В докладе Госдепу США Скотт, напомню, дает несколько иную цену дому: «стоимость которого вместе с обстановкой составила 300 тысяч рублей», - но это не суть важно. Мне могут сказать, что Завенягин много зарабатывал, нужно же было ему куда-то тратить деньги? Но дело в том, что Скотт – американец, а американцы, вынужденны лично рассчитывать и платить налоги, поэтому, в отличие от нас, очень ревниво относятся к тому, куда получатели налогов их направляют. И Скотт пишет:

«Интересный вопрос возник относительно оплаты за проживание в этих домах. Плата за дом и мебель Завенягина, если рассчитывать ее с учетом двадцатилетней амортизации, составляла сумму около тысячи рублей ежемесячно только за амортизацию, не считая приблизительно такой же суммы на содержание дома, сада, и так далее. Зарплата Завенягина была немногим более двух тысяч в месяц. Обитатели других домов находились в таком же положении. Поэтому было принято удобное решение: стоимость этих домов внести в бухгалтерские книги всего жилищного отдела управления комбината. Таким образом, сумма амортизации выплачивалась всеми, кто жил в любом доме, принадлежащем комбинату. Тем не менее, обитателям домов все равно пришлось бы платить очень внушительную сумму, так как они занимали слишком большую жилую площадь. Поэтому было решено взять дома на баланс комбината, внеся расходы в графу «административные». Таким же образом автомобили, находящиеся в распоряжении начальников цехов, главных инженеров и других чиновников и используемые не только для деловых поездок, но и для выездов на охоту и в театр, были оплачены, содержались и обеспечивались шоферами за счет средств, выделяемых управлением комбината».

Дело даже не в стоимости этих домов, а в вопросе: если ты князь, то зачем тебе это выпячивание перед людьми, зачем тебе весь этот кич – эти 14 комнат, олени?

А вот если ты барин, особенно, если ты барин из мужиков, то вопросов к тебе действительно нет. С тобой все ясно.

Один из комментаторов моих работ, в начале жизни работавший комбайнером в совхозе, описывая вороватую прослойку односельчан, на «КамАЗах» возивших черешню в Ленинград и богатевших на этой торговле, считает вот это желание «бар из мужиков» выпятиться, всеобщим свойством русских крестьян. Он вспоминает: «У них была своя тусовка, с остальными односельчанами разговаривали через губу. В порядке вещей они могли остановиться на «КамАЗах» рядом на улице, и не вылезая из кабины через окна разговаривать. Сигналь им, не сигналь, пока не поговорят - не сдвинутся. На кой им комбайн? На кой им то зерно?

Противно было смотреть на их жен, с апломбом натягивавших на зажиревшие плечи заграничные кожанные куртки, расходящиеся на задах. Я понимаю, это личное. Это накопилось тогда. Когда отец бросил нас, он успел построить только подвал дома. Вот в том подвале мы и жили несколько лет и в селе нас презрительно называли «дети подземелья». Пусть бы называли, как хотели, но они регулярно шли ко мне за помощью и я им не отказывал. Но сам никогда помощи не просил. Эти обеспеченные селяне, зная, что у меня ни кола ни двора, не чурались спереть у меня то набор ключей прямо в тот момент, пока я залез под свой «Газ-52», буквально на три минуты оценить масштаб работы. То топор, пока я относил хворост до машины в 30 м от него. То насос артезианский. Они были всегда такими уродами, или их советская власть так развратила? Я думаю, они были просто разными. Были такие, как моя теща. А были такие, как эти. Разные.

Я тщательно копался в себе и не нашел зависти. Это просто отторжение на уровне подсознания. Я без сожаления уехал оттуда, как только построил матери дом.

Кстати, о птичках... «Иван Бровкин на Целине», помните такой фильм? Сцена, в которой главные герои приезжают с наградами на побывку домой? Все же гениальный фильм, в точности передана атмосфера и этот крестьянский снобизм тоже. Нарочитый шик: чтобы поразить односельчан, приехали на такси. «Морская душа» поправляет любимой платок, чтобы был виден орден, и у нее лицо сразу приобретает высокомерное выражение, разворачивает плечи и идет павой. Все заслужено, кто ж упрекнет? Но, а к чему все же это наносное? Ведь не гордость, а гонор польский в этом! Повторю, фильм гениальный в своей точности. И, заметьте еще вот что. Фильм же был пропагандистский и на что упор? Вот езжайте на Целину, станете ударниками, сможете тоже вот так к себе в деревню приехать на такси и спесиво пройтись перед толпой. Это селянам близко и понятно».

С одной стороны, я эту спесь могу подтвердить. Помню, отец рассказывал толи прибаутку, толи быль. До войны хромовые сапоги, фуражка с лакированным козырьком были верхом шика, а часы сверхроскошью. Парень в городе заработал, приезжает в село, утром обул начищенные сапоги, нацепил часы, надел фуражку с лаковым козырьком, вышел на улицу, идет красуется… А все село на работах и никого нет, чтобы парнем восхититься. Тоска! И тут выбегает собака и начинает лаять. Обрадованный парень (тут надо показывать на себе) поправляет картуз, поддергивает голенища сапог, вынимает часы, смотрит на них и кричит собаке: «Щас как дам сапогом, через 5 минут сдохнешь!».

Но я никак не согласен, что вот это выпячивание, эта спесь являются чертой собственно русского народа, русских крестьян. Уже не помню, у кого из описателей крестьянской жизни это читал. Автор остановился в деревне, страдающей от недорода в том году и по этой причине питающейся хлебом с лебедой. Стал на постой у богатого мужика, у которого амбары были полны хлеба, наступило время обеда и оказалось, что семья богатого мужика тоже питалась хлебом с лебедой! На вопрос – почему, если хлеба достаточно, мужик пожал плечами – все такой едят.

Еще момент. Где-то в 70-х социологи делали опрос на одном заводе, кажется, в Запорожье. При анкетировании, социологами задавался и вопрос о зарплате анкетируемого, а потом ответ на этот вопрос сравнивали с реальной зарплатой анкетируемого, выясненной в расчетном отделе. Оказалось, что все, кто получал ниже средней зарплаты по заводу, назвали сумму выше своей реальной зарплаты, а те, кто зарабатывал больше, назвали меньшую сумму. Как все!

Поэтому, полагаю, корни этого выпячивания, этой спеси лежат в паразитической элите, с которой народ брал пример, и которая в глазах народа, так или иначе, была образцом для подражания. «Лучшая жизнь» - это жизнь элиты, жизнь бар. На момент революции никакого иного образца «лучшей жизни» просто не было. А у паразитов проблема – они не имеют никаких результатов своей деятельности, с помощью которых могли бы выделиться даже в своем сером «элитном» стаде. И для них выпячивание себя по любому, со стороны даже смешному признаку, становиться единственно возможным.

Вспомним Грибоедова, ведь минуло едва пара десятилетий после освобождения дворян от службы и:

«Тогда не то, что ныне,

При государыне служил Екатерине,

А в те поры все важны! Во сорок пуд…

Раскланяйся – тупеем не кивнут,

Вельможа в случае – тем паче;

Не как другой, и пил и ел иначе».

О фильме «Иван Бровкин на целине». Ведь заложили в него эту сцену похвальбы орденом сценарист и режиссер – такая элита, что дальше некуда. И эта элита снимала фильмы не для того, чтобы народ этот фильм оценил, а для оценки его такой же элитой. Вот и спросите себя, могли ли сценарист и режиссер выдумать какой-то иной финал, и поняла бы тогда авторов фильма остальная элита? Нет, их бы не поняли.

Ведь эта элита «балдеет» не от результатов своей работы, а от внешних признаков этих результатов – орденов, премий, званий. Посмотрите на количество этих «бранзулеток» у элиты - ведь на лицо полная потеря совести и здравого смысла.

Вот писатель С. Бабаевский, журналист и писатель с довоенным стажем, с началом войны реально воевал в действующих казачьих частях, потом был переведен в дивизионную газету. То есть, и воевал реально, и всю войну находился вблизи фронта. Не имеет ни одной военной награды – не стал хлопотать - счел ниже своего достоинства. Рассказывал мне, что когда он денежную часть своей Сталинской премии передал в детдом, то К. Симонов, отказался печатать сообщение об этом потому, что при наличии 6 таких премий, Симонов ни одну никому не отдал. И это естественно – а за какие шишы Симонов будет «и есть и пить иначе», чем он поразит остальную элиту?

А всю войну Симонов был корреспондентом всего лишь центральной газеты, и только. Тем не менее, выхлопотал орден Красного Знамени и два ордена «Отечественной войны» I степени – награды, о которых и мечтать не мог командир пехотной роты, провоевавший на передовой всю войну (если бы после этого остался жив). Ну, так какой еще финал должны были вставить в фильм авторы «Ивана Бровкина на целине», чтобы он понравился тому же секретарю Союза писателей СССР К. Симонову - показался ему «реалистичным»?

Но вернемся к Скотту, тем более, что у него есть забавный пример к теме о князьях и барах из мужиков.

Как я помянул выше, Скотт женился на девушке, которая была из деревни и закончила в Магнитогорске педагогический институт. Как только Скотт организовал получение квартиры, супруги наняли домработницу Веру: «Вера занималась всеми домашними делами, а я ходил в магазин за покупками. Обычно я выходил из дома в первой половине дня с хозяйственной сумкой в руках и заходил в центральные магазины и на базар». Надо сказать, что моя родная мать тоже стала учительницей еще до войны, и тоже закончила педагогический институт, но только детей у нее было двое, а не один, как у супругов Скоттов. Но у моей матери даже мысли не было, нанять домработницу! И не из-за денег, а потому, что это было позорно для нее! Меня, младшего, отец по дороге на работу отводил в детсадик. И у супругов Скоттов такая возможность уже была: «Эти детские ясли находились в ведении городского Совета и им предоставлялись большие субсидии как Советом, так и комбинатом. Родители платили от 15 до 50 рублей в месяц за одного ребенка. Здания были в большинстве своем светлыми и чистыми, о детях хорошо заботились».

Однако Маша заботы о ребенке и доме переложила на домработницу. Скотт пожимает плечами: «Судьба Маши была типичной для целого поколения молодых советских женщин, которые получили и использовали предоставившиеся им широкие возможности для образования. …Они хотели уделять как можно меньше времени готовке, мытью посуды и стирке пеленок. Это считалось делом прислуги, не обладавшей интеллектуальным потенциалом или же еще не получившей необходимой подготовки и образования, чтобы профессионально работать по какой-либо специальности». Надо сказать, что этакая прыть жены, вообще-то, ошарашила даже американца: «Как я много раз говорил Маше, эта психология в некотором смысле напоминала психологию женщин, принадлежавших к аристократическим семьям левого направления до революции. Более того, я уверял ее в том, что если когда-нибудь поедем в Америку, то она сможет убедиться, как много женщин, работающих по своей специальности, сами моют посуду. Маша весьма скептически относилась к тому, что мы когда-нибудь поедем в Америку, и, кроме того, мои аргументы казались ей нелогичными. Она преподавала математику, получала пятьсот рублей в месяц. Вере платили пятьдесят рублей в месяц, что было довольно много. Почему же Маша должна мыть посуду? Такое разделение труда представлялось ей нецелесообразным». А то! Хоть и не столбовой дворянкой, но хоть барыней пожить охота!

Маша занимала свой досуг более полезными занятиями: «…она серьезно занялась шахматами. В течение некоторого времени она удерживала первое место среди женщин-шахматисток Магнитогорска. Несколько позднее, когда открылась городская музыкальная школа, она поступила туда и начала учиться играть на рояле».

«Изячно» жить не запретишь!

Стахановцы

Я не считаю, что организация индивидуального трудового соревнования рабочих между собой, было самым лучшим экономическим (хозяйственным) решением. Дело в том, что подобные соревнования вызывают рознь в трудовом коллективе, порою переходящую в непримиримую вражду. Думаю, что любой реальный руководитель, занимавшийся организацией подобного соревнования, с этим сталкивался. Однако я дам пример уже цитированного мною комментатора о том, как это выглядело на селе времен кануна перестройки.

«Село было большое, 5 тысяч дворов. Но желающих сесть на комбайн были единицы, хотя именно там можно было не только стырить, но и легально заработать. Было 5 «Нив» и 6 новых «Дон-1500». Соответственно 11 комбайнеров и 11 помощников - 22 человека, из них 12 на новых комбайнах. И этих 12 в селе еле наскребли потому, что, видите ли, на «Дон-1500» нужно было учиться два месяца на курсах в Сельхозинституте. Причем, совхоз возил нас, будущих комбайнеров «Дон-1500» на автобусе в город и обратно. Водитель автобуса дурака валять не стал и тоже присоединился к нам, но таких шустрых было в селе мало. Самый деятельный из нас, и при этом самый ненаглый, спокойный и тихий человек у многих вызывал ненависть, исходящую из обыкновенной зависти. Он был ударником, стал коммунистом. При этом ему ничего не приписывали, комбайнер он был от Бога. За глаза его называли Коммунариком, при этом со спокойной душой никогда не стесняясь пользоваться его помощью и советами.

Я оказался свидетелем сцены, когда сидящие в обед за домашним винцом комбайнеры обсуждали неугомонного Коммунарика, комбайн которого шуршал в полукилометре без перерыва на обед. Они что-то напряженно ждали: ща, ща, гляди! Комбайн встал. Потом я узнал, что в землю в поле Коммунарика был вбит стальной штырь, чтобы сломать ему комбайн! Зависть к чужому добру и к чужому успеху - это что, черта именно советского крестьянина, а за 70 лет до того такого на селе не было? Почему-то я взял пример с ударника и тоже не останавливал комбайн на обед, подменяясь с помощником, кто же другим не давал?»

Думаю, что причина в том, что передовик своими достижениями унижает многих остальных, которые в силу, порой, малозначительных причин не способны повторить эти достижения. От этого унижения и такая тупая злоба. Полагаю, что большевики совершенно напрасно отринули весь русский опыт организации труда, и начали выдумывать свои приемы, внешне безусловно логичные, но в жизни очень плохо приспособленные под реальные, средние трудовые массы. Думаю, нужно было, все же, создавать новые формы организации труда на основе опыта русских артелей. По крайней мере, взяв за основу выбор артельщика путем добровольного присоединения работников именно к нему в артель, согласие на равное распределение доходов, согласие работников на безусловное подчинение данному артельщику, и обязанность артельщика следить за справедливостью в артели и за тем, чтобы никто не работал меньше остальных, но никто и не работал больше остальных.

И организовывать соревнование уже между этими артелями. Элементы зависти все равно бы оставались, но передовики были бы тоже сплочены в коллектив, им было бы легче. Кроме этого, любой передовик рационализировал бы не личный труд для увеличения своей зарплаты, а труд всей артели, на благо каждого работника в артели, а работа на общество тоже много дает, как в его собственных глазах, так и в глазах самого общества.

Но это гипотеза, а большевики ввели в практику индивидуальное соревнование и получили оглушительный эффект, невзирая на помянутые выше проблемы психологии. Особо отмечу, что хотя инициатива организации соревнования и шла сверху, но определять лучших, оставляли коллективу. Скоттпишет: «Во всех мастерских и цехах регулярно проводились производственные собрания. Здесь рабочие могли высказываться и действительно высказывались максимально свободно — критиковали директора, жаловались по поводу зарплаты, плохих условий жизни, отсутствия товаров в магазине — короче говоря, они могли ругать все, что угодно, за исключением генеральной линии партии и полдюжины его священных и неприкосновенных руководителей. На этих собраниях обсуждали план, определяли победителей стахановского движения за прошедший месяц и решали производственные вопросы, касавшиеся непосредственно данной мастерской или данного цеха».

…Стахановское движение дало поразительные результаты на шахте, где добывали железную руду. В 1937 году было добыто 6,5 миллиона тонн руды. В том же году в Германии добыто 4,7 миллиона тонн, в Англии — 4,2 миллиона тонн, а в Швеции — 8,5 миллиона тонн. Производительность труда возросла с 2017 тонн в год на одного среднего рабочего в 1935 году до 3361 тонны в год на одного среднего рабочего в 1937 году. Это увеличение производительности было лучшим показателем экономической эффективности.

В 1937 году подготовленная руда для доменных печей стоила три рубля пятьдесят копеек за одну тонну, что делало ее самой дешевой рудой в Советском Союзе и, даже основываясь на соотношении рубля к доллару по официальному курсу, такой же дешевой, как и руда из лучших шахт в Соединенных Штатах.

Эта шахта по добыче руды ежегодно, начиная с 1935 года, давала значительную прибыль. Экскаваторы добывали большее количество руды. В 1932 году при трехсменной работе средний экскаватор добывал 446 тысяч тонн руды, в 1934 году — 1,111 миллиона тонн, в 1937 году, работая только в две смены ежедневно, — немногим менее 2 миллионов тонн.

Продуктивность работы электровозов также увеличилась. В 1934 году электровоз перевозил 34 тысячи тонн руды в месяц, а в 1937–57 тысяч тонн.

Качество добываемой руды было прекрасным. Среднее содержание железа в руде в 1937 году составляло 60,1 процента.

В. Машковцев тоже не может обойти вопрос о том, «что ряды ударников росли неуклонно: «В мае 1930 года их насчитывалось 2438 человек (28,5 процента всех строителей), в октябре — 6832 (38 процентов). В феврале 1931 года их удельный вес возрос до 40,7 процента, а в октябре — до 64 процентов. Ударники показывали замечательные образцы самоотверженного труда, увлекая за собой всех строителей... В августе 1931 года рекорд арматурных работ установила бригада В. Ульфского. Через два дня этот рекорд побила бригада В. Поуха. Замечательно трудились на сооружении Коксохима бригады плотников Дмитрия Зуева и Гашибулы Мазетова. На строительстве первой домны отличились арматурщики бригады Антона Калье, клепальщики Марка Богатырева, монтажники Василия Ишмакова и многие другие коллективы. Высокое мастерство показывала бригада огнеупорщиков коммуниста П. Пузанова, укладывая за смену по 3500 кирпичей вместо 700 по норме...». Скотт добавляет конкретики: «Например, время, необходимое для укладки кирпича в стены мартеновских печей, сокращалось следующим образом (число каменщиков, работающих там, было постоянным): печь № 1 (июнь 1933 г.) — 30 дней; печь № 2 (август 1933 г.) —28 дней; печь № 3 (октябрь 1933 г.) — 16 дней; печь № 4 (ноябрь 1933 г.) — 14 дней».

«Коммунарики» делали великое дело!

«Мы никогда так хорошо не жили…»

«Мы никогда так хорошо не жили, как до войны», - эту фразу я слышал и читал еще и в 70-х. Но вот когда я попытался узнать у отца хотя бы материальную основу этого утверждения, то уперся в давность событий и в его неважную память, вызванную, как я полагаю, тяжелым ранением отца в голову, полученным при обороне Одессы. Вспоминается разговор:

(продолжение следует)