Идея оттолкнуться от искусства, даже от отдельной картины и начать говорить о совершенно иных материях - современной истории, промышленном развитии и государственной политике, приходит нечасто. И обязательно - неожиданно. Пример - по ссылке.
Подход мне понравился, отчего ж не повторить?
Есть Владимирская школа пейзажной живописи, явление большое, имеющее уже всемирную известность и в моих представлениях точно не нуждающееся.
И есть художник Николай Модоров, не знаю, как правильно сказать - был ли, поскольку мастер уже больше трех десятков лет, как умер, или все же есть, потому что работы его есть в музеях, галереях и на выставках, и вполне себе живут своей жизнью, нас не спрашивая...
А Николай Модоров не просто один из родоначальников Владимирской пейзажной школы - он ее просто "начальник", без "родо", поскольку в 1980-х был председателем Владимирского отделения Союза художников СССР.
Почему это важно? Потому что в какой-то мере Модоров вышел на идейное руководство школой. И вот три его работы, примерно одного времени, одной манеры письма, но очень разные - и одновременно, как говорили раньше, находящиесЯ в диалектическом единстве.
Первая работа 1980-х годов совершенно типична для Владимирской школы - рустикальный пейзаж с яркими "лубочными" красками, за что мастеров этой школы гвоздили в "Правде" 1960-х, а потом, за то же самое, превозносили в той же "Правде" 1980-х.
Тот же 1981-й год, те же краски ранней русской осени ярче некуда, храмы на пригорке, но через все полотно, как хлыстом, пространство перерезается дорогой... И в тех же красках, она там своя, не чужая. Но все другое, совершенно другое.
И третья работа - это уже совершенно что-то иное... Но 1986 год, но те же яркие до аляповатости краски. А пространство абсолютно другое. Или то же самое, но в иной реальности...
Это уже совершенно иной мир, мир индустриального пейзажа, где между тем же небом и той же землей возникает совершенно особая, другая реальность. Реальность промышленной жизни. Это тоже живая жизнь, вот в точности, как у Маяковского: "Здравствуй Нетте, как я рад, что ты живой дымной жизнью труб, канатов и крюков".
Советская промышленная жизнь, возникшая над оплаканной Есениным деревней, была наполнена своей эстетикой, своей жизнью, своей философией. Промышленному человеку той эпохи требовалось художественное осмысление его бытия, и он его порождал. Пусть и руками, глазами и чувством сына мстерских иконописцев - это совершенно неважно, кто становится медиатором этих духовных колебаний общества. Хоть бы даже и помощник присяжного поверенного...
А вот дальше случилось страшное - эпоха деиндустриализации, которая не породила ничего, только абортировала в отечественную, да и не только, культуру массу всякого занятного, но совершенно неживого. Не мертвого, и именно не-живого, нежить...
Тоже на фоне индустриального пейзажа, каким его увидел Геннадий Животов. Кстати, Чубайс живой и неплохо себя чувствует, хотя имя сменил. Но все равно - нежить.
И естественно, ничего живого породить эта эпоха не в состоянии. Пыхтит, потеет, старается, а все зря...
Модоров и Нетте живы, а эти уже умерли, хотя еще и передвигаются, землю топчут.
|
|
