Я не юрист, и не сын юриста. Ко всему этому юридическому миру отношусь не то, что с неприязнью - без него не обойдешься, но лучше бы бог миловал и не приходилось бы с ним иметь никаких дел. И, мне кажется, что такое отношение характерно для России.

Так вот, довелось как-то прочитать рассуждения, кажется, юриста, о том, почему во времена Сталина было много политических процессов. Он объяснял это слабостью и мягкостью уголовного кодекса тех времен.

Проблема, в общем-то, понятная. Для искоренения преступности законы должны быть эффективными. Не суровыми, не жестокими, а именно эффективными, обеспечивающими безопасность общества. Наказание должно быть таким, чтобы преступление было и невыгодным, и опасным для преступника. Ну, например, украду я миллион долларов и запрячу его в забугорном банке. Поймают меня, раба божьего, и дадут срок, ну, например, десять лет. Расчет простой: за каждые сто тысяч долларов по году. Но - могу ли я или любой простой человек заработать (честно заработать) сто тысяч долларов в год? Нет, конечно, от трудов праведных не наживешь палат каменных. Так что срок можно рассматривать, как поездку на Север за длинным рублем - ну, как практиковалось в советские времена. Многие ездили, желающих было много. Да, вкалывать надо было - но и деньги платили хорошие. Так что отправиться в командировку на десять лет и привезти оттуда миллион - вполне нормальная ситуация. Главное - прикопать миллион надежно, а там хоть с повинной иди - для очистки совести. А вот когда за миллион давали «вышку» - тут и подумаешь, зачем тебе миллион на том свете? То же касается и иных преступлений - соотношение цены преступления и прибыли от него должно делать преступление бессмысленным.

Ну, вот, например, преступник избил и ограбил женщину. И, по самым гуманным законам, получил год лагерей. Ну и плевать ему на этот срок, отсидит, вернется - тем же займется. И юристы, старающиеся честно защитить общество от преступников, практики, понимающие, что годом преступника не отвадишь от преступлений, нашли выход.

На кого напал преступник? На прохожую гражданку? Нет, на члена профсоюза, например. И тем самым покусился на наш советский профсоюз, на основы. А это уже преступление политическое, здесь уж законы были как горчичники, по выражению О.Генри. Вот и подводили юристы мерзавца под политическую статью - понимая, что получит он уже не год, а десять, и уж после такого срока точно сто раз подумает, прежде чем поднимать руку на человека. И дружкам своим все объяснит, доходчиво объяснит, чтобы и у них охота пропала.

Впрочем, такое стремление - придать делу некий политический оттенок - было на Руси всегда. Вспомним кляузы, которые писали друг на друга гоголевские Иван Иванович и Иван Никифорович - контекст был именно такой, тяжущиеся стороны старались обвинить друг друга в сотрясении устоев и потрясении основ. И это не фантазии Гоголя. Подобную тяжбу описывает и Короленко - два мелкопоместных помещика пишут друг на друга бумаги по столь же ничтожному поводу, как и гусиный хлев у Гоголя. И один именует супостата «называющий себя штабс-капитаном», намекая на политическое деяние - присвоение военного, государственного звания, другой же именует себя «подлинно Государя своего штабс-капитан», намекая, что супостат отрицает табель о рангах Империи Российской, и тем посягает на основы. И такими выпадами начинены все их бумаги.

Или известная история о том, как мелкий чиновник, напившись до полного изумления плюнул (!) в присутственном месте (!) на портрет Николая I. Начальство всполошилось: «Заговор! Комплот! Крамола! Потрясение основ!». И рапорт о политическом злодеянии чиновника лег на стол самого Государя. Он, правда, все понял, и на рапорте собственноручно начертать соизволил: «Передайте сему чиновнику, что я сам на него плюю!» - оставив навечно загадку, на что он плюет, на чиновника или на свой портрет...

Я вспомнил об этом, когда зашел однажды вечером в городе Королеве в продовольственный магазин на ул. Дзержинского 3/2 ООО «Вента» или «Вентра» - что-то в этом роде. Отстоял небольшую очередь. Передо мной семейная пара хотела что-то купить - продавщица отказалась отпустить товар, ссылаясь на то, что у нее нет сдачи. Дошла очередь до меня - та же история. «Сдачи нет» - и все.

Я тут же вспомнил, какими соловьями разливались «демократы», уверяя, что такое возможно только в государственной торговле, а вот частник из кожи вылезет, только бы не упустить клиента, не упустить прибыль. Поперек себя лопнет, но не упустит предложенную ему денежку. Врали, конечно.

Мы вместе, семейная пара и я подошли к отделу, возле которого висели какие-то бумажонки о «правах покупателя» и прочая «демократическая» ахинея. По старой привычке потребовал книгу жалоб.

Господи, какое же счастье подарил барышне за прилавком! Она просто расцвела, захихикала - какая такая «книга жалоб» может быть у вольного торговца, опоры «демократии»? Насмешил-порадовал! Да плевали они и на покупателей, и на их права. Ну, не будем мы больше приходить в этот магазин. И что? Торговец поднимет цены на рубль-полтинник (цены-то «свободные») - и все с лихвой компенсирует.

Просьбы вызвать какое-то начальство - завмага, завотделом - вызвали у барышни новый приступ веселья. «Никого нет, все ушли домой» - вот и весь сказ.

Так что при «демократии» покупатель ничтожен и бесправен. Захочет продавщица отпустить товар - отпустит. Не захочет - «сдачи нет» и иди несолоно хлебавши.

И я подумал, как эта ситуация могла бы развернуться в сталинские времена.

Во-первых, книга жалоб была обязательным атрибутом любого магазина - права покупателя уважались. Книга - прошнурована, на каждую запись должен быть дан ответ, сообщение о принятых мерах.

Во-вторых, запись могла быть совсем разной.

Например, такой: «Такого-то числа в такое-то время продавщица такого-то отдела отказалась отпустить товар, ссылаясь на отсутствие сдачи. Возмущен этим безобразием, прошу принять меры».

Это бы полностью соответствовало действительности. И вызвало бы примерно такие меры.

- Настя, ты опять не наменяла денег, покупатели жалуются...

- Да надоели они Марь Иванна, ходют тут, работать мешают! На всех сдачи не напасешься. Да и вообще вы сами должны заботится, чтоб у меня сдача была!

- Ну, ладно, напишу, что объявила тебе замечание - пусть отстанут.

А могла быть и такой: «Такого-то числа в такое-то время продавщица такого-то отдела отказалась принять денежную купюру номер такой-то  такого-то достоинства, являющуюся законным платежным средством на территории страны. Тем самым был нанесен ущерб экономике, подорван товарооборот, незаконно отказано в приобретении товара трудящимся. Прошу принять меры».

И это тоже полностью соответствовало действительности. Но вызвало бы совсем иные меры.

- Настя, ты с ума сошла! Ты, такая-сякая, своей ленью меня под монастырь подвести хочешь? Это ж политическое дело - отказ принимать законные платежные средства! Экономическая диверсия! Подрыв устоев! 58-я статья! Да я сейчас сама «куда следует» позвоню, ты и до дома дойти не успеешь! А то мне за тебя, ракую-разэтакую, отвечать придется!

- Не губите, Марь Иванна! (бухаясь в ноги и обливаясь слезами) Дура я, дура ленивая, больше никогда не повторится!

- Что хочешь делай, как хочешь клиента уговаривай, но чтоб написал, что претензий больше нет!

И на всю оставшуюся жизнь запомнила бы урок эта Настя, и случись снова отсутствие сдачи, птичкой бы облетела соседние отделы: «Девочки, разменяйте поскорее!». И Марь Иванне сто раз сказала бы, чтобы обеспечивала ее разменными деньгами, иначе вся вина за экономическую диверсию на ней будет.

А вышла бы эта история на более высокий уровень - пошли бы по всему торгу грозные приказы с разъяснениями, как надо работать, и какой срок дают за отказ принимать законные платежные средства. И пример стал бы хорошей наукой для всех, кто выбрал себе торговую профессию.

А уж попади эта история в печать - печатное слово очень много значило в сталинские времена - тут уж и нарком торговли задал бы такую головомойку торговому начальству, что «отсутствие сдачи» навсегда бы исчезло из лексикона торговых работников.

Так что, наверное, действительно, причиной таких «дутых» политических процессов была излишняя мягкость законодательства. Были бы обычные статьи уголовного кодекса столь же строги, как политические - никто бы не старался придавать делам «политическую окраску». И мне кажется, что нынешняя «реабилитация» показывает не отсутствие самого преступления или нарушения, а политических мотивов - по крайней мере, осознанно применяемых осужденными.

Ведь и грабитель не охотился именно за членом профсоюза, и ленивая продавщица менее всего думала об экономической диверсии. Мотивы были иными.

Александр Трубицын