Фридрих Энгельс как-то написал, что «история, пожалуй, самая жестокая из всех богинь, влекущая свою триумфальную колесницу через горы трупов не только во время войны, но и в периоды «мирного» экономического развития».
Сделать так, чтобы эта колесница Джаггернаута вдруг по щучьему велению покатилась не по человеческим костям, оставляя за собой кровавый след, а поплыла по воздуху, никому не под силу. Кроме того, она не может стоять на месте, и в любом случае двигается. Но двигаться она способна вперёд или назад, поступательным или попятным движением.
Разумеется, любой реакционер, желающий критиковать движение истории вперёд, не скажет, что он против такого движения в принципе. Зачем ему так засвечиваться и подставляться? Он обвинит историю в «бесчеловечности». И даже будет отчасти прав... потому что история ВСЕГДА в той или иной степени жестока (см выше).
Например, Солженицын рефреном весь свой «Архипелаг» обвиняет большевиков и вообще революционеров в бесчеловечности, и это выглядит на первый взгляд довольно сильным доводом. Если не поставить вопросы правильно: а они могли остановить историю? Нет. Значит, она бы всё равно двигалась? Да, только назад. А жертвы при этом были бы? Конечно!
Или взять другой пример реакционера, менее известный — Ипполита Тэна, историка Французской революции. Лично я его многотомное «Происхождение современной Франции» (дореволюционного издания) читал, ещё будучи советским школьником, и мне трудно тогда было подобрать против него возражения, хотя согласиться с ним я тоже не мог. Всё это сочинение — сплошное обвинение революции и революционеров в жестокости, бесчеловечности, жертвах и т.д. Такой французский Солженицын XIX века. Для Робеспьера у него есть даже специальный термин — что тот, мол, «ехал верхом на жабе». Дескать, едет тот верхом и не может с жабы слезть, а жаба уничтожает людей посредством террора. Но вот занятно: потом Тэн переходит к истории Наполеона и жертвы наполеоновских войн его внезапно резко перестают интересовать. Может быть, Наполеон тоже ехал верхом на жабе, орошая всю Европу кровью? Нет, что вы, помилуйте!..
Однако революционеры, в том числе такие, как В.И. Ленин, тоже критиковали историю за жестокость. Но — иначе. Горький приводит слова Ленина о предстоящей мировой войне: «— Мы ещё увидим европейскую войну. Дикая резня будет. Неизбежно.
И, подойдя ко мне, он сказал, как бы с изумлением, с большой силой, но негромко:
— Нет, вы подумайте: чего ради сытые гонят голодных на бойню друг против друга? Можете вы указать преступление менее оправданное, более глупое?..»
Характерно, что ясность ленинской мысли, видимо, смутила Горького, и в следующем издании мемуаров он переработал эти слова в традиционном для интеллигенции «моралистическом» ключе, теперь Владимир Ильич якобы спрашивал у него: «Можете вы назвать преступление более идиотическое и отвратительное?» Понятие оправданности исторической жестокости исчезло, выветрилось. От такой постановки вопроса всего один шаг до Солженицыных, до осуждения исторического прогресса за его якобы «отвратительность»: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек», — как сформулировал советский (ещё советский) поэт в 60-е годы...
Так что надо следить за тем, каким целям служит обвинение истории в бесчеловечности — реакционным или же прогрессивным. И именно в этом суть, а не в жестокости как таковой, которая, увы, неизбывно присуща истории, как мы её знаем последние 50 веков.
|
|
