухудшающейся. Аналогичен (в отношении к «реформам»), напомню, еще более крутой разворот в науке.
Интересно в некотором роде и обратное изображение той же ситуации. Молодые предприниматели, казалось бы, по природным свойствам возраста должны бы отличаться (от трезвых и обычно ставших циничными хозяйственных волков) «бодростью духа». Но анализ показывает, что, как правило, они самоощущают себя в «ситуации отчуждения». А это уже несколько напоминает достаточно общепризнанное в науке «самочувствие» российской буржуазии в начале века, хорошо чувствовавшей хлипкую для себя почву под ногами.
К настоящему времени, поговаривают, насчитывается порядка полутораста партий, не считая невесть сколько движений, а равно партийно-политически значимых лидеров и политиков, уж и не говоря о неисчислимых «политических индивидуалах» с их «партиями», состоящими из ближайших родственников и нескольких приятелей. Между прочим, и примерно полторы тысячи газет, а равно радио- и телепрограммы, с их читателями, слушателями и зрителями, тоже можно отнести к элементам партийно-политической картины. Но все запутано, искажено и извращено до предела. Идет деградация силами заблудших масс и выдвинутых из их же рядов многообразных «акторов» деконструкции, в том числе и политических.
В языковом пространстве партийно-политической мифопоэтики, кратчайше говоря, «лексически» или морфологически никаких понятий вообще не существует. Реальный, чувственно-практический мир безмерно сложен, повседневная жизнь бесконечно конкретна, бездонна, неисчерпаема, а достаточно всеобщая для всех («всем известная») социальная семантика морфологически крайне скупа. К примеру, в синполитейной (подлинной, «тогдашней») первобытности она состояла вообще из двух основных «слов»: «наши – не наши». Потому в этом нынешнем языке, конечно, более обширном, есть тем не менее только объемные синкретичные образы, столь же образно-ассоциативно (алогично, аграмматически, «поэтически») и всегда ценностно («хорошо-плохо») и ориентационно («куда гнуть», «за кого голосовать») увязываемые в некое целое в мировидении каждого человека и, соответственно, потому же партийно-политически артикулируемые. «Реформы», «Гайдар», «социализм», «Ленин», «рынок», «Ельцин», «порядок», «Сталин», «свобода», «КПРФ», «экономика», «МВФ», «Зюганов», «демократия», «приватизация», «Россия», «Жириновский», «Дума», «Березовский», «Правда» суть не буквальные референции явлений. Благая «свобода» скрывает за собой эгоизм вплоть до уголовного беспредела, а уж в любом случае (в наших условиях) банальное экономическое принуждение, так сказать, всего «среднего класса». «Демократы» откровенные капитализаторы, однако, старательно публично не использующие этой метафоры («капитализм»). Что такое «рынок», «экономика», «собственность» (за пределами ее ломбардного, имущественного понимания) напомню, толком не понимают не только политики, но и самые высокоученые мужи, как говорится, всех стран и народов, хотя склоняют эти метафоры поголовно все. «Комсомольская правда» или «МК» являют собой яркий пример смысловой антизначности, так сказать, абсолютного антикомсомольства.
«Право-левые» диспозиции в партийных расстановках вообще совершенно патологично вывернуты.
Едва ли не в любом движении есть хоть малая толика рационального. У любой самой архаичной религии не отнять ее реальных прихожан; у капитализаторов (либералов) есть некоторые вполне рациональные ниши; в свою очередь коммунисты и социалисты безусловно правы в своем антикапитализаторстве как универсалистском, хотя точнее – вообще нерелевантном составу и структурам производства, движении; у любых «националов» есть определенные культурнологические основания; у любых «космополитов» есть верный момент интеркультурации; даже у сепаратистов или регионалов есть некоторый верный момент необходимых перемен в федеративности; даже у околофашистов, из разряда «не очень», не отнять патриотизма; даже у дворян возможна исторически полезная и забавная игра в старину; тем более рациональное есть у большинства крайне разрозненных других многообразных движений – зеленых, женских, ветеранских, молодежных, инвалидных, казаческих, культурных, спортивных и пр. Все эти «толики рационального» и являются основами устойчивости в партийно-политических строениях. В свою очередь любое же движение может быть фанатичным, радикалистским, экстремистским, с особой энтропийной легкостью в виде национализма, ура-патриотизма.
Если отвлечься от всего экзогенного и надстроечно-политического (формы власти, государственность и пр), то в чисто эндогенном срезе партийно-политическая картина примерно такова. Рациональные стороны (как семантически не простые, т.е. публично не выигрышные) и ортодоксального консерватизма, и в основном (но не во всем) деструктивного либерализма взаимозадавлены поляризованной взаимоборьбой (хотя суть движения к постплановому «постиндустриализму» даже вообще не в них). Назад, к плановой системе, звать нельзя, это уже не устраивает подавляющее большинство людей (хотя в узко восстановительных и охранительных от деструкции аспектах это рационально); звать в неоколониальную систему, даже откровенно к капитализму, тоже для основной массы людей заказано (хотя рациональные ниши у либерализма тоже есть). Но все это рациональное в наличной корневой (основной массовой, обыденной) социальной семантике невыразимо. Потому же за образно нейтральные и всем известные «реформы» все поголовно, но их смысл в основном полярен. Сколько б либералы ни накручивали в своей риторике «социальности», «государственности», «патриотичности», «социал-демократичности» и пр., в условиях реальной стратификации они выразители деструкции, компрадоры и капитализаторы, то есть наступательные «реваншисты».
Сколько б ортодоксы ни накручивали «рынка», «предпринимательства», «банковства» и пр., даже прогрессистской риторики («наука», «гуманизм» и пр.), в условиях все той же реальной стратификации они все равно консерваторы, то есть оборонительные «реваншисты». Ибо социально означенных в самом производстве, новых, даже социально членораздельно старо-новых форм и организаций «трудящихся нового типа», гуманонаукократов и их первичных оргформ ЕЩЕ НЕТ. Точнее, новый трудовой люд беспредельно рассеян по всему субъектному пространству. Соответственно, никаких, так сказать, конкретно-исторических неологизмов в корневой социальной морфологии еще нет. Все это уж совершенно очевидно.
В нынешнее мутное время практически все партии так или иначе отождествляют себя и прочих в «право-центро-левой геометрии», свойственной квазистабильной капиталистической системе. Но таковой на самом деле НЕТ.
|
|
